Слеза чемпионки - Ирина Роднина

Но именно в ней заключалась беда, из-за нее он остался один, остался без учеников. Именно в ней ответ, почему все от него отвернулись. У нас не любят слабых. У нас жалеют больных и юродивых, а слабых не любят. Тем более тех слабых, которые много лет считались сильными и гордыми.

Три соавтора моей спортивной биографии

Моя биография спортсменки и чемпионки создавалась тремя мужчинами: Жуком, Павловым и Богдановым.

О Жуке я много рассказывала. Что же касается Сергея Павловича Павлова, я не знаю более талантливого спортивного руководителя за всю историю отечественного спорта. Итоги подводят не только тогда, когда человек ушел из жизни, а и тогда, когда он оставил свой пост и есть время оценить, что им было сделано. По сегодняшний день все, кто пришел после Павлова (за исключением Славы Фетисова), — это сплошное несчастье, сплошной непрофессионализм.

Конечно, меня можно спросить: какой же Павлов — комсомольский руководитель — профессионал? Но он был истинным профессионалом в умении организовать работу. Сегодня таких принято величать топ-менеджерами. Конечно, Павлов совершенно не знал поначалу спорта, но как его организатор, как руководитель, умеющий выстраивать отношения и занимающийся подбором кадров, он — суперспециалист. Заведенный им, как отлаженный хронометр, Спорткомитет продержался еще много лет после его вынужденного ухода.

Я не помню, чтобы Павлов кого-то, кто хотел с ним встретиться, не принял. Начиная с учителя физкультуры и заканчивая олимпийским чемпионом. Человек он был очень импульсивный. Мог здорово обидеть. Но поскольку личностью был сильной, легко мог потом извиниться. И извинялся. Есть масса примеров, когда он извинялся перед спортсменами, перед тренерами, извинялся за свои резкие выводы, резкие шаги, слова. Много таких руководителей в России?

Я понимаю, почему его убрали. Его сначала удалили из комсомола, потому что он был из эпохи Хрущева и выдвинут был Хрущевым. И стиль работы у него был такой же: резкий, с порывами, а то и со взрывами. Мы с Улановым были первыми спортсменами, которым он за победу на чемпионате Европы присвоил звание заслуженных мастеров спорта. В те годы, повторю, за чемпионство в Европе таких званий не присваивали. Надо признать, к команде фигуристов он всегда относился с особым трепетом. Не случайно из тех, кто работал в период Павлова, некоторые до сих пор «стоят на вахте». Хотя уже давно пенсионеры. Но кадры действительно были хорошие.

Когда у меня напряжение в отношениях с Жуком нарастало, я оказалась в Румынии в одной делегации с Сергеем Павловичем. Лето семьдесят четвертого, между госэкзаменами в институте, на четыре дня командировка в Румынию. Там, в этой поездке, я поделилась с ним своими сомнениями и проблемами. Естественно, он, как и все, сначала стал упрашивать: Ира, попробуй поискать такие моменты, которые могут вести к примирению. Он с Жуком тоже встречался, разговаривал. Осенью, когда произошел кризис, я к нему приехала: «Это все, Сергей Павлович, это конец, у меня уже нет сил». Он по своей «вертушке» связался с приемной министра обороны, и я от него поехала к Гречко. Впрочем, эту историю я уже рассказывала.

Я родила Сашку, первые месяцы сама кормила ребенка. Павлов меня не забывал, пригласил на какое-то олимпийское собрание, я сидела в президиуме, никак не могу уйти, а из меня буквально льется молоко, я уже вся мокрая от него. Не помню, как выскочила на улицу. Мне для возвращения в спорт было достаточно того, что Сергей Павлович однажды сказал: «Ира, родишь — и на нары». Я: «На какие нары?» — «В Лейк-Плэсиде олимпийская деревня разместится в здании будущей тюрьмы». Доверие к спортсменам у него было бесконечное. Собственно, и мы ему отвечали тем же.

Для многих спортсменов и чиновников Павлов стал человеком, поддержавшим в трудную минуту. Кстати, и Леонида Тягачева он не раз, по большому счету, спасал. Дал ему возможность работать, когда Тягачев на чем-то погорел. Не отвернулся, не сдал, а отправил работать в Узбекистан, в Ташкент, где собирались сделать горнолыжный центр.

Его отношение ко мне выходило за рамки просто хорошего. Некоторые пытались это использовать, на этом сыграть. Когда Ковалев и Карпоносов напились и устроили «шоу» на показательных выступлениях, комсомольское собрание команды решило, что их надо дисквалифицировать. Чайковская, естественно, защищала и выручала своих учеников. Меня вызвал один из замов Сергея Павловича и начал объяснять, что раз я такая любимица руководителя, то я не должна его подводить. Мол, хватит открывать ногами дверь кабинета председателя. Я возражала, что я, во-первых, такого ни разу не делала и не буду делать никогда; во-вторых, открываю я, когда хочу, дверь в кабинет, не открываю — давайте пойдем прямо сейчас к Сергею Павловичу и все выясним. Чего вы здесь мне лекции читаете? Чем закончилась история с Ковалевым и Карпоносовым, я расскажу ниже.

Много раз делались и такие попытки: мне звонили — «Ты не можешь Сергея Павловича о том, о сем попросить?» Но однажды случилась экстраординарная история. Я уже тогда работала тренером. Многие специалисты возмущались действиями Писеева, он в Госкомспорте занимал пост заведующего отделом фигурного катания. Я помнила слова Сергея Павловича: «Ира, не приходи жаловаться, а приходи с вариантом решения вопроса». Группа тренеров, и я в том числе, переговорили, подготовились и получили согласие от собственной кандидатуры — Александра Веденина. Саша тоже работал в Госкомспорте, в том же отделе, где отвечал за одиночное катание. Я лично сказала Сергею Павловичу, что у нас, тренеров, есть такое желание — заменить Писеева на Веденина. Человек он в фигурном катании опытный, сам катался прилично, английский знает, в отличие от Писеева, но прежде всего — любит свое дело. Мы уже тогда понимали: того уровня, что есть у Писеева, недостаточно для того, чтобы вести нормальную работу в сборной.

Собрался тренерский коллектив, пришли руководители фигурного катания, спорткомитетовское начальство, но все обрушила Татьяна Анатольевна Тарасова, сказав, что ей лично Писеев не мешает. Саша Веденин, связанный с ней многолетней близкой дружбой, тут же заявил, что он еще не видит в себе достаточно сил, чтобы взвалить на себя такую ответственность. Совещание на этом закончилось, меня на нем, к счастью, не было, мне позвонил Сергей Павлович: «Ира, в следующий раз людей, с которыми ты идешь в бой, подбирай понадежнее». Я помню, как однажды он мне сказал: «Да ладно, переживем и это. Тем более, мы оба с тобой роста невысокого, нам не больно будет падать».

Павлов был фантастический оптимист. И это передавалось всем, кто с ним соприкасался. Он не только азартно работал, он по-человечески был очень талантлив. За те три-четыре дня, что мы с ним были в Румынии, он к отъезду уже мог по-румынски изъясняться. Он языки хватал на лету, он всё хорошо помнил, умел ладить с людьми и, что очень важно, умел, как я уже говорила, извиняться. Да, у него были любимцы. И я входила в их число. Но перейти незримую границу правил и приличий я себе по отношению к нему никогда не позволяла. В первую очередь потому, что я к нему хорошо относилась, а во вторую — потому, что я себя тоже уважала.