Кокаиновые короли - Гай Гульотта

Выпады против картеля возглавлял главный редактор «Эспектадора» Гильермо Кано Исаза. Он вел редакционную колонку под названием «Libreta de Apuntes» — «Тетрадь для заметок». Седовласый, осанистый Кано долго боролся в одиночку за ужесточение законов о наркоторговле. Он был крайне обеспокоен, когда несколько влиятельных колумбийцев предложили легализовать наркоторговлю для достижения спокойствия в стране. «Легализовать торговлю наркотиками? — риторически восклицал он в одной из своих заметок. — Что ж, тогда легализуем и отмывание денег, и убийство членов Верховного суда, а также членов правительства, судей и множества других честных людей, павших жертвой наркодельцов и их наемных убийц!»

В среду 17 декабря 1986 года Кано, по обыкновению, закончил работу чуть позже половины восьмого. Прошел на стоянку, сел в свой фургон — «субару» и выехал на улицу. Он надеялся побыстрее пробраться в крайний левый ряд, чтобы развернуться у травяного островка на авениде дель Эспектадор. Маневр отчаянный, но Кано проделывал его пять раз в неделю. В тот вечер, однако, он не приметил стоявшего на островке мотоциклиста. Вот Кано притормозил на повороте. Тут же на землю соскочил пассажир мотоцикла и из чего–то, похожего на футляр для виолончели, поспешно достал курносый МАК-10. Выпрямился, быстро подошел вплотную к «субару» и нажал курок. Кано умер мгновенно.

27 УЛЫБКА МАДОННЫ

Убийство Гильермо Кано Исазы потрясло колумбийцев не меньше, чем смерть Родриго Лары Бонильи двумя с половиной годами ранее. В их душах снова всколыхнулся гнев против картеля. Прессу захлестнул шквал негодующих публикаций — убили коллегу, соратника, друга! Причем именно за его активную и честную журналистскую позицию!

В четверг, на следующий день после убийства, президент Вирхилио Барко возглавил скорбное шествие к пригородному кладбищу. По всему пути люди махали с обочины платками и колумбийскими флагами. Все теле-, радиокомпании транслировали похороны.

В пятницу союз журналистов Боготы объявил общенациональную забастовку средств массовой информации. Колумбийские репортеры, редакторы, корректоры прошли в маршах молчания по улицам Боготы и других крупных городов. Траурными речами они почтили память более чем двадцати журналистов, убитых картелем за последние четыре года.

Убийство Кано явилось для президента Барко последней каплей. Его правительство, так же как прежде правительство Бетанкура, не могло более терпеть унижения. Сначала освобождение Очоа в Картахене, окончательно превратившее всю колумбийскую систему правосудия в нелепый и позорный фарс. Затем — убийство Рамиреса. Теперь — Кано. Неужели и это сойдет картелю с рук?

Настало время действовать. Барко издал ряд указов о введении в стране осадного положения. Один из них позволял задерживать подозреваемых на срок до десяти суток без предъявления обвинения. Другой указ увеличивал до десяти лет сроки за нелегальное владение взлетно–посадочными полосами и до восьми лет за ношение и хранение оружия. Для покупки мотоциклов с объемом цилиндра более 125 куб. см требовалось теперь особое разрешение.

Правительство одновременно утвердило две программы: по защите свидетелей от грозящей им мести и по вознаграждениям за предоставление ценных сведений. И, наконец, правительство выдало правоохранительным органам секретный список наркодельцов для первоочередного задержания. В нем значилось 128 человек, в том числе 56 контрабандистов, выдачи которых требовали Соединенные Штаты.

На время облавы Барко предоставил всем полицейским неограниченные полномочия. И не ошибся. За первые три недели после выхода указов полиция арестовала 360 человек, захватила 243 килограмма кокаина, уничтожила 5 лабораторий и конфисковала более 400 стволов. Из списка к задержанию в сети попали восемь человек, двое из них подлежали выдаче Штатам.

После ужасов 1986 года эти, сравнительно скромные, успехи вызвали в Колумбии легкую эйфорию: «плохих дядей» сажают в тюрьму, забирают у них наркотики… Хоть какой–то, пусть даже недолгий, просвет.

Просвет и в самом деле оказался кратковременным. 13 января 1987 года в Боготе узнали о покушении на колумбийского посла в Венгрии Энрике Парехо Гонсалеса — бывшего министра юстиции, который решительно и успешно боролся с картелем два самых трудных года. В него выпустили пять пуль — прямо в лицо.

Кто направил руку убийц — гадать не приходилось. Парехо приехал в Будапешт полгода назад, в августе. И получил за это время целую кипу письменных угроз. В каждой так или иначе говорилось одно: беги хоть на край света — от нас все равно не скроешься. От угроз они перешли к делу. В тот же день преступная группа, назвавшая себя «командой Эрнана Ботеро», заявила о своей причастности к покушению. Ботеро был первым колумбийцем, выданным в Штаты по соглашению 1979 года; приказ о его выдаче подписал — первым из тринадцати — сам Парехо Гонсалес.

Венгерские врачи оперировали Парехо дважды, извлекли все пули… Парехо выжил.

Колумбии теперь нужна была только победа.

Майор Национальной полиции Уильям Лемюс узнал, что Карлос Ледер обретается в окрестностях Медельина. Люди говорили об этом на каждом углу, и майор буквально чуял добычу. В декабре 1986 года Лемюс стал шефом полиции в городе Рио—Негро — в пятидесяти километрах к востоку от Медельина. И, не успел он приступить к работе, ему все уши прожужжали: Ледер в городе, Ледер выбрался из джунглей, Ледер приехал на переговоры с Эскобаром. Задумав построить вокруг Медельина несколько лабораторий, Ледер хотел взять в долю «крестного отца». Эскобар приютил Ледера на конспиративной квартире в Рио—Негро, и Лемюс сразу же вышел на охоту.

Рио—Негро находится в глубине андских сосновых лесов, окружающих Медельин со всех сторон. Это глухой, необжитый край с плохими дорогами, которых, к тому же, очень мало. Короче, найти человека здесь не так–то просто. Лемюсу пришло в голову, что Эскобар мог поместить Ледера ка одной из дач, которые картельщики понастроили для себя в горах. Но на какой? Или хотя бы в какой стороне?

3 февраля 1987 года около полудня местный констебль по имени Цеха привел к Лемюсу «campesino» (крестьянина) — осведомителя, которого Лемюс отрядил в далекую глушь для проверки одной из таких дач. Крестьянин сообщил, что в последние два дня на даче объявился «всякий сброд», они непрерывно орут и разносят дом, музыка гремит на всю округу. Крестьянин говорил с экономом, который ведет хозяйство. Тот был в ужасе от своих гостей.

— Может, стоит взглянуть, господин майор? — спросил констебль. — Хорошо бы вы поехали с нами.

— Что ж, можно и поехать.

Днем, часа в четыре, Лемюс с двумя молодыми полицейскими осторожно приблизился к дому. Это была двухэтажная ярко выкрашенная дачка с лужайкой перед входом. Лемюс видел только фасад, но эконом сказал ему, что позади дома — обрыв, глубокий заросший зеленью овраг с ручейком на самом дне. На дальнем, пологом склоне оврага росли сосны. С шоссе дом не просматривался, скрытый вечнозелеными стражами, меж которых извивалась узкая проселочная дорога.

Лемюс с полицейскими просидели в сосняке два часа и насчитали шестнадцать человек, сновавших возле дома. Ровно в шесть из дома вышел низкорослый, плотный парень с шезлонгом в руках. Он разложил его на лужайке и уселся. Это был Ледер.

Лемюс стоял перед серьезной дилеммой. Своим подчиненным он сказал, что они охотятся за партизанами. Местные службы безопасности истово боролись с партизанами, а о наркодельцах не хотели и слышать. Ведь партизаны — чужаки, никто за них не отомстит, а наркодельцы, чего доброго, всю твою семью в отместку перережут. Лемюс видел, что его юные спутники и не подозревают, кого им придется брать.

— Знаете этого типа? — спросил он шепотом у одного из полицейских.

— Никак нет, господин майор.

И Лемюс решил ничего им не объяснять.

Оставив при себе одного человека, Лемюс отослал другого в аэропорт — за подмогой. Посланец вскоре привел тридцать шесть полицейских, в том числе группу захвата.

Лемюс расставил людей вокруг дачи. Особенно ему понравился дальний склон оврага, дом оттуда отлично простреливался, а сверху даже просматривалась лужайка. Лемюс отправил туда больше десяти стрелков, а остальные перекрыли все возможные пути отхода. Сам Лемюс с двумя снайперами затаились прямо перед домом.

И стали ждать. Проблем было несколько. Ледер выставил трех часовых: у дверей и по бокам дома. Время от времени часовые скрывались в доме, но их тут же сменяли новые. И у каждого в руках оказывался пистолет–пулемет. Одно дело, если их всего три, и они просто передают их из рук в руки. А если шестнадцать? Тогда у людей Ледера серьезное огневое превосходство, и на успех полиции надеяться нечего. Кроме того, у Лемюса не было ордера на обыск. Даже при осадном положении в стране полиция имела право вторгнуться в дом только после шести утра и при наличии ордера на обыск.