Повести и рассказы (-) - Виктор Тарасов

- Стихи, тут дело хуже. Мне удалось выяснить, что стихи - особый вид изложения, когда информация подавалась в особо сгруппированном виде. Удалось найти образцы.

- В чем же дело?

- Загвоздка в том, что дед сам сочинял стихи, помнишь? Хочет того же и "бык". А писание стихов, судя по всему, процесс сложный и индивидуальный, через запись его не передать.

- Что предлагаешь? - нахмурился Бимов.

- Исследуя стихи, я установил, что особую роль в них играли ритм и цикличность подачи информации. Их мы и зададим "быку", остальное - его дело. Считаю, что этого достаточно.

- Ну, если ты так считаешь, то я - пас,согласился Бимов.- Итак, мы имеем все компоненты для моделирования.

- Так-то оно так, да только "бык" потребует оригинал - "цветущий луг", чтобы его уничтожить, "цветы", чтобы их сорвать. Я не вижу выхода! признался Реклю.

- Друг, ты меня еще не знаешь! Да, "бык" потребует оригинал - луг или голову, которая этот луг будет помнить.

- Так где же искать теперь эту голову? - удивился Реклю.

- Ты помнишь Холкина, спившегося художника, услугами которого я не раз пользовался? Парень обладает одним достоинством: ярким воображением.

- Ты хочешь использовать его как резонатор?

- Сначала мы смоделируем ситуацию, потом пропустим ее через Холкина, чтобы он хорошенечко в нее вник. А "быку" представим его как очевидца, который рвал в молодости цветы на лугу. Ты, когда будешь его зондировать, возьмешь с поверхности памяти, то есть нашу модель, доведенную Холкиным до блеска. Что скажешь?

- Скажу, что ты - гений!

- По этому поводу надо выпить! - заявил Бимов.

После того как друзья опорожнили бутылку, на Реклю, как обычно, нашла меланхолия:

- Тебе не кажется, Бимов, что мы - жулики?

- Не кажется,- честно признался тот. - Неужели ты думаешь, что на свете остался хоть один человек, который помнит, что значит рвать цветы на лугу или сочинять стихи?

- Я не об этом. Я о моральной стороне дела.

- Ах, о моральной! Эк, тебя развезло, интеллигент,- Бимов огорчился.Что касается морали, то мне кажется, что мы с тобой - великие люди, занятые благородным трудом. Мы сохраняем для потомков бесценные крупицы прошлого, почти утраченные, его запахи, его цвета и голоса. И дело не в "быке", наша запись рано или поздно всплывет, станет эталоном. По ней люди будут помнить, что значит гулять по цветущему лугу, рвать цветы, сочинять стихи...

- Да уж, узнают,- ухмыльнулся в рюмку Реклю.

- Пошел вон! - услышал Реклю и удивленно закрутил головой, не находя хозяина.

- Я, собственно, с заказом... Тут было не заперто...

- Пошел вон,- снова прозвучало с нажимом, и Реклю заметил пустые подрамники. "У него, наверное, творческий кризис",- решил он, но обратного пути не было, и он сел на одинокий стул.

- Я кому сказал? - вновь раздался зычный голос, и появился его обладатель, маленький человечек.

- Я вот шел мимо, смотрю: открыто, дай, думаю, зайду, - врал напропалую Реклю, чтобы не слышать трубного голоса хозяина.- Дело в том, что имею склонность...

- К чужим квартирам?

- К вашему таланту. В последнее время вы не выставлялись, вот я и думаю: не заболел ли наш славный живописец?

- Все! Кончился живописец. Офи-ци-ально! - проговорил Холкин, а Реклю стал медленно понимать, что тот пал жертвой нового закона "О защите творчества".

- Карантин! Так что прошу выметаться и не бередить мне душу!

- Понимаю,-Реклю стал действительно понимать, что заготовленное предложение о заказе прозвучало не к месту.- Я, собственно, пришел выразить свою солидарность... в душе.

- Что в душе?

- В душе я тоже художник, а душа болит, как и у вас...

- Ну что же, поговорим по душам. Может быть, ты и бутылку принес? Для души?

- Ага,- Реклю полез в портфель, мысленно благословляя предусмотрительность Бимова, который вручил ему насильно бутылку: "Это вам для большей художественности".

- Ну, давай, говори, я слушаю,- сказал подобревший художник.

- Мне очень нравится ваша картина!

- Так. Это какая?

- Это... Сейчас вспомню. "Экзальтация потребления"!- соврал Реклю и сам удивился своему воображению.

- Так. Не помню. Но имя красивое. Если напишу когда-нибудь, так и назову. А пока, извини, друг, я только в душе и пишу. Вот хожу, смотрю и пишу мысленно, черными красками.

- Это ничего. Я так всю жизнь пишу,успокоил художника Реклю.- Можно и так жить.

- Это тебе - ничего, а мне - что! - обиделся Холкин.- Как тебя звать? Ну и имя у тебя собачье! Так вот, Реклю, с той самой поры, как стала посещать меня мировая скорбь, художник я никудышный. Но подумал я, что делал какую-никакую работу в области духа, занимал нишу. Не в смысле брать, а в смысле давать. А сейчас из-за этого запрета на творчество я ее оставил. И забьется в эту нишу какая-нибудь тварь, еще хуже, чем я. Ты как думаешь?

- Непременно забьется!

- Так врт, Реклю, и возникло у меня вдруг чувство ответственности за свое предназначение и место. Пусть они придут ко мне и докажут, что тот, кто меня заменит, будет лучше меня, тогда я и сам уйду! А так, как они,нель-зя!

- Нель-зя! - повторил Реклю и удивленно оглянулся.- Где это я? Что нельзя? Пустая мастерская, всклокоченный художник. Все вспомнил.

- Я, собственно, вас выручить пришел, предложить работу. Мне душа ваша нужна, а не руки.

- Ты, что же, черт какой или Мефистофель?

- Нет, не черт я. У меня конкретная работа. Допустим, я имею все элементы картины, а как соединить их, не знаю. А вам это подскажет ваша интуиция.

- А как же запрет на творчество?

- Вам же запретили писать, а переживать как художнику не запретили? Вы просто прочувствуете то, что мы вам предложим. А потом снимем как сон или грезу. Разве это запрещается?

- А подвоха никакого не будет?

- Нет, все честно. И кому какое дело, что вам пригрезится?

- И закончится моя немота? Они думают, что наказали меня немотой, заткнули рот и связали руки? А душа сама скажет, верно?

- Верно-верно! Мы с ними поквитаемся! Вот подпишите здесь,- Реклю торопливо совал бумажку.- Здесь написано, что на риск вы согласны, а мы вам платим...

- Так вы утверждаете, что рвали цветы на лугу? - "бык" недовольно разглядывал художника.

- Как сейчас помню. Идешь, бывало, а они...- невнятно сказал Холкин, раскачиваясь. - Так и кишат, так и кишат... Ик!

- А почему он пьян? - обернулся "бык" к Бимову.

- Для активизации памяти,- не растерялся тот.- А врет он или нет, покажет зондирование - вещь объективная.

- Идешь, бывало,- продолжал делиться воспоминаниями Холкин,- смотришь, а она сидит, эта гадость, забыл как звать... Ик! Скользкая такая, пучеглазая и квакает. Тьфу!

- О чем это он? - не понял "бык". Но Бимов лишь многозначительно развел руками: кто знает?

- А, профессор, привет! - радостно обратился Холкин к появившемуся в дверях Реклю.