Я - Джеки Чан - Джеки Чан

Когда песня закончилась и труппа вновь неподвижно застыла на сцене, я осознал, что едва дышу. Прежде я видел выступления своих сестер, однако они всегда выглядели маленькими девочками в гриме и наряде взрослых людей. Но эта девушка, которая показалась мне ровесницей, когда я сбил ее с ног, выглядела сейчас настоящей женщиной, принцессой, хотя на ее лице не было ничего, кроме легкой пудры и прекрасной улыбки.

- Эгей! - прошептал кто-то мне в ухо. - Чего пялишься? Твой выход!

Я отпрыгнул назад. Как я мог забыть?! Я пришел сюда, чтобы выступать, а не развлекаться, и я надеялся - по какой-то причине я даже был совершенно уверен, - что эта девушка будет смотреть на меня так же, как я смотрел на нее.

Организатор выставки закончил краткий рассказ о моей школе, Учителе и о том стиле оперы, который я собирался показать. Когда зрители поприветствовали меня вежливыми аплодисментами, я испытал странное ощущение вскипающей во мне энергии. Я стал неуязвимым, несравненным, я был принцем своей школы и царем сцены. Я покажу всем этим людям, и в особенности этой девушке, на что способен ученик Учителя Ю!

Под раскаты барабанной дроби я одним кувырком перенесся на сцену, перешел в великолепную стойку на руках, а затем с притворной неуклюжестью рухнул в позе пьяницы. Играя старика с воображаемым кувшином вина под мышкой, я сражался с незримыми врагами, а затем, сделав сальто назад, перевоплотился в Сунь У-Куна, Царя Обезьян - мое тело стало ловким и гибким, как у мартышки. Я становился то генералом, то ученым, то обезумевшим от жажды мести воином. Не говоря ни слова, не пользуясь ни костюмами, ни оружием, я поочередно воплощался во всех персонажей, которых когда-либо играл на крошечной сцене в парке развлечений Лай Юань, - и все это происходило в полном согласии с музыкой и в таком великолепном исполнении, что даже Учитель несомненно кивнул бы головой и улыбнулся.

Музыка достигла кульминации, оркестр перешел к финалу, и с последним жестом, выражающим непокорность всему на свете, я исполнил три стремительных сальто подряд и исчез за кулисами.

Зал взорвался аплодисментами. Мне было жаль тех исполнителей, которым придется выходить на сцену после меня, - им очень не повезло в том, что мое выступление было поставлено в самое начало программы. В тот день зрители особенно те иностранцы, которые осмелились скучать во время чудесного пения моей девушки, - запомнили только меня.

Я уже думал о ней как о своей девушке! Но я даже не знал ее имени. Я перевел дух, свернул в коридор и отправился в помещения за сценой. Девушка с "хвостиком" стояла у края занавеса и смотрела на сцену.

- Привет, - ласково сказал я, прикоснувшись к ее плечу. Это была та самая девушка - моя девушка, - и, увидев меня, она залилась краской смущения. - Смотрела, как я выступал? Она кивнула.

- Ты был просто замечателен, - сказала она и вновь улыбнулась мне, легко встряхнув головой.

- А ты еще лучше, - совершенно искренне ответил я. Организатор, который помогал остальным участникам поправить наряды, метнул в нас недовольный взгляд. На сцене проходило выступление, и шум за сценой не только был невоспитанностью, но и, как считалось, приносил неудачу.

Прижав палец к губам, я схватил девушку за запястье и увлек за собой вдоль по коридору, который выходил в холл. Когда мы оказались там, я отпустил ее в надежде, что она не убежит. Но она просто смотрела на меня с той смесью восхищения и смущения, которое так очаровало меня в момент нашего знакомства.

- Извини, что я налетел на тебя тогда, - сказал я, вновь почувствовав, что немею.

- Извини, что оказалась на пути, - с улыбкой сказала она. Мы опять замолчали и просто смотрели друг на друга.

- Ты откуда? - спросил я, надеясь узнать ее адрес или, по меньшей мере, тот район, где я смогу отыскать ее. Она сказала, что ее школа находится в Коулуне, неподалеку от нашей, но она живет с родителями; это означало, что ее обучение было не таким суровым, а жизнь - не такой уединенной, как наша. Я сообщил, что моя Академия тоже расположена в Коулуне, и едва открыл рот, чтобы поинтересоваться, когда мы сможем увидеться опять, дверь в коридор распахнулась, и оттуда выпорхнула стайка других девушек. Как свойственно женским компаниям, они тут же уставились на нас и принялись перешептываться.

- Пойдем, Госпожа велела, чтобы мы вернулись в школу сразу после выступления! - крикнула одна из этих девушек, дергая мою новую подругу за рукав. - Не трать время на болтовню с мальчишками. Мы опоздаем на автобус!

- К тому же тут и болтать не с кем, - шепнула другая, и я густо покраснел. Подталкивая мою девушку вперед, группка начала сплетничать уже на выходе.

Я внезапно понял, что так и не узнал ее имени!

- Эй! - воскликнул я, бросившись за ними и выскочив в двери. Девушки уже стояли на остановке, а двухъярусный автобус распахнул перед ними дверцы. - Подожди! Меня зовут Юань Ло, а тебя?..

Девушки энергично заталкивали мою подружку в автобус и строили мне рожи. Я был в ужасе - мне уже не догнать ее. Быть может, никогда.

Тут я услышал звонкий голос, прорвавшийся сквозь рев мотора.

- Меня зовут О Чан! - сказала она, высунув голову из открытого окна.

- Мы еще увидимся? - выкрикнул я.

Она улыбнулась, кивнула и исчезла: подружки затащили ее в салон.

О Чан! Ее имя было таким же прекрасным, как она сама. Я вновь и вновь повторял его, пока автобус не скрылся вдалеке.

Я с негодованием хлопнул себя по лбу: это был и мой маршрут! И кто знает, когда теперь подойдет следующий автобус...

Проклиная собственную тупость, я отправился в Академию пешком грустный и одинокий.

Так она и началась, моя первая любовь. Я не рассказал братьям о случившемся, отчасти потому, что они превратили бы эту историю в пошлятину. Но больше всего я боялся все сглазить - что если моя девушка исчезнет, как призрак, и я никогда ее не увижу? К тому же мне не хотелось столкнуться с кучей вопросов, на которые у меня не было ответов, - например, о ее фамилии или о времени второй встречи.

На следующий день Учитель велел мне отправляться на киностудию, где подрабатывала большая часть старших учеников, - я должен был явиться туда просто на всякий случай: там могли потребоваться статисты. Я предпринял долгую поездку в автобусе к тому же выставочному залу, где мы встречались вчера, и нашел организатора выступления. С совершенно невинным выражением лица я сообщил, что мой наставник хочет передать свои поздравления учителю О Чан и интересуется адресом ее школы. Все оказалось так просто!

Организатор был весьма рад помочь такому известному человеку, как мой Учитель, и даже подробно рассказал мне, как добраться до этого заведения. На обратном пути в Коулунь я размышлял о том, что скажу ей, когда мы снова увидимся, и где мне назначить девушке своей мечты первое свидание.

Именно тогда я и начал волноваться. Прежде я ни разу не был на свиданиях и не имел ни малейшего представления о том, чем можно заняться вечерами. Что может нравиться О Чан? Захочет ли она посидеть где-то за чашкой чаю или сходить в кино?

Я совсем ничего о ней не знал!

Погрузившись в свои мысли, я едва не пропустил нужную остановку, и мне опять пришлось второпях выскакивать из автобуса. Во мне теплилась слабая надежда на то, что сейчас вмешается рука судьбы, и я собью ее с ног, как накануне, но жизнь никогда не оказывается настолько простой.

Здание ее школы располагалось всего в нескольких кварталах от остановки и по сравнению с нашим выглядело намного внушительнее: новое, чистенькое (во всяком случае, снаружи), с яркими свежеокрашенными железными воротами. Я решил, что тем девочкам, которые изучали здесь искусство оперы, вряд ли хоть раз в жизни доводилось спать на деревянном полу. В животе у меня возникла пустота. Ее подружки явно были обо мне невысокого мнения. Что, если увидев меня она прикажет мне убираться или, хуже того, начнет насмехаться надо мной, пока я не уйду сам, сгорая от стада? У самых ворот я развернулся, напоминая самому себе, что мне уже пора ехать на студию.

Но когда я побрел назад к остановке, в моей голове неожиданно зазвучал жесткий и неодобрительный голос отца. Неужели лучшее, на что я способен, валяться на земле и играть роль трупа? Затем голос превратился в целый хор: отец, Учитель, все предки из Шаньдуна дружно повторяли, что если мне боязно оказаться под угрозой насмешек каких-то девчонок, то я - лишь жалкое подобие мужчины, который слишком труслив даже для того, чтобы добиться самого важного в его жизни.

Пусть она посмеется надо мной! Убегать прочь намного позорнее, чем предпринять попытку и потерпеть неудачу. Мое сердце забилось так же сильно, как у всех моих отважных предков. Я вернулся к воротам, отворил их и шагнул во внутренний двор.