Смрт - Эдуард Лимонов

Мы несколько раз буксовали, но ехали дальше. Наша помощь «скорой» понадобилась только минут через сорок. Дождь не стихал, но обстрел вроде бы стих. «Скорая» вертела колесами, но стояла. Мы, не раненые, вышли наружу. Оказалось, мы стоим на крутом подъеме, по самые оси в глине. Колеса проворачивались в грязи. Вокруг горы и лес. Свежий весенний воздух. Пели птицы. Меланхолично так. Лес по одну сторону дороги был дубовый. Спереди дорога круто ломалась в повороте, и дальнейший ее курс не был виден.

Все здоровые – доктор, медсестра, Йокич, Славко и я – схватились за заднюю часть кузова и по команде водителя стали толкать «скорую». В окнах были видны сконфуженные физиономии раненых. После минут пятнадцати усилий все мы были заляпаны с ног до головы глиной, но автомобиль лишь еще больше завяз в глине. Раненые предложили выйти из автомобиля. Толкать они не могли, но машина станет легче. Это было разумно. Водитель и доктор согласились. Трое раненых неловко вылезли из машины. Остался тот, что лежал в койке, и молодой сержант с раненой ногой. Мы опять налегли сзади. И опять колеса проворачивались в глине. Тем временем хорваты возобновили обстрел. Оттуда, где ломалась дорога, раздались звуки минометных расплесков, мина ведь взрывается как блевотина и падает сверху. Взрывы сопровождались криками. Вдоль правой стороны дороги, вдоль взрезанной дорогой горы Йокич побежал вперед, на всякий случай сорвав автомат. Он исчез на несколько минут. Вернулся.

– Там военная часть двигается. У них есть раненые!

Доктор некоторое время – я видел напряжение на его лице – решал, что ему делать. Влез в «скорую», забрал свой докторский чемоданчик, то же сделала и медсестра, подхватила сумку с красным крестом, и они побежали вперед. Водитель вновь вернулся к попыткам выехать из грязи. В любом случае ему надо было сделать это. Воинская часть шла в Смильчич, наша «скорая» загораживала им дорогу. От края дубовой рощи к нам сдвинулись раненые, но Славко закричал им, чтобы они оставались там, где они есть. И тем, как оказалось через несколько минут, спас им жизнь.

Раздался самый отвратительный в мире свист, и наверху перед автомобилем взвилось облако пыли – приземлилась мина. Порющие звуки прошли по мелкому подлеску. Мины поражают в основном нижнюю часть тела, а коли людей нет вокруг, они секут всё, что есть. Осколки мин бывают самые разнообразные: от похожих на мелкие камешки до целых бритв тонкого железа, свистящих в воздухе. Однажды я нашел осколок – длиной сантиметров тридцать, – тонкий, серповидный и страшный даже в мирном его виде, на холме. Тихий такой, он лежал себе. Летящий и визжащий, он мог свободно перерезать пару торсов. Мы упали на дорогу. Водитель выскочил из-за руля. Но далеко не убежал. Последовал второй свист, и он упал. У наблюдавшего за всем этим разгромом раненного в ногу не выдержали нервы. Он появился в двери салона и неуклюже, не удержавшись за дверь, свалился вниз. Как потом оказалось, его ранило вторично.

Шофер был убит. Раненый в койке не пострадал нисколько. Он даже ничего не помнил впоследствии, потому что впал в забытье. Обстрел закончился. Пришли солдаты и легко сдвинули машину вверх и на обочину. «Скорая» не пострадала, и, когда доктор сел за руль, она благородно задрожала рулем в его руках. Старые раненые забрались в машину, к ним добавились новые раненые. Мы пошли пешком. Мимо нас на Смильчич проехала воинская часть – много грузовиков под военными тентами. Мы шли и обсуждали превратности военной судьбы. Пахло зеленью и сыростью. Потом стемнело. Все трое мы сошлись во мнении, что водителю не надо было выскакивать из машины. Вне «скорой» он оказался более уязвим.

В казарму мы пришли ночью. Дежурный сказал мне, чтобы я зашел к Шкоричу. В штабе только в его кабинете горел свет. Я рассказал полковнику как было. Он в ответ на ту же тему рассказал мне историю об одном капитане, который провоевал три года на разных фронтах и не был ни разу ранен. Приехал в отпуск домой за десятки километров от фронта, стал чинить крышу и был убит случайным артиллерийским снарядом, прилетевшим неизвестно откуда.

– Вот так распоряжается судьба, – сказал Шкорич и предложил мне кружку вина. Я не отказался.

Кровь

Казарму разбудили среди ночи. В коридоре офицерского нашего этажа топали множество ног, стучали в двери и что-то кричали. Я вскочил, влез в брюки, сунул в кобуру пистолет, сдернул с крючка автомат и выскочил в коридор. Оказалось, что нет, на нас не напали. В госпиталь привезли множество тяжелораненых, срочно нужна была кровь. Мы отправились в госпиталь: все наши полковники, несколько майоров, младшие офицеры и я.

Из госпиталя быстро выходили с закатанными рукавами один за одним солдаты. Их подняли первыми. Часть из них тут же погрузились в грузовики с тентами и уехали прямо в бой. Бой шел за высоту Рожевлева Глава в двадцати километрах от Бышковца.

Офицеры исчезали один за одним в двери, где была криво приколота белая записка с надписью «КРОВЬ». Над запиской висел колыхающийся фонарь. Дул сильный боковой ветер, и записку загибало при сильных порывах. Мы разговаривали со Шкоричем. Обычно, когда мы видели друг друга, мы всегда вступали в разговор на смеси русского, сербского и английского языков. Он был интересный собеседник, тонкий и интеллигентный, если бы взамен смеси языков мы бы общались на одном, полноценном, думаю, я уехал бы из Книнской Краины интеллектуально богаче. Шкорич настоял на том, чтобы сдать кровь впереди меня. Он подозревал меня в намерении отправиться в бой вместе с очередным отрядом и хотел контролировать меня. Когда он вышел, зашел я. Сел на стул. Большая некрасивая тетка средних лет в белом халате надела мне на приготовленную левую руку резиновый жгут. Воткнула иглу в вену, и кровь пошла из меня в дело. У меня редкая группа крови, во Франции ее обозначают АВ+ и берут охотно. Как-то уже в России я услышал по радио, что у самого Иисуса Христа на Туринской плащанице оказалась моя группа крови – арамейская, или средиземноморская. Говорят, такая кровь распространена у жителей Палестины. Как такая кровь попала в мои вены, не имею ни малейшего понятия. Кровь моя собралась в банке, и некрасивая тетка сняла с моей руки жгут и перебинтовала мне сгиб руки. Мою кровь куда-то тотчас унесли. Я вышел.

У двери меня ждал Шкорич.

– Поедем на командный пункт боя, – сообщил он мне.

– Этого, за Рожевлеву Главу?

– Этого. Готовы?

– А мои парни?

– Уже в машине.

Шкорич, видимо, должен был ехать туда в любом случае и решил привязать себя ко мне или меня к себе. Он никогда не забывал о том, что отвечает за мою безопасность, и своей опекой, казавшейся мне тогда назойливой, может быть, спас мне жизнь пару раз или более.