Соколиная охота - Павел Николаевич Девяшин

Фальк вздохнул. Вчера ночью, согнувшись в полутьме над пистолетной шкатулкой, он чувствовал, что непременно встретится с отсутствующим дуэльным орудием. Вне всякого сомнения, в тонких пальчиках Софьи Афанасьевны сверкал второй «лепаж» из Холоневского гарнитура. Вот и нашлась пропажа.

Меня учили, сказала она. Эвон, выходит, как.

– И чем же мне его, прикажете, зарядить, мадемуазель? – не без язвительности поинтересовался учитель фехтования, полагая, что Владимир Матвеевич, какие бы не преследовал цели, очень верно сделал, оставив всю необходимую для выстрела принадлежность у себя в ящике. Отрадно находить, что хотя бы мужчина не удаляется правил конфиденциальности и следит как может за безопасностью своей… ученицы.

– Помилуйте, господин Фальк, – обиженно подняла точеные бровки Софья. – Я обо всем позаботилась. Какой, скажите мне, прок в пистоле, коль скоро он без шомпола и пуль?

– И то верно-с.

– Так вы сделаете мне одолжение?

– Вам стоит только повелеть.

– Сейчас-сейчас. Да где же пули? Татьяна! Татьяна!

– Здесь я, барыня.

– Неси сюда все необходимое. Возьми там, в карете. Не в службу, а в дружбу, дорогой профессор Мостовой. Пока господин офицер готовит нам заряд, не соблаговолите ли отмерить мне от той самой кочки, где бутыль, пятнадцать шагов? Как, не затруднит вас?

– Ничуть. Сей же час соблаговолю! – ответил ей Алексей Алексеевич и бросился выполнять поручение. – Раз, два, три… проклятье моим коротким ногам. Семь, восемь, девять. Послушайте, сударыня, быть может, довольно будет и десяти? Помилуйте, куда уж более?

– Ольга Каземировна, попрошу вас в сторонку, не стойте, пожалуйста, на дистанции. Уж нет, господин Мостовой, извольте накинуть еще пять шагов. Мне нужна изрядная протяженность, а то, боюсь, Иван Карлович не поверит в силу женского ратного искусства.

– Что вы, – пробурчал Фальк, вколачивая пулю, – не имею для сомнений ни малейших оснований. Довольно было бы просто сказать, мол, так и так, господа, я, кстати, недурно стреляю. К чему иллюстрации! Впрочем, спешу доложить, пистолет отменно заряжен. Вы готовы?

– Совершенно, сударь. Merci (франц. «Спасибо»).

Настал решительный момент. С видом крайней торжественности княжна, освободившись от длинной перчатки, взялась за гнутую рифленую рукоять. Приблизившись к намеченному барьеру, она приняла картинную позу – хоть сейчас на гравюру.

«Ба! Да она, пожалуй, прямо в цель метит, – подумал отставной штаб-ротмистр. – И ведь с каким похвальным прилежанием щурится, душегубка! Однако женщина с оружьем – это неприятное зрелище. Стану глядеть не на нее, а на бутыль. Коньяк-то за что губить?».

Что-то резко щелкнуло, раздался до неправдоподобности оглушительный выстрел. В нос ударил запах порохового дыма. Ни в чем не повинное стекло с визгливым дребезгом разлетелось на части: мелкие осколки – в стороны, крупные – вниз по кочке, к самой земле. Пелена золотистых брызг бусинами распространилась по прибрежной траве, мешая ее жизнерадостную зелень в темное, почти черное, пятно.

Вдруг между небом и левобережным горизонтом сверкнул искрящийся зигзаг – молния! Огромная лохматая туча неторопливо наползала с запада. Осень пожаловала, наконец, заявить о своих правах.

Все глядели на Софью.

Девушка посмотрела на Фалька точно генерал, взирающий на поле боя после выигранного сражения. Перевела взгляд на Алексея Алексеевича, Ольгу Каземировну, Татьяну, подбежавшего Георгия Константиновича, вздернула подбородок и победительницей прошествовала мимо них, чуть ежась под первыми каплями начинающегося дождя.

Глава четырнадцатая

Во второй половине дня, в шестом часу, старая бричка князей Арсентьевых изо всех сил поспешала к усадьбе. Было так дождливо и сыро, что кучер Дениска насилу разбирал путь. В каком-то десятке шагов по обе стороны от дороги невозможно было хоть что-нибудь разглядеть. Чуть позади, держась приличного расстояния, следовал второй экипаж – крытая лакированная карета с посеребрёнными фурнитурами и рессорным обустройством.

Из прежних пассажиров, возвращающихся от ротонды, в бричке были только Алексей Алексеевич Мостовой, взиравший нахохленным голубем то вправо, то влево, и изрядно озябший учитель фехтования. Остальные, включая служанку Таню и ее малолетнего подопечного, разместились в карете, предоставив мужчинам испытать на себе в полной мере все тяготы не в меру расходившегося ненастья. Все трое – кучер и два пассажира – были укутаны чуть не до бровей большими и темными кусками рогожи.

Фальк тряхнул мокрой головой, сгоняя с себя задумчивое оцепенение, чуть приподнялся и поглядел вокруг, напряженно вглядываясь вдаль. Даль вела себя неприлично, если не сказать омерзительно. Хмурилась и мигала сквозь черноту бледными всполохами молний. Небо в изобилии низвергало крупные капли дождя, сопровождая этот и без того неприятный процесс отчаянным ревом.

– Похоже, обложной! – крикнул отставной штаб-ротмистр.

Мостовой не отозвался. Толи не услышал, толи поленился отвечать. Через минуту Фальк заговорил вновь:

– Позвольте поинтересоваться, сударь, вы, часом, не тот ли самый профессор, об исчезновении которого в начале года шумел весь Петербург?

– К вашим услугам, Иван Карлович! – кисло улыбнулся толстячок.

Вот так встреча, подумал молодой человек и взглянул на своего нечаянного спутника так, словно видел его в первый раз. Любопытная фигура.

До прошлогоднего скандала он служил адъюнкт-профессором при кафедре истории Императорского Санкт-Петербургского университета. Имел славу человека беспутного, сребролюбивого, но, прежде всего, был известен похождениями, так сказать, амурного свойства. Слыл изрядным охотником до женского пола. В силу исключительных заслуг Алексея Алексеевича в области образования, начальство и широкая публика относились к «тучному гусару» с известной долей снисходительности. Да, как говорят в народе, пустили козла в огород.

И вот однажды наш сладкоречивый бонвиван соблазнил одну юную и очень знатную девицу. О том, к какой именно семье она принадлежала, мы из соображений деликатности не станем упоминать. Вскружил наивной бедняжке голову, а после, в полном согласии с собственными обыкновениями, от себя отстранил. Притом, сказывали, обошелся с ней как-то необыкновенно низко.

У девушки, как и положено представительнице известного рода, нашлись могущественные и высокопоставленные заступники. Состоялся вызов. Понимая, что одними только извинениями тут дела уже не поправить, Алексей Алексеевич Мостовой оставил свою кафедру, капиталы, дом и бежал из столицы. История получилась резонансной и наделала в свете много шума. Где уж тут прятаться? Только в Кургане!

Фальк продолжал молча разглядывать профессора.

Понимая, что его инкогнито раскрыто, Алексей Алексеевич тяжело вздохнул. Казалось, он совсем не замечал в эту минуту тугих ливневых струй, что хлестали его по лицу, охаживали холодными батогами по замечательно круглой лысоватой голове, проникали липкой сыростью в рукава и за воротник.

– Кхм. Ну, вот что, я вижу, вы желаете узнать обо мне правду…

– Сударь, я не хотел бы набиваться вам в конфиденты.

– И охота же