Героиня второго плана - Анна Берсенева

– Орнамент тогда получится, – возражала Майя.

– Об этом не беспокойся. Ты ведь все равно расставишь акценты. Мы же манипулируем сознанием – расставляем акценты и таким образом говорим людям, что считаем главным.

Ничего главного не было для нее в потоке машин внизу, в каплях, которые подтаяли, а потом подмерзли на оконном стекле, в темных ветках деревьев, сливающихся с асфальтом – во всем видимом мире.

Посередине этого мира лежал человек, которого она любила, – он и был главным. Как странно, что она не понимала этого раньше! Ведь это так просто, это с самого начала было так, но ей казалось…

– Вы всегда так рисуете?

Майя обернулась. Перед ней стояла девочка в зеленой врачебной форме. То есть это с первого взгляда показалось, что девочка, из-за ее прически – чуть отросшего ежика. Но, присмотревшись, Майя поняла, что ей если меньше тридцати, то ненамного.

– Так – не всегда, – ответила Майя. – Только когда хочу что-нибудь избыть.

– А что вы хотите избыть сейчас? – с интересом спросила девушка с ежиком.

– Просто время.

Майя улыбнулась – так живо и естественно мелькнул интерес у девушки в глазах. К тому же и глаза были необыкновенные, сплошного золотого цвета.

– Ничего себе просто! – Она и фыркнула, как ежик; не зря такую прическу выбрала. – Самые сложные отношения со временем-то как раз и складываются.

– У меня – нет, – сказала Майя. – То есть до сих пор не было. Я времени вообще не замечала. Плыла в нем, как в реке.

– А что переменилось?

Девушка смотрела внимательно и еще так как-то… Как будто нет для нее ничего важнее того, что она услышит в ответ.

Майя понимала, что это, конечно, иллюзия. Ну какое дело может быть незнакомому человеку до ее ответа, до ее мнения, до нее самой вообще? Но сомневаться в искренности взгляда этих золотых глаз было невозможно.

– Все переменилось, – глядя прямо в них, ответила она. – Жизнь переменилась, не река она больше. Непонятно стало, куда плывешь.

– Куда ж нам плыть? – усмехнулась та.

Майя удивилась. Ей казалось, девушки такого возраста если и читали в школе Пушкина, то давно его забыли и уж точно не имеют привычки ссылаться на него в разговоре.

– Ну да, – кивнула Майя. – Куда ж нам плыть… Только я, знаете, перестала чувствовать хоть какое-нибудь «мы». Вообще перестала. Существую, как в безвоздушном пространстве. Где-то на задворках жизни. Человек второго плана, – усмехнулась она. И добавила: – Сама виновата, что все так получилось.

– В чем получилось?

– В жизни, в жизни! Я так бесконечно занята была собой, своими переживаниями – какими же мизерными, боже мой! – что все пропустила, ничего не заметила. Ни в жизни, даже своей собственной, ни… в нем.

– Вы об Арсении Владимировиче говорите? – спросила девушка.

Майя не удивилась вопросу.

– Да, – кивнула она. – Я все размышляла, как он ко мне относится, почему он относится ко мне вот так, а не вот этак… А ничего о нем на самом-то деле не понимала. И потому с ним это случилось! – с отчаянием воскликнула она.

– Ну, это вы зря, – возразила девушка. – Случилось это с ним не из-за каких-то тонких сложностей, а по очень даже понятной причине.

– Откуда вы знаете?

– Да просто я почти видела, как это все было. Мы с мужем домой возвращались, а тут «Скорая» едет, говорят, авария, и совсем рядом. Ну мы и поехали за «Скорой», Костя же реаниматолог. Оказалось, и правильно, что поехали, а то неизвестно, как ему помогли бы, да и в Склиф не повезли бы точно. С Арсением Владимировичем мы в одном поселке живем, в Липавине. То есть он только приезжает иногда, а мы с мужем живем постоянно. Я Чердынцева жена, – уточнила она. И, наверное, спохватившись, представилась: – Меня Беллой зовут.

– Меня Майей, – машинально проговорила Майя. И жалобно попросила: – Белла, объясните мне, что произошло. Я правда совсем ничего не знаю. Он в аварию попал, да? Его дочка так сказала, но она… Да ничего она толком не сказала!

– А Инга ничего толком и не знает. Она в Индии живет, – сказала Белла. – Сначала вроде бы тибетской медициной увлеклась, когда еще в мединституте училась, а потом и утонула во всем этом. Институт бросила, вообще все бросила. То в одном ашраме духовными практиками занимается, то в другом. Нирвана, чо, – усмехнулась она. – Хотя Арсений Владимирович считал, что девочка просто не выдержала.

– Чего не выдержала? – не поняла Майя.

Белла помедлила, словно раздумывая, надо ли говорить, но все-таки сказала:

– У Арсения Владимировича жена сильно пила. Ну то есть по-черному совсем. Он что-то пытался сделать, меня даже к этому привлекал, я же клинический психолог. Но фиг там что уже можно было сделать, я сразу поняла, хоть и не в наркологии работаю. Разве что чудо случилось бы. Но случилась вот авария, и это, я вам скажу, более закономерно, чем чудо.

– Я ничего не знала… – растерянно произнесла Майя. И повторила с еще большим отчаянием: – Совсем ничего! Только все раздумывала, почему он так посмотрел, да этак сказал, да что я для него, да что он обо мне… А у него, оказывается…

– Но вы же не могли о нем всего этого знать, – пожала плечами Белла. – Это скрытые обстоятельства, как вы могли их учитывать?

– Могла! – воскликнула Майя.

Это был глупый возглас. Она не удивилась бы сейчас, если бы Белла прямо назвала ее дурой.

– Не могли, не могли, – улыбнулась та. – На то они и скрытые. Как ребра у жизни внутри. Иногда прорывают поверхность, и мы тогда ужасно удивляемся. Говорим: надо же, какое совпадение.

– Я не удивляюсь совпадениям… – медленно проговорила Майя.

Это была правда. С детства она знала, что причудливый рисунок жизни – не вообще какой-то жизни, а той, которая привела к ее рождению, к тому, что она такая, а не другая, – составлен из множества неожиданных и необъяснимых событий, отношений, поступков, ведущих к переменам. Почему она забыла об этом так надолго?..

– Ну, не знаю, – пожала плечами Белла. – Вы, может, и не удивляетесь, но все люди совпадениям удивляются. Хотя нет, не все!

Она вдруг улыбнулась и чуть ли не рассмеялась. Меньше всего Майя склонна была сейчас к веселью, но улыбка у этой смешной Беллы была такая, что она все-таки улыбнулась тоже и спросила:

– Кто еще не удивляется?

– А я вчера с одной девчонкой познакомилась. То есть она не девчонка, а как я. Учительницей в школе работает, но по виду никогда не скажешь, ничего от училки нету. Ну, это не передашь – надо видеть. Жила она себе, жила в каком-то городке на Урале, вела в школе литературу, сына обожала, ему лет десять. А потом началось вот это все – вы и сами знаете. – Белла чуть внимательнее посмотрела на Майю, словно для того чтобы удостовериться, что та действительно знает. И, удостоверившись, уточнила: – Массовый психоз – патриотизм головного мозга. Директора школы до инфаркта довели, на его место новую директрису прислали. Та всем сразу объявила: вы обязаны учить детей уважать историю нашей страны, какой бы неприглядной она ни была, потому что государство всегда право.

– Да вы что? – ахнула Майя. – Опять?! Не может быть!

– Это же везде теперь, вы не видите, что ли? – пожала плечами Белла.

– Вижу. Даже я теперь вижу…

– Но как ни есть, а деваться этой Вике было некуда. Профессия зависимая, ребенок маленький, она еще и детдомовская к тому же. Крайняя, в общем, ситуация. Думала, придется как-то приспосабливаться, терпеть, ничего же не поделаешь. Но не выщло.

– Почему?

– Ребенок из школы пришел, плачет. Что такое? А ты, говорит, не патриотка, потому что настоящий патриот должен то и это, им на уроке объяснили. А ты, мама, против всех, и тебя все ненавидят. Она и поняла: неизвестно, сколько все это будет длиться, а ребенок растет сейчас, и она его собственными силами от всего этого не убережет. Мозги ему заср… отравят, в общем, ему мозги, не сегодня, так завтра. А у нее, кроме этого ее Витьки, ни одной родной души на свете. И что, она будет наблюдать, как его ненавидеть ее учат? Тем более переходный возраст вот-вот. И что она, как вы думаете, сделала?

– Ребенка схватила и в Москву сбежала, – сказала Майя.

– Сначала так и хотела, да. Но потом поняла: то же самое будет. В Москве же, чтобы как-то от всего этого уберечься, или сразу родиться надо было в соответствующей среде, или чтобы кто-нибудь тебя в эту среду аккуратно вставил. А явись-ка такая училка из деревни – без денег, без родни, без связей, с ребенком подросткового возраста. Да кому она здесь нужна, куда ее возьмут? Все равно в скором времени во все то же самое вляпается, если не хуже. Она очень сообразительная, эта Вика Дерби, – объяснила Белла. – Мы с ней вчера, после того как познакомились, целый вечер в кафе проболтали. Там не ум, а разящее копье. И характер такой же.

– Так что она все-таки сделала? – напомнила Майя.

– Из школы уволилась и научилась ресницы наращивать.

– Зачем?

– Вот и я сразу не поняла! – засмеялась Белла. – А оказывается, сейчас все просто с ума сходят по этим ресницам. Новая технология – по одной искусственной к каждой своей приклеивается. Представляете, какая работа ювелирная? Зато выглядят как настоящие, только в сто раз лучше, и тушь не нужна. Кто один раз сделал, тот, конечно, опять придет. Они же всего на три недели приклеиваются, а потом как? Показалась ты, например, любимому мужчине вся такая прекрасная, ресницы – как у Мальвины, воробьем облезлым уже показываться не захочешь.