Смрт - Эдуард Лимонов

Наконец мы увидели позицию «тигров» сверху. Это выглядело как бивуак, разбросанный случайно. Несколько тяжелых минометов, зеленые ящики с выстрелами для минометов чуть поодаль, тяжелые пулеметы, ощетинившиеся дулами в сторону противоположной горы. Между всем этим хозяйством копошатся люди. В снегу и сквозь снег Рожевлева Глава выглядела мрачной. Мы стали спускаться.

На одном из поворотов тропы ветер внезапно остался за гребнем горы. Стало тихо и холодно. Снег был здесь потоптан следами ног, и вскоре мы вышли к первым часовым, сидевшим у костра под укрытием. Часовые были в белых камуфляжных халатах. При виде генерала они вскочили. Мы отправились далее по тропе.

– Обыкновенно мы меняли людей здесь каждые сутки. Но в условиях боя это невозможно. Подбрасываем резервы. Увы, люди не всегда могут пройти сюда. Вы сами убедились, какие тяжелые условия, – объяснил мне Пиа, когда мы остановились отдышаться.

Через некоторое время мы вышли к блиндажу, вход в который был замаскирован между камнями. Поверху росли несколько корявых деревьев. Я так и не выяснил, как назывались эти чешуйчатые монстры, но они встречались в горах на высоте, где уже не росли или плохо росли сосны. К блиндажу, когда мы поднялись к нему, принесли на носилках раненого. Когда его стали снимать с носилок, чтобы пронести внутрь, раненый застонал. У раненого были забинтованы шея и грудь и, вероятно, живот, потому что бинты не заканчивались на груди, а спускались ниже.

– Когда мы сможем их эвакуировать, мы не знаем, – сообщил мрачно генерал.

Нос у него обильно покраснел, сквозь затемненные очки были видны обеспокоенные глаза. В молниях новеньких ботинок скопился снег. Модность его исчезла. Я вспомнил, что в прошлом году в военном городе Бендеры, под свист мин, падавших на площади Республики, местные полицейские рассказали мне, как румынские танки остановил вместе с ними местный криминальный авторитет. Там же он и погиб, на мосту.

– Никогда бы не смогли вообразить в мирное время, что будем вместе с бандитом защищать родину, – сказали полицейские.

Мне понятен был снобизм кадрового военного Шкорича по отношению к бывшему бандиту Пиа, купившему себе звание у Аркана, также известного в прошлом мафиози, владельца заправочных станций и футбольного клуба «Червона звезда». Только вот бывшие бандиты так же гибнут за свободу республики, как и кадровые военные. Правы все, кто воюет, кто подвергает свою жизнь опасности.

Через менее чем полчаса мы вместе с бывшим бандитом-генералом подвергали свою жизнь равной опасности: лежали на животах за мешками с песком на горном уступе. Стрелять из личного оружия было бесполезно. Врага не было видно. Но, наведя по таблицам минометы, наша сторона пыталась раздолбать в пыль их позицию. А их артиллеристы и минометчики долбили нашу позицию. Впрочем, их снаряды падали за нами, в горы.

Что сталось с генералом Пиа, я не знаю. Так же как не знаю, что сталось с полковниками Шкоричем и Тангой. В январе 2000 года в Белграде в холле отеля «Интерконтиненталь» был застрелен сербский военачальник Желко Разнатович по прозвищу Аркан. Капитан Драган был арестован совсем недавно, в конце 2006-го или начале 2007 года, и передан Гаагскому трибуналу.

La dolce vita

– Есть одно подразделение… – сказал полковник Шкорич. И замолчал. Оглядел меня, сидящего на стуле, кепи на столе, в руке чашка с кофе, военное пальто лежит на соседнем стуле. Шкорич как бы приценивался ко мне, даже заново оценивал. – Короче, особое подразделение. О нем лучше бы не писать, но знать, что такое есть, – нужно. – Он подумал. – Можно и написать, чтоб наши враги знали, что у нас есть и такие особые подразделения. Я вам верю, капитан, – улыбнулся он. – Не все вам верят здесь, но я верю. Завтра поедете. Вас заберут утром. – Шкорич решительно потушил сигарету о пепельницу.

– Обычным составом?

– Как хотите.

Я встал и вышел. Шкорич остался у лампы, под иконой и под распятием. Он стал набожным после гибели сына, сказали мне. А до этого был атеистом. Человеку нужно за что-то цепляться. Если родины и войны не хватает, появляется Господь. Это уж как хотите.

В казарме было тихо. Первый этаж храпел на своих матрасах. Второй вообще не был слышен. Часовые – два парня и две девки – стояли на лестничной площадке и только что любовью не занимались. Я так и не понял, назначали ли их на дежурство таким образом – по двое, – или же девки подымались снизу сами. На первом этаже у них был свой девичий отсек. Там тоже стоял часовой.

Я тихо прошел в свою комнату, подумав по дороге, как я это все люблю, как мне спокойно в этой австро-венгерской крепости. Видимо, это подходит под мой темперамент и мое мировоззрение. Что я именно так и хотел бы жить. Я кувыркнулся в койку. Пистолет под подушку, автомат на пол у кровати.

Утром ко мне постучали раньше даже, чем Милан – солдат-крестьянин, топивший мне печку. В окне еле светлело.

– Что? – спросил я сквозь сон.

– Капитан! Это из отряда Богдановича. Пора ехать!

Я встал. Оделся. Открыл дверь и увидел двух солдат. В глаза сразу бросилось, что одеты они неформально. С некоторой вольностью. Я бы спутал их с четниками, но так как знал, что они не четники, то сразу увидел отличия. На голове одного была сербская шапка-конфедератка с двумя хребтами, у другого из-под форменной куртки на шее был виден гражданский клетчатый шарф.

– Минуту, – сказал я. – Туалет.

Вернувшись, я сгреб с вешалки военное пальто и захлопнул дверь.

Внизу, у дверей в казарму стоял армейский грузовик под тентом. У грузовика, поддерживая автомат, как ребенка, у предплечья, стоял Славко. Мы погрузились в грузовик. Туда же сели двое разбудивших меня. Грузовик был наполнен ящиками и коробками – продуктами и ящиками с боеприпасами. Мы выехали за ворота казармы и поехали по освещенному красным восходом пейзажу.

Ехали долго. Часа четыре. Солнце оставалось у нас справа, а потом переместилось светить нам в лицо. Из чего я заключил, что особое подразделение базируется где-то на юго-западе республики. Мы ненадолго остановились, и водитель быстро и коротко поговорил с кем-то. Затем в наш грузовик заглянули сзади, видимо подтянувшись на руках, два солдата. Бросили нам сухое «Добри дан!» и убрали лица. Грузовик тронулся куда-то вниз. Я понял, что мы проехали КПП и спускаемся. Некоторое время дорога виляла. Наконец мы остановились.

– И́демо! – сказали наши спутники и выпрыгнули за борт автомобиля. Я и Славко совершили те же движения. Подошли и прыгнули.

Мы приехали к Адриатике. Точнее, к берегу одного из глубоких заливов Адриатики. Его воды были видны за зарослями невысоких деревьев. Я заметил, что если вверху на плато наши деревья только начали обзаводиться листьями, листья с трудом вылезали из шершавых камнеподобных стволов такими почти картофельными бесцветными ростками, то здесь, на побережье, весна продвинулась куда дальше. Свежей листвой обзавелись все деревья. Какие это были деревья? Признаюсь в своей ботанической малограмотности. Лет девяти-десяти от роду я очень интересовался ботаникой, классификацией растений, вел себя как наркоман, балдея от звуков имен Линней или Бюффон, но в одиннадцать лет в меня вселился некий бес, я стал хулиганить и лет на десять оставил книги и науки, а жаль. Конечно, я различаю каштаны, платаны, кипарисы, дубы, березы, сосны, ели и даже растение борщевик, возвышающееся гигантским укропом-мутантом у русских дорог, но настоящих знаний ботаники у меня нет… Там возвышались неизвестные мне деревья. А сквозь их весенние, еще не густые формы были видны зеленоватые воды.