Реалити-Шоу (СИ) - Лятошинский Павел

Серёжа заметно нервничал и всю дорогу молчал. Свое раздражение он вымещал на машине, резко ускорялся, тормозил без особого повода, демонстративно прислушивался к работе двигателя, дергал руль из стороны в сторону, виляя по всей ширине дороги.

Когда мы приехали, Артём доставал из багажника своего БМВ два тяжелых на вид пакета. Он мимолётно бросил на нас пренебрежительный взгляд, судя по всему, не заметил ничего заслуживающего внимания, хлопнул крышкой и вальяжной походкой, с высоко задранной головой пошел во двор.

— Неприятный тип, — процедил Серёжа сквозь зубы известный факт.

— Не начинай, пожалуйста.

— Ничего я не начинаю. Просто сказал, что он неприятный тип.

— Знаю и полностью тебя поддерживаю. Но пусть это будет Светина проблема, а мы поговорим об этом позже, хорошо?

— Хорошо, — через силу согласился Серёжа и заглушил мотор.

Света с Ниночкой расположились в беседке на пластиковых креслах. Ниночка сидела в широких черных шортах и белой кофточке с рукавами-фонариками, ссутулилась, а скрещенные на щиколотках ноги подобрала под себя. Света, в свободном хлопковом платье кремового цвета, пребывала в куда более непринужденной позе, откинувшись на спинку кресла, она подставляла солнцу широко расставленные обнаженные ноги. Девочки поздоровались издалека коротким взмахом руки. Лица их при этом были сосредоточенными, если не сказать, угрюмыми или даже скорбными, в общем, какими угодно, только не приветливыми. Я помахала в ответ, широко улыбнулась. Серёжа тенью семенил за спиной.

— Зайки вы мои пушистенькие, — приговаривала я, расцеловывая каждую поочерёдно.

— Пушистенькие? Это что-то новое. Лично я везде побрилась, — усмехнулась Света. Ниночка промолчала.

— Вижу-вижу, это твое «везде» прямо-таки блестит на солнце, ослепнуть можно.

— Как бриллиант? — осведомилась Света и, изображая смущение, поправила край платья между ногами, сбивая в складку наподобие шортов.

— К твоему сведению, бриллиант, это тот же алмаз, огранённый длительной шлифовкой, — язвительно подметила я, с акцентом на слово «шлифовкой», и чтобы закрепить эффект от шутки, продолжила, — возвратно-поступательными движениями…

— Господи, — взмолилась Ниночка, — ну, хоть бы Серёжу постеснялись.

Артём, тем временем, возился с мангалом. Сырые дрова дымились, шипели, но никак не хотели гореть. Жидкость для розжига не помогала. Пламя вспыхивало и исчезало мгновенно. Покашливая и морщась от едкого дыма, он беспомощно махал картонкой над тлеющими щепками. Серёже выпал шанс показать на деле свои первобытные навыки. И хотя симпатии к Артёму он испытывал даже меньше, чем к Свете, выбирать не приходилось. Мужчины обменялись рукопожатиями. По кивкам и неуклюжим жестам стало понятно, что они пришли к единству понимания проблемы горения. Серёжа тут же перехватил инициативу, скомкал газету, мелко порубил старую штакетину от забора и через минуту огонь поднялся ровным столбом.

— Он хорош, неправда ли? — Света кивнула в сторону Артёма и обвела нас взглядом, требуя поддержки.

— Ничего особенного, — ответила я прохладно, — главное, чтобы тебе нравился.

Ниночка промолчала. Она хоть и относится к Артёму с большим снисхождением, чем я, всё же не разделяет Светиного восторга и, если уж совсем на чистоту, думаю, Света и сама не разделяет своего восторга.

— Что?! Ну, разве не красавчик? — возмущается она, — Сучки завистливые, вот вы кто, а ещё подругами называетесь.

Я демонстративно подкатила глаза. На Серёжином фоне с его-то пузиком, узкими печами и поросячьими щёчками, Артём выгодно выделяется, но признать этот факт не соглашусь даже под пытками, не дождётся, выскочка.

— Да, красивый-красивый, — неожиданно, неохотно и вдумчиво произнесла Ниночка, — но, как по мне, так мужская красота не в ямочке на подбородке и уж тем более не в кубиках на прессе. — Как с языка сняла, думаю про себя. Мы насторожили ушки, лекция по эстетике мужского тела в Ниночкином исполнении обещает быть захватывающей. Подогревая интерес к теме, я спросила:

— Так и в чем же, по-твоему, красота?

— В чём… — повторила Ниночка мои слова и надменно хмыкнула, чего, признаться, от неё никак не ожидала, словно я какую-то глупость сморозила. Затем она продолжила рассудительным тоном, — красота величина абстрактная, противоречивая и непривлекательная, если разобраться. Да-да, привлекает не красота, а напротив… не уродство, конечно же, а как бы это правильно сказать? — Она потерла нос ладонью, словно древнюю лампу с джином, хранящим ответы на все вопросы, и воскликнула, потрясая указательным пальцем в воздухе: — Изюминка! Да, изюминкой это называется. Вот она-то, как раз, цепляет глаз, откладывается в памяти, лишает покоя и сна. Мы-то наивно считаем свои изюминки дефектами, замазываем косметикой, скрываем их, оттеняем, а напрасно. Человек без изъянов не привлекательнее манекена.

— То есть, ямочка на подбородке всё-таки красота, — сказала Света, не долго думая.

— Пусть будет так, — согласилась Ниночка.

— Я что-то пропустила, — возмущаюсь, — секунду назад по-другому было: не в ямочке красота, не в кубиках, а теперь наоборот.

— И да, и нет. Если ямочка на его подбородке заставляет твои коленки дрожать, то да…

— Нет! — оборвала я резко, — ноль эмоций.

— Значит — нет, — подытожила Нина, чем вызвала недовольство Светы.

Нервно покручивая колечко с бриллиантом, она сверлила взглядом своего жениха, который не обращал на неё ни малейшего внимания, о чем-то горячо споря с Серёжей. Долетавшие слова и обрывки фраз казались пустым набором звуков: дроссель, баррель, октан, метан…

— Когда свадьба? — нарушила я тишину.

Света вышла из оцепенения, провернула колечко вокруг пальца ещё трижды, пожала плечами, и её лицо постепенно скривилось в отчаянной гримасе.

— Не знаю, — грустно произнесла она, — боюсь.

— Это нормально, — попыталась Ниночка взбодрить её, но та отмахнулась, как от навязчивой мухи.

— Нет, девочки. Не нормально. Боюсь, потому что его мама не переносит меня на дух, она буквально издевается надо мной. Вот вчера поехали к его родителям, ничего особенного, просто заехали в гости. Так знаете, что она мне сказала? — Мы потрясли головами, дескать, откуда нам знать? — Она сказала, что от меня воняет. Представляете? От меня воняет! Мои духи ей воняют! Закашлялась, стала изображать приступ астмы перед Артёмом. Глаза выпучила, хрипит, икает, чуть ли не рыгает. И знаете, что он ей сказал? — Мы усерднее затрясли головами, пододвинулись ближе, чтоб не пропустить ни слова. — Ничего! Совсем ничего! — Я слушала, закусив губу, Ниночка раскрыла от удивления рот, со злобным прищуром косясь на ничего не подозревающего Артёма.

— И что было дальше? — спросила я, — как он это объяснил?

— Никак! Даже хуже, чем никак. Говорит, раз у мамы этот запах вызывает такую реакцию, не нужно нам таких духов, и чтобы я их выбросила.

— Правильно сказал, — оживилась Ниночка, но, наткнувшись на недоумение с нашей стороны, добавила, — если у неё аллергия.

— Нет у неё никакой аллергии. В том-то и дело, что нет. Я ей воняю, а не духи, понимаете, девчонки.

— Понимаем, — хором ответили мы, синхронно грустно закивав.

— И это не в первый раз. Постоянно она меня грызёт. Вечно ей что-то не нравится: то оделась не так, то сказала тихо, то подумала громко. Ей весь белый свет воняет, а Артём, словно язык проглотил. И папа его туда же, молчит в тряпочку. Мол, её высокопреосвященство без повода говорить не станет, раз сказала, значит так и есть, а кто усомнится в её правоте, тому голову с плеч.

— Беда, — пробормотала Нина.

— Не то слово. Хуже некуда, — согласилась Света.

— Тот самый случай, когда родственники, чем дальше, тем роднее, — добавила я и мысленно представила Серёжу на месте Артёма. Почему-то думалось, что он не дал бы меня в обиду. Косвенное подтверждение моим мыслям пришло быстро:

— Ни я, ни Артём, не хотим ругаться с его родителями, — всхлипнула Света обреченно, — он зависит от них материально, своё дело только в проекте и то с благословения папы, а он ничего не делает без согласия мамы.