Алхимики - Рудольф Баумбах

Ганна всхлипнула.

— Я лучше брошусь в Аммер — нарочно выберу место поглубже! А за магистра не выйду ни за что!

В груди старой Ганны билось доброе сердце: оно не могло не смягчиться.

Когда она начала говорить, ее прервали. Теперь она продолжала свою речь, причем красноречиво изобразила легкомыслие молодых людей. Затем, после умышленно сделанной паузы, старая Ганна обратилась к ним со словами примирения:

— Так-то так, но все же это скверная история: впрочем, если дело зашло так далеко — я ведь раньше догадывалась об этом — следует все обдумать и обсудить. Вы же, дети мои, не беспокойтесь! С Божьей помощью и при содействии юнгфер Иоганны Шторхшнабелин — все сойдет, как нельзя лучше.

Старая Ганна поцеловала Эльзу. Бакалавр также попросил оказать ему эту честь, но старая девица согласилась не сразу, — молодому человеку пришлось довольно долго ее упрашивать.

Начались взаимные расспросы и обсуждение плана дальнейших действий. Фриц Гедерих рассказал, что сообщил ему в свое время господин Томазиус и на какие мысли навел его этот разговор. Под конец они снова попросили друг у друга прощения и еще раз поцеловались.

То, что Эльза не достанется магистру, очень обрадовало старую Ганну, и она не преминула сообщить об этом.

До поры до времени, посоветовала старушка, следует помалкивать, ничего не говорить ни отцу, ни магистру; нужно терпеливо ждать подходящего случая для объяснений.

Наконец, старая Ганна увела бакалавра к себе на кухню и посоветовала ему не слишком упиваться своим счастьем: соблюдать во всем осторожность и ничем не досаждать старику в лаборатории и не забывать, что во всем этом деле он — главная персона. Господин помощник должен хорошенько вдуматься во все эти вопросы и быть начеку.

Фриц поблагодарил старушку за советы и пошел в лабораторию. Колба с тинктурой светилась, как огромный гранат, потрескивал огонь, жужжали мухи и миллионы пылинок плясали в солнечных лучах, проникавших в комнату через круглые окна. Бакалавру казалось, что он теперь совсем другой человек: лучи солнца проникали ему в самое сердце, где словно пели вешние птицы и звучали церковные колокола. Бременами он вспоминал об отце Эльзы и о магистре. К его чести следует сказать, что он чувствовал некоторые угрызения совести, когда думал о простодушном Иерониме Ксиландере…

«А что скажет отец, старый Томазиус! Какое у него будет лицо! Если опыт с тинктурой удастся — можно будет надеяться, а если нет, что делать тогда? Ах, будь, что будет! Голову выше и шире глаза! Эльза — моя, и будет моей; посмотрел бы я на того, кто захотел бы отнять ее у меня!»

Фриц был весь преисполнен гордости. Раскрыв окно, со счастливой улыбкой на губах, он испустил громкий крик радости, дважды повторенный эхом.

Перед окном по овощным грядкам разгуливал ворон Яков: он охотился на червей и улиток. Ликующий возглас бакалавра испугал старого ворона; однако, узнав по голосу своего покровителя, он закаркал: «Эльза! Эльза!» и взлетел на подоконник. Фриц погладил его и почесал ему шею.

— Подожди, старина, — обратился к нему Фриц, — у тебя ведь тоже должен быть праздник. Я принесу тебе кусочек бычачьей печенки.

По-видимому, Яков понял своего друга и утвердительно кивнул ему головой. Фриц сходил за печенкой, собственноручно ее разрезал и дал ворону.

— Когда я пришел в этот дом, ты первый назвал мне ее по имени; помнишь ли ты это, старый мошенник? Если мои надежды на счастье оправдаются, ты будешь каждый день получать кусок печенки, а по воскресеньям — даже сыр, — слышишь, Яков?

Но Яков был всецело занят настоящим: забыв обо всем на свете, он уплетал бычачью печенку.

* * *

В это время старая Ганна сидела на кухне и потчевала белокурую Эльзу мудрыми советами и наставлениями. Затем она поведала ей о своей старой девичьей любви, причем не раз пустила в ход кончик передника.

Эльза терпеливо слушала ее, думая про себя: «После обеда встречусь с ним под бузиной».

Однако, вскоре небо покрылась тучами, и пошел несильный, но затяжной дождь.

К обеду пришла в гости бургомистрова Кэтхен. Она начала без умолку говорить о вчерашнем вечере, о том, как отличился магистр Ксиландер и какая ждет его награда. Затем она перевела разговор на бакалавра, от которого все были в восхищении, — даже ее мать. Очень возможно, что его светлость вознаградит также и бакалавра. Нужно только, чтобы кто-нибудь похлопотал за него перед князем, — и лучше всего, если это сделает ее отец, бургомистр, на которого Фриц произвел очень хорошее впечатление!..

Сегодня болтовня Кэтхен особенно раздражала Эльзу.

Между тем, появилась старая Ганна с огромным красным зонтиком под мышкой и уведомила Эльзу, что отправляется в гости к родственнице.

У Кэтхен нашелся теперь предлог продлить свой визит; ведь это ее долг, — заявила она, — поразвлечь Эльзу, чтобы время прошло незаметно.

Но время и так летело скоро. Дождь уже перестал, выглянуло солнце, — настал подходящий момент выйти в сад на свидание с милым. А Кэтхен все сидела да сидела и вовсе не думала уходить: язычок работал без устали. Эльза нетерпеливо сжимала под фартуком свои маленькие ручки.

Наконец, Кэтхен вспомнила, что ей нужно пойти куда-то со своей матерью, и она распрощалась с подругой. Эльза вздохнула с облегчением и от волнения так стремительпо бросилась обнимать гостью, что посторонний мог бы подумать, что она навеки прощается с родной сестрой.

Проводив Кэтхен до дверей, Эльза помчалась в сад и бросила пару камешков в окошко, за которым Фриц Гедерих сидел в обществе ворона Якова.

Фриц сделал ей знак рукой, поспешно подбросил полено в огонь и побежал в сад.

Они уселись на скамейке под бузиной, которая теперь была покрыта не белыми цветами, а черными ягодами. Не пела больше и овсянка: ей надо была заботиться о целом выводке желторотых птенцов. Несколько пожелтевших листьев валялось на дорожке, но в сердцах влюбленных молодых людей все еще цвела весна.

Ее головка покоилась на его груди, и он прислушивался к учащенному биению ее сердца. Один локон выбился из ее тяжелых кос и развевался на ветру. Фриц обвивал его вокруг пальца и с улыбкой наблюдал, как он во мгновенье ока снова разматывался.

Он вспомнил старую сказку о златоволосой королевской дочери, полюбившей бедного пастуха.

Желая убедиться, что все это не сон, Фриц едва слышно прошептал: «Эльза». Она приподняла веки и потянулась к его губам. Нет, это не был сон! Фриц поцеловал ее в губы и затем в