Реалити-Шоу (СИ) - Лятошинский Павел

— Пойдём, — с охотой ответила я, подхватила подругу под локоть, и мы широко зашагали по Братиславской улице.

В прихожей чувствовался запах табачного дыма. Голоса на кухни мгновенно стихли, послышалась спешная возня, и когда мы с Ниночкой вошли, тётя Наира машущим жестом, которым обычно отгоняют мух, проветривала комнату.

— Алёнушка — дочка, — спохватилась Ниночкина мама, подскочила со стула, чуть не опрокинув на себя чашечку кофе, вцепилась крепкими объятиями, расцеловала в обе щеки и, наслюнявив большой палец, тут же принялась оттирать бордовую помаду с моего лица. Ниночке достался сердитый взгляд, дескать, могла бы и предупредить, что придёт не одна.

— Здравствуйте, тётя Соня, здравствуйте, тётя Наира, — поздоровалась я и заулыбалась, с трудом сдерживаясь, чтобы не утереть обслюнявленное лицо.

— Ты посмотри, Соня, какая красавица стала, эта Алёна, прямо как я в молодости, — завела тётя Наира песню, которую я слышала ровно столько раз, сколько её видела, — от женихов, наверное, покоя нет, да?

Я пожала плечами.

— Как? — ошеломленно выпучила она глаза, играя свой спектакль для единственного зрителя — Ниночкиной мамы, — что сейчас за мода такая пошла? Никто не хочет создавать семью, все только для себя живут.

Забавно. Дважды разведенная женщина упрекает меня в том, что моя жизнь идёт по другим граблям, а не таким, как у неё. Тётя Наира ничуть не смущается. Она говорит обо мне в третьем лице в моём же присутствии, но вроде бы, как не конкретно про меня, а про всё нынешнее молодое поколение. Старших нужно слушать! Любые возражения расцениваются, как проявление неуважения и будут объявлены причиной моего безбрачия. Кто же такую невоспитанную девушку в жены возьмет? Правильно делают, что не берут, так мне и надо, сама виновата, потому что раньше, когда взрослые говорили — молодые слушали, мотали на ус, и оттого в мире царила гармония и любовь, а не то, что сейчас…

— Они же ещё совсем девчонки, — заступилась тётя Соня.

За словом тётя Наира в карман не лезет, она тут же возразила, что скоро и столетние бабки назовут себя девчонками, раз ничего делать не умеют, ни пуговицу пришить, ни чайник вскипятить. Во всем виновато государство, которое не учит девочек в школе действительно полезным вещам. Кому нужны эти логарифмы и интегралы, если они яичницу пожарить не умеют, и правильно говорили в средневековье, что образованность женщины ведёт её к бесплодию. Кому рожать, если все строят карьеру?

Дискуссия полыхала в лучших традициях ток-шоу. Ниночка предприняла несколько безуспешных попыток ретироваться, но оставить меня в гуще событий одну она не могла, как и прихватить с собой. Мне же дали ответственную роль — поддакивать. Как звукорежиссер включает закадровый смех в комедийном сериале, так и я маркировала кивками и репликами бесконечный поток желчи и сплетен. «Точно-точно», «вот это прям в яблочко» или «ну, не без этого», — вставляла я и заслужила собственный табурет за кухонным столом и чашечку крепкого кофе, который нигде не купишь — тётя Соня сама жарила зёрнышки, вручную их молола. Ноночка тем временем играла с куклами в соседней комнате, прекрасно обходясь без нянек.

Близился вечер, и я решилась вынуть козырного туза из рукава, подложить сплетницам новую тему, ярче предыдущих. По отношению к Ниночке поступила жестоко, но мне и вправду надо домой, так что, позвонила Серёже и, отвернувшись к стеночке, тихо, чтобы не мешать разговору, но не настолько, чтобы мой перфоманс остался без публики, сказала в трубку:

— Серёж, забери меня, пожалуйста, когда будешь ехать с работы. Жду тебя у Ниночки.

Эффект был что надо. Челюсти отвисли и упали бы на пол, если б не окаменели лица. В могильной тишине из динамика моего телефона отчетливо послышалось: «Конечно заберу, любимая». Молчание зачастую куда выразительнее слов. Проглотив на мгновение злые языки, тётки меня бойкотировали, как дети малые, переглядывались, подмигивали друг другу, корчили рожицы, то и дело, кивая в мою сторону. Казачок-то засланный, читалось на их лицах. Ничего не поделаешь, радоваться чужому счастью в женском коллективе не принято. Счастливая баба — дурная, а радоваться слабоумию как-то подло, не по-дружески, и пусть это всего лишь Серёжа, у Ниночки-то и такого нет.

***

Моя программа работает чётко, как весы в аптеке. Устройство, для которого она написана, то есть я, заряжено на сто процентов долгим и здоровым сном без сновидений. Чувствую, нет, знаю наверняка, что в жизни наступила светлая полоса. В моих руках пароль успеха, всего четыре цифры:

один — не ныть;

два — не оглядываться;

три — не бояться;

четыре — не сомневаться в себе.

Нытье деструктивно само по себе. Оно засов на крепкой двери. Снаружи открыть невозможно, а то, что вовнутрь попало, останется там навсегда, загниет без света и простора, заплесневеет.

Оглядываться не стоит хотя бы потому, что позади ничего нет. То старое, что некогда имело вес, осталось навсегда со мною. Тёплым ли воспоминанием или болью на сердце, но оно всё здесь и сейчас, а в прошлом только пустота. Не стоит тратить силы на напрасный поиск.

«Волков бояться — в лес не ходить», — говорили наши предки. Видимо, им что-то очень нужно было в том самом лесу, раз риск нелепой смерти в волчьей пасти был оправдан. Сегодня лес уже не тот, а волк на цирковой арене выступает. Тут аллегория на аллегории, и ей же погоняет, но, видимо, и предки говорили в переносном смысле.

Теперь, четвертое и самое главное — не сомневаться в себе. Никогда. Уверенность равняется успеху. Именно так, а не наоборот. Казалось раньше, что успешный человек в себе уверен, но это не так, на самом деле уверенный в себе человек успешен. Математикам не понять, но перестановка моих слагаемых меняет сумму и, умножение на ноль даёт хорошие проценты. Судите сами: случайный выигрыш в лотерею, нежданное наследство или премия за доблестный труд вдруг падает на голову раззяве вроде меня. Приличная сумма, но что с нею делать? Сомнения после долгих мытарств приведут к жулику, который обберет до нитки, и уж поверьте на слово, жулик тот будет уверен в себе.

Размышления о том, чему я никогда не буду следовать в силу характера, а ещё потому, что телец по гороскопу, заняли целый разворот в блокноте. Ну, я хотя бы думаю об этом, пытаюсь, анализирую. Принятие проблемы — первый шаг к её решению. И говорю об этом уверенно, а значит, добьюсь успеха. Но кому я вру?! Какой, к чертям собачьим, первый шаг?! В одиннадцатом часу валяюсь в постели без работы, денег, будущего, целиком завишу от Серёжи, который без принуждения даже руки не может с мылом помыть. И те пятьсот рублей, что он вчера оставил, не проявление заботы о любимой, а деньги на пельмени со сметаной для него же. Да, я была настойчивой, на кассе в супермаркете вида не подала, он сам рассчитался, сэкономила, считай, заработала, но как всё это мелко, как же низко.

День начался прозаично, прошел скучно и кончился.

Следующий день отличался от предыдущего только календарной датой. Прямо, как в старом анекдоте, где почтовый оператор хвастается, что у него очень интересная работа, ведь на штемпеле ежедневно меняются числа.

Серёжа вернулся с работы поздно. Освободился-то он рано, четырёх часов не было, но долго добирался, стоял в пробке из-за какой-то аварии, которую никак не мог объехать, и оттого был раздраженнее, чем обычно. Так он сказал. Не по-мужски же признаться, что ему просто не хочется ехать на дачу к Светиному жениху, пообещал ведь. А он мужик! И коня на переправе не меняет. Стоило сказать всего два слова: «Давай останемся», и мы бы никуда не поехали, и ничего бы не случилось, и никто бы не умер. Но он промолчал…

***

— Дорога не прощает ошибок, — с важным видом сказал Серёжа, намекая, что я не пристегнула ремень безопасности.

— Ничто не прощает ошибок, — ответила я многозначительно и пристегнулась.

Дача Артёма, как мы называли это место между собой, а, по сути, обычный жилой дом, находилась в селе Льгово, в пятнадцати километрах от Рязани. Сам дом, построенный в середине девяностых годов прошлого века, ничем особенным не выделялся. Типичный двухэтажный сруб, на первом этаже которого находилась довольно просторная гостиная, соединенная с кухонькой, а на втором две тесные спальни. Деревенская эстетика была мне чужда. Потемневшие от времени, растрескавшиеся сосновые брёвна, не внушали доверия, наружная проводка и печное отопление, как бы бросали вызов всем противопожарным нормам. Впрочем, с наступлением холодов дачу никто не посещал, и громоздкая печь была скорее предметом интерьера. Весной в комнатах повисал тяжелый запах плесени, который до конца не выветривался никогда. То ли у меня такое острое обоняние, то ли у Светы его нет совсем, но пока она, вдыхая полной грудью, восторгалась свежестью загородного воздуха, у меня без остановки текло из носа и слезились глаза.