Странная девочка - Аделаида Александровна Котовщикова

Что там всё-таки случилось с тихоней? Нет, это надо проверить.

Саша вышел в коридор и просунул голову в дверь соседей.

Посреди комнаты стояла Катя. Лицо у неё было растерянное. По щекам катились слёзы, прозрачные и крупные, как горох. В руке она сжимала какой-то листок бумаги. При виде Саши она громко всхлипнула.

Саша вошёл в комнату.

— Что с тобой, отличница? Тебя мышь укусила? — И вдруг догадался: — А, знаю! Ты двойку получила!

Надо признаться, что невольная радость прозвучала в Сашином голосе: мол, не один я такой незадачливый — и с первейшими отличниками случается.

— Двой-ку? — дрожащим голосом переспросила Катя. — Ка… кую двойку?

— Ну, какую! — усмехнулся Саша. — Обыкновенную. Какие у людей бывают. А уж по какому предмету, это тебе лучше знать.

Внезапно Катя села на пол, точно её не держали ноги, закрыла лицо руками и зарыдала.

Саша даже растерялся.

— Умрёшь ты, что ли, из-за паршивой двойки? — возмутился он. — Как тебе не стыдно!

Прижав голову к коленям, Катя что-то бормотала. Саша наклонился над ней и с трудом разобрал:

— Увез-ла! И меня не… спро-сила! А я так хотела с ним иг… ра-ать!

— Кого увезла? Кто увёз? С кем играть? — допытывался Саша.

— Гляди! — сдавленно крикнула Катя и сунула Саше смятый листок бумаги.

Это была записка Кате от тёти. Саша её живо прочёл. Крупными буквами там было написано:

«Милая Катенька!

Неожиданно я уезжаю. Получила телеграмму, что тяжело заболела моя старенькая, любимая тётя, твоя двоюродная бабушка. Тимошу беру с собой. Фросе без меня не управиться. Дяде Ване я позвонила на работу. Не сомневаюсь, что ты без меня будешь умницей.

Целую тебя крепко, моя родная.

Твоя тётя Аня».

— Ну, и почему же ты ревёшь? — спросил Саша, прочитав записку. — Боишься, как бы твоя двоюродная бабушка не померла?

Серые большие глаза Кати широко раскрылись. Слёзы сверкали в них, как роса. Губы у Кати плотно сжались, потом шевельнулись, и Саша услышал негромко, но отчётливо произнесённое:

— Дурень!

Невольно Саша оглянулся по сторонам. Однако, кроме него самого и Кати, никого в комнате не было.

— Уй-ю-юй! — удивился Саша. — Неужели это ты меня обругала? Я думал, ты не умеешь.

А Катя вдруг вскочила с пола, подбежала к столу, выхватила из вазочки нарцисс и протянула его Саше:

— Возьми! Дарю тебе! Пусть… — горло у неё сжалось, и поэтому Саша так и не узнал, что Катя закончила про себя: «Пусть пропадает!»

От изумления Саша разинул рот. Но крепко зажал в руке мокрый стебель цветка.

ДЯДЯ И ТЁТЯ

Дядя у Кати был пожилой, толстый добряк. Тётя всегда подозревала у него множество болезней. Дядя уверял, что он здоровёхонек, но всё-таки покорно принимал капли и порошки. Тётю он называл Анечкой и во всём её слушался.

Бо́льшую часть дня дядя проводил в институте, где занимался научной работой. А по вечерам, если возвращался не поздно, строил Тиме дом из кубиков, учил Катю играть в шахматы и пытался рассказывать детям сказки. Кате то и дело приходилось его поправлять: все сказки дядя путал. Начало возьмёт от одной сказки, середину — от другой, а конец — от третьей и сам не знает, как выбраться из этой мешанины.

— Что делать, ягнёночек, если я все сказки перезабыл? — оправдывался дядя. — Детей-то у нас не было, вот и не тренировался.

«Ягнёночком» дядя называл Катю за то, что уж очень она тихая. Часто он советовал:

— Не мешало бы тебе, Катюша, стать побойчее! И что ты такая робкая? Этак тебя всякий обидит.

Катя только улыбалась в ответ и молча пожимала плечами.

А тётя Аня говорила про Катю с Тимочкой:

— Птенчики вы мои!

За все месяцы, что дети у них жили, она ни разу не побранила племянницу. Да и не за что было. Катя, что ни велит, что ни попросит тётя, всё охотно сделает.

Тётя проворная, подвижная, целый день хлопочет, минуты без дела не посидит: то шьёт, то прибирает, то вяжет, то пирог печёт… И всё это с улыбкой, с ласковым словом. К тёте Ане Катя успела привязаться, пожалуй, ещё больше, чем к дяде.

Но вот теперь Катя на неё так рассердилась, что и сказать невозможно.

НЕ „МОЙ“, А „НАШ“

Вернувшись домой из института, дядя очень испугался.

Тишайшая племянница встретила его таким гневным, яростным взглядом, что гораздо больше этот взгляд подошёл бы не ягнёнку, а тигрёнку.

— Какое она имела право увезти его без спросу? — закричала Катя хриплым от волнения голосом. — Ведь он мой!

— Катя! Катя! — растерянно сказал дядя. — Что ты только говоришь?

— Ты же слышишь! — крикнула Катя. — Тётя Аня увезла чужого ребёнка неизвестно куда! Это такое, такое… злодейство!

Добрая, немножко виноватая улыбка расползлась по полному лицу дяди. Потом он обиженно нахмурился.

— «Чужого»! Скажешь тоже! Нам-то Тимочка чужой? Опомнись! И почему это неизвестно куда? Да просто за Лугу. Это и недалеко совсем.

— Сколько километров? — спросила Катя. Брови у неё были сурово сдвинуты, и худенькое большеглазое лицо сердитое-пресердитое.

Дядя взглянул на неё и вздохнул.

— Километров сто двадцать, должно быть, да там ещё до Дубков…