Дорога во Францию - Жюль Верн

Но добровольцы, покинув Аргонну, поднялись вверх по течению Эна, имея в виду скорее достигнуть главной квартиры.

Ночь была скверная. Моросил дождь, пронизывавший до костей. Одежда наша, ободранная колючками, обратилась в лохмотья; мой балахон тоже погиб, но в особенности пострадала наша обувь, пришедшая в ужаснейший вид. Неужели нам придется идти босиком? В довершение всего мы промокли насквозь, так как дождь проходил между листьями, и я тщетно искал места, где бы можно было от него укрыться. Прибавьте ко всему этому доносившиеся до нас звуки военной тревоги и выстрелы, настолько близкие, что я два или три раза видел их блеск… А тут еще ужасное ожидание каждую минуту услышать прусское «ура». В таком случае, ведь придется бежать дальше, в самую глубь леса, чтобы не попасться. Ах, Господи! Как долго тянется ночь!

Как только зажглась заря, мы снова пустились в путь. Именно «пустились», потому что шли так быстро, как только было возможно, причем я старался ориентироваться по всходившему солнцу.

Мы давно ничего не ели, и голод сильно давал себя знать. Жан, убегая из дома Штенгера, не успел захватить провизии. Я тоже летел как сумасшедший, боясь быть перехваченным австрийцами, и ничем не запасся, так что мы оба обречены были на голод. Между деревьями летали сотнями вороны, пустельги, масса мелких птичек, в особенности золотистых подоржников, но дичи было очень мало. Редко-редко кое-где попадалаясь заячья норка или несколько рябчиков, прятавшихся под кустами. Но как их поймать? К счастью, в Аргонне нет недостатка в каштановых деревьях, а в это время была как раз пора каштанов. Я пек их в золе, разводя костер из хвороста при помощи пороха. Эта скудная пища несколько утоляла наш голод.

Настала ночь, холодная и темная. Чаща была так густа, что мы с утра прошли очень небольшое расстояние; тем не менее конец Аргонны уже не мог быть далеко. Слышны были выстрелы разведчиков, совершавших разъезды вдоль Эна… Конечно, пройдет не менее суток, прежде чем мы найдем убежище по ту сторону реки, в Вузье или в одной из деревень на левом берегу.

Не буду говорить о нашем утомлении, – нам некогда было думать о нем. Вечером, хотя голова моя полна была тысячью тревожных мыслей, мне хотелось спать, и я растянулся под деревом. Помню, что, закрывая глаза, я думал о полке Жана, оставившем несколько дней тому назад тридцать человек убитыми на лесной лужайке. Помню еще, что, засыпая, посылал к черту этот полк с его полковником и офицерами. Утром я заметил, что Жан, вероятно, всю ночь не смыкал глаз. Должно быть, он все время думал, и как всегда, не о себе; нет, сердце его болело за мать и невесту, находившихся в руках австрийцев, может быть, подвергаясь оскорблениям и грубому обращению.

Итак, в эту ночь бодрствовал не я, а Жан. Должно быть я крепко спал, так как не слыхал стрельбы, раздававшейся на близком расстоянии. Я не просыпался, а Жан не хотел будить меня, и в ту минуту, как мы собирались в дальнейший путь, сказал:

– Наталис, выслушайте меня!

Он произнес эти слова тоном человека, принявшего твердое решение. Я, предчувствуя о чем пойдет речь, прервал его.

– Нет, господин Жан, – сказал я, – если вы хотите говорить о разлуке, я не буду слушать вас.

– Наталис, – продолжал он, – вы последовали за мной из преданности ко мне…

– Да! Ну и что же?

– Пока вопрос касался только усталости и трудностей пути, я молчал. Но теперь дело другое; вам грозит опасность. Если меня схватят, то и вам пощады не будет. Вас ожидает смерть… а этого, Наталис, я допустить не в силах. Уходите же. Перейдите границу… Я постараюсь сделать то же… и если мы не свидимся…

– Господин Жан, – заметил я, – пора двигаться в путь. Мы и спасемся и умрем вместе…

– Наталис…

– Клянусь Богом, я не покину вас!

Мы тронулись. Раннее утро было очень шумно: ревела артиллерия, трещали ружья. Это была вторичная атака прохода Ла-Круа-о-Буа, атака, окончившаяся неудачей, так как противник был слишком многочислен.

К восьми часам опять все стихло. Не слышно было ни одного выстрела. Какая страшная неизвестность! Не могло быть сомнения, что в ущелье произошел бой; но каков был его результат? Не нужно ли нам снова повернуть к Северу? Нет! Я инстинктивно чувствовал, что это было опасно, и что надо было непременно продолжать путь в направлении Вузье.

В полдень мы снова закусили печеными каштанами, единственной нашей едой. Чаща была так густа, что мы с трудом делали 500 шагов, а тут еще внезапные тревоги, выстрелы то справа, то слева и, наконец, самое ужасное, набат во всех деревнях Аргонны.

Наступил вечер. Мы были в расстоянии не более одного лье от Эна и, если ничто не помешает, завтра будем в безопасности по ту сторону реки. Нам только придется спуститься вдоль правого берега, и мы пройдем по Сенкскому или Гран-Гамско-му мосту, которым еще не завладел ни Клерфайт, ни Брауншвейг.

Около восьми часов мы остановились, стараясь насколько возможно защитить себя от холода в густой чаще леса, где слышен был только шум дождя, капавшего на листья. В лесу все было тихо, и сам не знаю почему, именно в этой тишине чудилось мне что-то тревожное.

Вдруг в каких-нибудь двадцати шагах от нас послышались голоса. Жан схватил меня за руку.

– Да, – говорил кто-то, – мы следим за ним с Ла-Круа-о-Буа.

– Он не ускользнет от нас!

– Но австрийцы не получат ничего из этих тысячи флоринов!

– Нет, товарищи, конечно нет!

Я чувствовал, как рука Жана стиснула мою руку.

– Это голос Вуха, – прошептал он мне на ухо.

– Подлецы! – отвечал я. – Их здесь может быть пять или шесть человек. Не будем дожидаться их!.. Бежим…

И мы стали ползком выбираться из кустов.

Внезапный треск ломавшейся ветки выдал нас, и в ту же минуту за кустами сверкнул огонь выстрела. Нас увидели.

– Идите, господин Жан, идите! – кричал я.

– Да, но не прежде, чем размозжу голову кому-нибудь из этих негодяев!

И с этими словами он выстрелил по направлению бежавшей к нам кучки людей.

Мне показалось, что один из них упал, но удостоверяться в этом было некогда.

Мы бежали, мы мчались во всю прыть…

Я чувствовал, что Бух с товарищами нагоняют нас. Мы выбились из сил!

Четверть часа спустя на нас напало шестеро вооруженных людей.

В одну минуту нас повалили на землю, связали за спину руки и принялись толкать вперед, не жалея ударов.

Через час мы были в Лонгве, в руках австрийцев, которые заперли нас в один из деревенских домов и содержали под строжайшим караулом.

Глава двадцать вторая

Неужели только слепой случай навел Буха на наш след? Я так думал, потому что вот уже сколько времени судьба была против нас. Но впоследствии нам стало известно, то чего раньше мы знать не могли, а именно, что после нашей последней встречи сын Буха не переставал разыскивать нас, и, разумеется, не с целью отомстить за смерть брата, а просто для того, чтобы получить премию в 1000 флоринов. Потеряв наш след, когда мы зашли в Артонну, он снова напал на него в деревне Ла-Круа-о-Буа, будучи в числе шпионов, наводнявших ее 16 сентября. У Штенгера он узнал господина де Лоране, его внучку, госпожу Келлер и мою сестру, и проведал о том, что мы недавно покинули их и следовательно, не могли еще далеко уйти. К нему присоединилось полдюжины таких-же негодяев, как он сам, и все вместе они бросились за нами. Остальное известно.