Жар костей не ломит (СИ) - Углов Артем

В ушах стучала кровь, а в голове крутились мысли. Много разных мыслей…

«Мое дело сторона», — любил говаривать Василий Иванович, а еще «не суйся, тогда не убьет» и «не делай людям добра, не увидишь зла». Сам того не понимая проповедовал теорию разумного эгоизма, построенного на логике и холодном расчете.

И вдруг поступай правильно? Что это значит, правильно? Где оно находится, и каким аршином мерить? Этого я не знал, но точно знал другое: что не смогу сегодня спокойно лежать в капсуле. Быть вторым Кузькой, который только и горазд, что своих за грудки хватать. Или как добрая половина одноклассников, блеющая напуганными овцами по углам: «глядите-ка, Саша-боксер совсем распоясался». Именно, что овцы — дрожащие и трусливые. Стояли в столовой и смотрели, как один придурок навязывает свои порядки другим.

Прав Василий Иванович, не в Дюше дело и даже не в Тоне-тихоне, которую обидеть легче простого, а во мне. Я не хочу быть в классе, где моральные уроды устанавливают законы. А то, что Санек начнет этим заниматься, сомневаться не приходилось. Слишком долго наш боксер находился в тени Дюши, слишком долго ждал своего часа. Сегодня изобьют Соломатина, завтра обуют Кузьму на деньги, послезавтра примутся прессовать меня, а вокруг — податливая, дрожащая масса овец.

Я вспомнил наглый, слегка прищуренный взгляд Сани, и внутри все затряслось: то ли от злости, то ли от адреналина. А еще появился страх… Как только на горизонте замаячила полоска гаражей, неприятно засосало под ложечкой. Сколько их там будет — трое, пятеро? Я не уверен, что с одним боксером справлюсь, а тут сразу несколько. Мысль о том, что сегодня огребу на пару с Дюшесом, вдруг впервые посетила мою голову. Холодным слизнем спустилась в пищевод и выпустила длинные ложноножки, словно амеба из компьютерной игры.

Возникло паническое желание все бросить и вернуться назад. В уютную подсобку с мягким диванчиком и вечно ворчащим Василием Ивановичем, где непременно напоят чаем и угостят заварными пирожными с кремом. Один из длинных отростков амебы протянулся к самому сердцу, медленно обволакивая его и… я нагнулся, подобрав камень с обочины. Сразу стало легче, словно серый булыжник обладал чудодейственными свойствами, придавая отваги и сил. Теперь сбавить ход, усмирить дыхание…

Я свернул с грунтовки в сторону дороги, потрескавшейся и поросшей сорняком. Пожухлая трава все никак не хотела отправляться в зимнюю спячку, пробиваясь сквозь зияющие дыры в асфальте. А под отколовшимся и сползшим на обочину крупным куском дорожного полотна, вымахал целый куст. Еще лет десять запустения, и природа возьмет свое.

Свернув мимо наваленной кучи мусора, я вышел на пятую линию. Узкое пространство, зажатое с двух сторон гаражами, пустовало, если не брать в расчет стаю бродячих собак, что крутилась в дальнем конце. Здесь никого нет, значит идем дальше.

На четвертой линии тоже пусто. Может я опоздал и все разошлись? Но нет, стоило завернуть за угол полуразваленного гаража, как до ушей долетели странные звуки, словно возилась разыгравшаяся малышня, пыхтя и отдуваясь. Делаю несколько шагов по направлению и оказываюсь на небольшой площадке, с одной стороны огороженной сплошной стеной гаражей, с другой — насыпью грунта, изрядно поросшего травой. Следы асфальта хранили память о гусеницах бульдозера, который когда-то давно здесь работал. Белые отметины описывали ровный полукруг ровно в том месте, где и происходила драка.

Обычная уличная, где четверо били одного. Точнее навалились трое — четвертому не хватило места, поэтому он скакал и прыгал рядом. Пашка, а это было именно он, больше всего напоминал борца, отстраненного от соревнований и вынужденного наблюдать за ходом поединка со стороны. Он был весь там, на импровизированном татами. Полуприсевший на одно колено и растопыривший руки в разные стороны — готовый к захвату и броску. Паша был вольником, и кому как ни ему проводить подобные приемы. Только вот добраться до тела избиваемого Дюши было не просто. Парня облепили со всех сторон: один напрыгнул на плечи, другой методично работал по животу, а третий примеривался к удару. Если Саня попадет прямым в челюсть, не устоит даже уральский богатырь.

От открывшегося зрелища стало не по себе, а потом ноги сделали шаг-другой и страх улетучился, развеялся дымкой тумана по утру. На смену тошнотворной амебе, выпустившей липкие ложноножки, пришел дикий, необузданный азарт.

Тело вдруг стало необычайно легким и подвижным, словно сама ртуть. Я буквально подлетел к танцующему в нетерпении Паше, и схватил сзади за горло. Резко дернул и повалил на землю. Странно, но Паша не сопротивлялся. Лежа на спине, он лишь растерянно моргал, словно спрашивая: «Синица, а ты чего здесь?»

Я стиснул кулаки, но замахнуться не успел — слева кто-то грязно выругался. Организм отреагировал даже не на движение, а на брошенное в ярости:

— Н-на, сука!

Кулак прошелся по касательной лишь слегка задев скулу. Лысый парень, раздосадованный неудачным ударом, попытался меня пнуть, словно хреновая балерина, выкинув вперед ногу. Я даже уворачиваться не стал, перехватив чужую голень и дернув на себя. Несостоявшийся танцор плашмя рухнул на землю, задрав футболку и показав миру волосатый пупок. Начал орать: то ли досадуя, то ли страдая от боли в отбитом затылке. Хорошо приложился, с глухим звуком, будто чурбачок уронили на вытоптанный грунт.

— Отпусти, бл. ть! — долетело истеричное до ушей и меня попытались пнуть свободной ногой. Вышло не очень, потому как опрокинутым на землю много не навоюешь, особенно когда вторая конечность скована чужими руками. Не знаю, зачем продолжал его держать. Хотел пнуть в голову, но в последнюю секунду внутри словно стопор сработал. Сбился с ритмики, растерялся и стал творить глупости.

Навалился на ногу противника и та, словно рычаг, подняла остальное тело, открывая спину. Туда и начал пинать, в глубине души радуясь, что не переобулся после «физрухи». Иначе в хлам бы уделал купленные по осени ботинки.

Лысый, поднятый на лопатки, крутился и вертелся, оглашая округу отборным матом, а я лупцевал по хребтине как заведенный. Совершенно забыв, что противников четверо, ну и пропустил… Мир в один момент перевернулся, а я оказался лежащим на боку.

— Вали его! — проорал кто-то шибко умный. Смысл валить человека, который и так на земле. Успеть бы встать, но перед глазами мелькнул цветастый кроссовок, и я едва успел прикрыться. Снова удар и снова, и снова. Целились исключительно в голову, игнорируя остальные участки тела. Но я успел прижать подбородок к груди, выставив вперед руки — по ним и прилетало.

— Дай я, дай я! — снова заорал лысый, на этот раз зло и яростно, требуя свершиться мести. Он навалился на меня всем телом, крепко прижимая к земле. Сильный удар пришелся в запястье. И очередной удар — на этот раз прилетело в черепушку, чутка задев ухо. Переполненный адреналином лысый бил тупо в кость, не жалея собственных костяшек, а я вертелся угрем, закрываясь от мельтешащих в воздухе кулаков.

Сквозь шум бьющегося сердца, сквозь крики и мат, пыхтение и шорохи подошв прорезался трубный рев — водитель машины нещадно давил на клаксон.

— Шухер! — проорали прямо над головой и мне вдруг стало легче дышать. Убрав от лица руки, я увидел пацанов, убегающих вдоль гаражей. Последним бежал лысый, держась руками за левый бок. Некогда белая футболка трепетала на ветру рваным парусом.

«А все-таки накостылял я тебе, гнида лысая», — с удовлетворением подумалось мне. Жаль только, до боксера добраться не удалось. А может и не жаль… может, наоборот, повезло…

Слева застонал Дюша, которому довелось сойтись в драке с бывшим оруженосцем. Теперь стоял на карачках и мотал головой, пытаясь прийти в себя. Из разбитого рта тянулась красная нить слюны.

За спиной хлопнула дверца автомобиля. Я обернулся и сквозь оседающие клубы пыли увидел знакомую фигуру. Василий Иванович захромал в нашу сторону. Встретившись со мной взглядом, саркастически усмехнулся: