«Пятая колонна» Российской империи. От масонов до революционеров - Валерий Шамбаров

Неужели опытные боевики-эсеры могли столь легкомысленно поручить такую важную, так долго готовившуюся акцию больной женщине, которая вполне может подвести — из-за какой-то случайности, из-за малейшего нервного перенапряжения, неизбежного при покушении? Да и где вообще гарантия, что полуслепая попадет? И в того, кого нужно? Каждый, кто хоть раз стрелял из боевого пистолета, думаю, согласится со мной, что для этого нужен навык, и обязательно — твердая рука.

Правда, большевики попытались сгладить это противоречие, утверждая, будто зимой 1917/1918 гг. ей в Харькове делали глазную операцию (что проверить было невозможно, так как Харьков находился под немцами). Но вряд ли в революционном Харькове функционировали учреждения вроде клиники Федорова, способные так быстро и полноценно вернуть зрение. К тому же авторов этих утверждений большевиков снова подводит элементарная медицинская безграмотность — слепота Каплан определялась вовсе не офтальмологическим диагнозом, а была связана с контузией и сопровождалась мучительными головными болями, то есть вызвана была нервной патологией или мозговой травмой. Как же тогда ей могла помочь операция на глазах?

Коснемся и эсеров, которым почему-то сразу было приписано покушение. И без всяких оснований. Налицо следующая грубая подтасовка. «Известия ВЦИК» от 1 сентября сообщают: «Из предварительного следствия выяснено, что арестованная, которая стреляла в товарища Ленина, состоит членом партии правых социалистов-революционеров черновской группы». Но на допросах она в этот день еще называла себя анархисткой. И лишь 2 сентября в протоколах появляется, что «она сторонница эсера Чернова, но в партии не состоит». То есть официальное сообщение о признании на день опередило само признание.

Отметим и то, что партия эсеров сразу же заявила о своей непричастности к покушению. А ведь как раз по эсеровским правилам это автоматически лишало теракт всякого смысла. Как раз по законам эсеровских боевиков он должен был получать широкую огласку как исполнение приговора партии! Тем самым оказать давление и деморализующее влияние на органы власти. Сазонов и Каляев шли на смерть, гордо неся звание эсеров, а не скрывая своей партийной принадлежности. Но… Каплан и в самом деле никогда не принадлежала к эсерам. В юности состояла в организации анархистов, а вернувшись после Февральской революции с каторги полным инвалидом, перебивалась по знакомым в поисках средств к существованию. Жила то у одной, то у другой подруги, принимавших ее из жалости. По свидетельствам этих подруг, своего положения нахлебницы и приживалки она очень стеснялась, поэтому с утра брала ненужный портфель и на весь день отправлялась якобы «по делам» — хотя все знали, что она просто бесцельно околачивается по городу, просиживает по лавочкам скверов. А в роковой день вроде бы поехала в больницу — ей снова стало хуже…

Но вот после отказов «давать какие-либо показания» и «несвязных» речей 2–3 сентября в протоколах следствия вдруг как-то сразу появляются все необходимые признания, и в тот же день Каплан быстренько расстреливают. Для сравнения: убийцу Урицкого Каннегиссера, стрелявшего в тот же день, 30 августа, допрашивали целый год, пытаясь выбить имена сообщников, — и лишь после этого казнили. А Фанни Каплан приканчивают через три дня после ареста — хотя ни на один важный вопрос она фактически так и не ответила.

Да и процедура казни выглядела довольно странно. Расстреливает почему-то не обычный дежурный исполнитель приговоров, а лично комендант Кремля П. Д. Мальков — персона, так сказать, «генеральского» уровня. В своих «Записках коменданта Московского Кремля» он вспоминает, что сделал это, не покидая правительственной территории — в кремлевском гараже. «…По моему приказу часовой вывел Каплан из помещения, в котором она находилась, и мы приказали ей сесть в заранее приготовленную машину…» Что за бред? Зачем? Выходит, она даже не знала, что ее сейчас будут убивать? А после умерщвления ее тело было сожжено в Александровском саду в железной бочке тем же Мальковым и его приятелем, «пролетарским поэтом» Демьяном Бедным… Тот есть заведомо исключили возможность последующего опознания!

Ну а исчерпывающие, полновесные доказательства ее виновности появляются лишь… четыре года спустя — на показательном процессе эсеров в 1922 г. Они же фигурируют в качестве основных во всей последующей исторической и публицистической советской литературе, подкрепляя, связывая воедино и уже «строго» обосновывая всю несуразицу и нестыковки следствия 1918 г. Но, как показали современные исследования, начиная, сам эсеровский процесс был сфабрикован от начала до конца и основывался лишь на клевете провокаторов. Дело в том, что политическая антикоммунистическая деятельность эсеров была к тому времени амнистирована (тактический ход гражданской войны), так что и судить их, казалось бы, не за что. Но большевики нашли юридическую лазейку, зацепившись за «терроризм», о котором при амнистии речи не было. Поэтому эпизод покушения на Ленина стал центральным пунктом обвинения.

А все фактические данные о покушении были получены от «раскаявшихся боевиков» Г. И. Семенова, Л. В. Коноплевой, И. С. Дашевского, П. Г. Ефимова, К. А. Усова, Ф. Ф. Федорова-Козлова, Ф. В. Зубкова, П. Н. Пелевина и Ф. Е. Ставской. Настолько «раскаявшихся», что на заседания Верховного трибунала эти подсудимые приходили бесконвойно, из дома. И послушание их было достойно вознаграждено — они, как и другие обвиняемые, получили смертный приговор, но «в связи с раскаянием» расстрел им заменили на «полное освобождение от всякого наказания». А «нераскаявшаяся» подсудимая Евгения Ратнер очень лихо вывела провокаторов на чистую воду — она в свое время видела Каплан на каторге и попросила их описать ее внешность. Ни один из гипотетических соратников по «эсеровской террористической организации» сделать этого не смог…

Но если не эсеры, то кто? Ведь сами-то выстрелы были. И ранения были…Известный историк А. И. Уткин увязывал воедино два покушения. Первое — 6 июля 1918 г., когда начальник охраны Троцкого Блюмкин застрелил посла Германии Мирбаха. Второе — на заводе Михельсона: «Убийство германского посла обязано было вызвать репрессии Берлина. Убийство Ленина означало бы уход с политической арены самого большого приверженца мира с Германией». А многие косвенные данные показывают, что организация теракта и подготовка переворота так или иначе были связаны с фигурой…«верного ленинца» Якова Свердлова.

Сведения, на каких митингах будут выступать члены правительства и кто именно, были секретными. Сам Ленин, как отмечено в его «Биографической хронике», узнал о маршруте лишь накануне, получив 29 августа путевки на Хлебную биржу и завод Михельсона. А секретари соответствующих райкомов, по воспоминаниям одного из них, Е. М. Ямпольской, были извещены только утром 30 августа. Согласно материалам дела, даже после начала митинга шоферы имели четкую инструкцию не отвечать любопытствующим, кто выступает. Говорили: «Привез лектора, а кого — не знаю». Места и время выступлений распределяли агитотдел ВЦИК и Секретариат ЦК, подчиненные Свердлову. Сохранилась записка Якова Михайловича к Ленину, переданная накануне покушения: «Предупредите всех совнаркомщиков, что в случае приглашения и назначения на митинги никто не имеет права отказываться». Никогда до того и после того Свердлов подобных записок не писал.

Посмотрим на участие Свердлова в событиях 30 августа. После теракта в Петрограде, куда срочно отправился Дзержинский, Бухарин уговаривает Ленина не ездить на митинги. Владимир Ильич, по словам Крупской, согласился, «что может, и не поедет». Решение воздержаться от выездов в массы принял и Московский комитет партии во главе с В. М. Загорским — секретарей райкомов, незадолго до того оповещенных о визитах вождей, повторно вызвали в МК и сообщили об отмене выступлений. Но Свердлов поднял скандал, выговаривая всем и каждому: «Что же, мы испугаемся всякой буржуазной сволочи? Прятаться начнем?» Заявил, что на своих митингах, в Лефортовском и Введенском районах, он непременно будет. И Ильич тоже склонился ехать. Неудобным показалось пугаться и прятаться, когда другие выступать будут.

Якову Михайловичу подчинялась и охрана Кремля — отборная, натренированная. Ленина в каждом выезде из Кремля, даже на прогулки, обязательно сопровождал, по крайней мере, один боец из охраны. На заводе Михельсона рядом с Владимиром Ильичем этих бойцов почему-то не оказалось. Обязаны были находиться — а не было! И ни с кого потом не спросили!

А сразу же после покушения Яков Михайлович появляется в Кремле одним из первых. Крупская пишет: когда она вошла в квартиру, «около вешалки стоял Свердлов, и вид у него был какой-то серьезный и решительный. Взглянув на него, я решила, что все кончено». И тут же он принялся убеждать всех присутствующих, что «у нас с Ильичом все сговорено», поспешив в тот же вечер занять рабочий кабинет Ленина. И сосредоточив в своих руках такую власть, каковую не концентрировал единолично и сам Ленин, — руководство Совнаркомом, ЦК партии и ВЦИК Советов!