Нетерпеливые - Ассия Джебар

— Спасибо, — сказала я, — а теперь оставь меня.

Я устала. Я хотела спать. Вокруг меня воздвигался порядок, который я впервые принимала.

Еще долго буду я повторять имя Салима; буду искать его во тьме пустыми глазами. Возможно, я буду называть, не решаясь произнести его вслух, и имя Леллы, чтобы попытаться понять, какое чувство двигало ею, когда она решила ответить на призыв Салима: признательность, любовь или просто-напросто запоздалое бегство от столь терпеливо нагромождавшейся ею лжи. Еще долго будут мне сниться эти две тени, которые в конце концов соединила смерть.

Последующие дни я помню как в тумане. Вокруг не существовало ничего, кроме потолка надо мной, светлых стен, отмерявших время внешних шумов.

Дуджа приходила каждый день, поздним утром.

— Я тебя не беспокою?

— Нет-нет, — отвечала я, — напротив.

Принимать ее знаки внимания доставляло мне чисто физическое удовольствие. Она приносила мне еду. Я не считала необходимым есть. Она заставляла меня, и мне нравилось ей подчиняться. Как только я засыпала, она исчезала. Когда же я потом просыпалась, то испытывала разочарование от того, что ее нет. И долго прислушивалась к этому единственному чувству, поселившемуся в моем опустевшем сердце.

Мало-помалу она становилась все разговорчивей. Приносила мне обрывки кое-каких новостей. Под ее внешней непринужденностью я чувствовала стремление пробудить во мне интерес к окружающему. Мне случалось прервать ее сумбурные речи, чтобы задумчиво произнести:

— Ведь это хорошо, что я встретила тебя сейчас, не так ли?.. Сейчас, когда мне никого больше не хочется видеть…

— Спи, — ласково отвечала она, — ты еще не оправилась.

И все-таки в последнее время она с осторожной медлительностью начинала:

— Твой брат…

— Не говори мне о других! — гневно восклицала я. — Никогда больше о них не говори.

Она умолкала. Сегодня же она взяла меня под руку:

— Тебе не кажется, что надо бы вернуться домой?

Я вздрогнула.

— У меня нет дома… Они все меня отринули. Я казалась им опасной. Все, вплоть до старой колдуньи, которая меня прокляла… — усмехнулась я. — Зачем туда возвращаться?.. К тому же я вообще не люблю возвращаться назад.

— Почему назад? Они тоже прожили это время.

— Не пойду, — ответила я резко, чтобы скрыть подступавшие сомнения.

— Надо идти, — возразила она.

— Нет… Теперь я знаю, что, вернувшись в этот дом, я буду слишком явственно ощущать, что во мне, позади меня — мертвецы…

— Ты не сможешь жить так все время, с мыслью об этих мертвецах. Надо идти домой.

— Как я устала, — вздохнула я.

— Надо идти, — повторила она. — Даже если ты уверена, что тебя отринут. Вот в чем настоящее мужество!

Последние слова она почти выкрикнула. И ушла, хлопнув дверью. Еще долго эхо удара прокатывалось по длинным коридорам общежития. Потом я встала. Медленно оделась. Я чувствовала себя еще слабой, но надеялась, что свежий воздух улицы пойдет мне на пользу. Выходя, я допустила последнюю трусость: не осмелилась взглянуть на свое отражение в огромном зеркале вестибюля.

* * *

Первой меня встретила тетя Зухра. Она несколько постарела, но в лице ее появилось оживление, природу которого мне не удавалось определить.

— А где Лла Айша? — осведомилась я еще во дворике.

— Лла Айша умерла. Назавтра был седьмой день.

— Она умерла одна? — спросила я не думая: уже вживалась в атмосферу дома.

Зухра покачала головой со спокойной, почти гордой улыбкой.

— В окружении всех, — ответила она. — Мы ждали ее смерти уже несколько дней. Все произошло просто… Она вновь стала доброй, ласковой, как прежде, до того как потеряла двух своих сыновей… За несколько часов до смерти она попросила позвать Фарида. Он вышел из комнаты взволнованный. Словно ему предстояло потерять мать… В общем, хорошо, что он ушел лишь после ее смерти. Она благословила всех, даже тебя. Тебя она никогда не забывала. В последние дни постоянно о тебе спрашивала… Да ведь тебе писали.

Верно, теперь я вспомнила; но я так и не вскрыла письмо, которое получила, пока так отчаянно ждала Салима.

— Фарид ушел? — спросила я.

— Об этом тебе тоже сообщали в письме. Фарид сам пожелал, чтобы тебя известили…

— Да где же он?

— В тюрьме, — ответила тетя Зухра. — История, в которой я ровным счетом ничего не понимаю… На следующий день после смерти Лла Айши к нам явилась полиция. Фарида, похоже, обвинили в чем-то, что произошло ночью… Но он не выходил из дома. Ты ведь знаешь, какой он. Он редко отсутствует по ночам, а теперь, когда Зинеб беременна, он возвращается домой сразу после работы. Ну так вот, представь себе, что он даже не пытался оправдываться, протестовать. А ведь мы могли засвидетельствовать… Счастье еще, что его можно навещать каждую неделю.

— Трек! — возвестил Си Абдерахман.

Мы вошли в одну из комнат. Но тут пришла Лла Фатма и сказала, что Сиди желает меня видеть.

— Меня? Видеть?

— Иди, — сказала Зухра с властностью, какой я раньше в ней не замечала.

Внезапно оробевшая, я вошла в длинную сумеречную комнату. Возможно, она была единственной в доме, куда я никогда не ступала ногой. Хозяин комнаты сидел в глубине. Несмотря на сумрак, он оставался в темных очках, которые я заметила на нем только что, когда он пересекал дворик. Подойдя к нему и наклонившись, чтобы поцеловать ему руку, я поняла: за стеклами он скрывал пустые глаза. Я преисполнилась уважения к этому человеку, который, ослепнув, не стал ничего менять в своих привычках, который объявлял о своем приближении, чтобы женщины прятались. Он держался лишь едва прямее обычного.

— Ты узнала о том, что приключилось с твоим братом, и вернулась, — говорил он. — Ты сама поняла, что твое место здесь… Но ничего не изменилось. Тебе не следует прекращать занятия. Ты можешь продолжать их здесь. О деньгах не беспокойся. Пока Фарида нет, я беру все на себя… Я не так стар, как думают. Так что принимайся за дело. Теперь наука на первом месте… И потом, — добавил он чуть тише, слегка изменившимся голосом, — ты необходима здесь. Не считая Зинеб, все мы в этом доме старые… Да вот, к примеру, когда Шерифа приводит на день своих детей, здесь все преображается… Тут нужна жизнь. Господь любит жизнь, а молодость…

Я уже не слушала его. Во мне нарастало смятение. От тебя требуют жизни, говорила я себе, когда ты чувствуешь себя сломанной; от тебя требуют молодости, когда ты борешься с воспоминаниями о мертвых… Между тем он продолжал:

— Ты будешь жить наверху, вместе с Зинеб, которой ты можешь понадобиться. Но я рассчитываю на твою заботу и о других женщинах в доме… Я могу на тебя рассчитывать? — спросил он.

— Да, — серьезно ответила я, прежде чем распрощаться с ним и уйти.

* * *

Мне понадобилось немало времени, чтобы привыкнуть к дому, к его новой тишине. В воздухе витала легкая, как паутина, печаль. Мертвых мы хороним всегда с преувеличенным целомудрием. Медленная череда следующих за похоронами дней забвения — это опять же целомудрие.

Говоря о Лла Айше, Зухра оживлялась. Она часами перебирала воспоминания из их жизни с сестрой, о той эпохе, которую я не знала. Я внимательно слушала ее. Под конец она становилась красивой. Я начинала понимать изменение в ее лице, так поразившее меня сразу же по возвращении: она перестала надеяться на то, что когда-нибудь выйдет замуж, но нисколько не огорчилась этому выводу. Похоже, все нерастраченные сокровища нежности она вкладывала в воспоминания о покойной сестре, тиранию которой она забыла и помнила лишь благородство последних часов. Она снова переживала жизнь.

Я обернулась к молчавшей Зинеб. Ее срок уже подходил, и она безмятежно ждала. Я спросила у нее, какие новости от Фарида, на свидание к которому она ходила каждый четверг.

— В следующий раз я пойду с тобой.

— Да, он будет рад, — отозвалась она. — Он как раз спрашивал, возобновила ли ты здесь учебу…

— Об этом я с ним и поговорю, — сказала я.

— Послушай-ка, — проговорила она, потянув меня за рукав, и в ее голосе я вдруг узнала прежние интонации, я хотела бы попросить тебя: когда ты будешь говорить с ним одна, успокой его на мой счет… С тех пор как он там, он тревожится, он боится за меня… Его надо как-то разубедить… Это еще ничего не значит, если в первый раз у меня случился выкидыш…

— Ну конечно, — ответила я, наблюдая за ней, — Ну конечно, можешь на меня положиться.

В этот день, когда я пришла к Шерифе в гости и она со снисходительным видом спросила меня, как дела у Зинеб, я бесхитростно выпалила:

— Она счастлива!..

Шерифа пожала плечами:

— Ты так считаешь? Ей бы подольше отдохнуть, не спешить со вторым ребенком… А теперь, когда Фарид в тюрьме, все еще больше осложнится.