Смрт - Эдуард Лимонов

Они высадили нас у штаба в Смильчиче. Мы предложили им свою помощь при погрузке раненых, но врач сказал, что солдаты им помогут погрузить.

– Если вы сюда ненадолго, то мы можем подбросить вас обратно, – предложил врач.

– Если только у нас будет достаточно места, – грустно уточнила медсестра.

На всякий случай мы попрощались. Это всегда разумно на войне.

Никого из старших офицеров в штабе не было. Я этому даже обрадовался. Старшие офицеры, за редким исключением, никогда не говорят правды, они осторожны, как дипломаты или чиновники. Расспрашивать следует младших офицеров и унтер-офицеров. Они скорее склонны к откровенности и, в отличие от солдат, которые часто не понимают общей обстановки на фронте, более информированны. Было душно, по всем признакам надвигалась гроза. Мы прибрели по пыльным улицам к сараю, где помещалась столовая. Сарай был закрыт, и мы тяжело вздохнули. Мимо пробежал зеленый тощий солдатик, и Славко успел окликнуть его:

– Что было на обед, солдат?

– Чорба! – крикнул солдат.

– Вкусная?

– У нас лучший повар на всем фронте! Из «Славии». Доброволец, – хвастливо бросил солдат и убежал.

Мы стояли и смотрели на висячий замок на столовой.

– Зайдите со стороны кухни, – сказала нам женщина в белом колпаке, тяжело пересекающая улицу. Не то повариха, не то медработник. У нее явно были больные ноги. Она показала нам на тот же сарай, но обвела его рукой.

Мы ее правильно поняли и заторопились к заднему торцу сарая. И вышли куда надо. Там стояла новенькая огромная полевая темно-зеленая кухня и приветливо пыхтела. А возле кухни беседовали два повара в колпаках.

– Кто из вас повар, работавший в «Славии» в 1989-м? – спросил Славко.

– Я! – ответил старший.

– О! – сказал Славко. – Я помню твою чорбу! Что за чудесная была чорба!

– У меня и сейчас чудесная.

– А все ли есть в Смильчиче, что было в Белграде? – спросил Славко.

– Ну всего, что было и есть в Белграде, не может быть в Смильчиче. Сегодня мне пришлось накрошить в чорбу и сарделек, потому что не хватало мяса, но есть оливки, есть лимоны, есть свежайшая зелень, – сказал повар. – Попробуете?

– Будем счастливы, – ответил за всех Славко.

– О вас такая слава, – сказал я. – Я русский, но слышал о вашей чорбе.

– Вправду русский? – удивился повар. – Впервые встречаю живого русского.

Алюминиевые миски обжигали руки. Чорба была действительно хороша. Острая. Отличная.

– Мяса не хватило, – счел нужным повторить повар. – Навар получился, а вот мяса… – Он развел руками. – Ешьте, тут много осталось. Масса бойцов остались на позициях. На сухпайке. Туда не пробьешься. Стреляют, хрваты не соблюдают перемирия.

Мы съели сколько смогли. И побрели к медпункту, довольные. Мы не очень рассчитывали застать там «скорую помощь».

Оказалось, «скорая» стояла у медпункта.

– Во всем повезло, – довольно заметил Славко. – Еще бы выпить достать… – И он мечтательно вздохнул. В это самое время начались сразу: дождь и обстрел.

– Не полностью повезло, – заметил я. Славко отмолчался.

– Подлые хрваты, – бросил Йокич.

Его реплики не отличались разнообразием. Дело в том, что он был молодой парень, вчерашний студент и, может, стеснялся говорить о простых вещах, потому говорил о вещах крупных: хорваты, мусульмане, то есть враги Сербии; любил ввернуть монолог о «православцах», то есть о друзьях Сербии; о солидарности унии православных народов: русских, сербов и греков. Тогда он меня раздражал, сейчас с дистанции в полтора десятилетия я благосклонно оцениваю его как молодого веснушчатого мальчика девятнадцати лет, бледнокожего и стеснительного. В военной форме.

«Скорая», как оказалось, не уехала вот по какой простой причине: одному из раненых понадобилась перед перевозкой простая, но срочная операция. Нужно было приостановить кровотечение, потому что раненый иначе не доехал бы. Пока врач возился, зажимая раненому поврежденные сосуды, прошло часа два. А тут начался артобстрел. Снаряды стали падать как раз на дорогу, ведущую из Смильчича к нам домой, в госпиталь и казарму.

Не нужно представлять, что они падали там как под Верденом. В крестьянских войнах 90-х годов – и война, ведущаяся самопровозглашенной Сербской Книнской республикой, не была в этом смысле исключением – тяжелое вооружение использовалось, но не было основным. В самом начале 90-х воевали еще русским оружием Второй мировой. Мне самому пришлось стрелять из русской гаубицы, рожденной в 1938 году и модернизированной в 1944-м. Больше употребляли минометы. Были и тяжелые минометы. Вот из минометов хрваты и стали обстреливать дорогу из Смильчича.

Если бы не раненые, можно было бы сидеть спокойно и ждать. Тем более что они упорно долбили по дороге. Но раненые не могли ждать. Это была одна из банальных трагических ситуаций войны, когда нужно было всего лишь выбрать из двух зол. Но не обязательно, что именно оно окажется меньшим. Тут никаких гарантий не было. Дождь между тем лил и не хотел остановиться.

Решили ехать окольными дорогами, надеясь, что их корректировщики не станут специально целить в санитарную машину. Нас никто еще раз не приглашал. Славко спросил доктора: «Уместимся?» Доктор лаконично сказал: «Полезайте!» Славко и Йокич опять сели с шофером. Я влез в салон «скорой». Раненых было пятеро, все разнообразно перевязанные. Тот, кому зажали артерии, свежеоперированный, но недооперированный, лежал на койке. В госпитале им займутся. Остальные сидели на лавках. Всего нас оказалось в салоне восемь человек. Мы сдали задом, развернулись за школой. Дождь был такой сильный, что крышу «скорой» просто-таки топтали потоки воды. Из-под шторок было видно, что окна заплыли водой, как свеча стеарином, – сквозь них ничего не было видно. Нас стало сильно трясти, мы выехали на плохую окольную дорогу. Оперированный застонал на койке. У сидящих раненых напряглись мышцы лица. Видимо, им дергало раны такой ездой.

Мы несколько раз буксовали, но ехали дальше. Наша помощь «скорой» понадобилась только минут через сорок. Дождь не стихал, но обстрел вроде бы стих. «Скорая» вертела колесами, но стояла. Мы, не раненые, вышли наружу. Оказалось, мы стоим на крутом подъеме, по самые оси в глине. Колеса проворачивались в грязи. Вокруг горы и лес. Свежий весенний воздух. Пели птицы. Меланхолично так. Лес по одну сторону дороги был дубовый. Спереди дорога круто ломалась в повороте, и дальнейший ее курс не был виден.

Все здоровые – доктор, медсестра, Йокич, Славко и я – схватились за заднюю часть кузова и по команде водителя стали толкать «скорую». В окнах были видны сконфуженные физиономии раненых. После минут пятнадцати усилий все мы были заляпаны с ног до головы глиной, но автомобиль лишь еще больше завяз в глине. Раненые предложили выйти из автомобиля. Толкать они не могли, но машина станет легче. Это было разумно. Водитель и доктор согласились. Трое раненых неловко вылезли из машины. Остался тот, что лежал в койке, и молодой сержант с раненой ногой. Мы опять налегли сзади. И опять колеса проворачивались в глине. Тем временем хорваты возобновили обстрел. Оттуда, где ломалась дорога, раздались звуки минометных расплесков, мина ведь взрывается как блевотина и падает сверху. Взрывы сопровождались криками. Вдоль правой стороны дороги, вдоль взрезанной дорогой горы Йокич побежал вперед, на всякий случай сорвав автомат. Он исчез на несколько минут. Вернулся.