Выхода нет - Уппалури Кришнамурти

В.: Мы можем? У.Г.: Нет, и поделать с этим вы ничего не можете. Ты даже не заканчиваешь это предложение. Ситуация такова, что ты даже не говоришь себе, что ты ничего не можешь с этим поделать.

В.: То есть когда я говорю себе, что я не могу ничего поделать… У.Г.: Все равно не может не быть потребности что-то сделать.

В.: …и в этом проблема. У.Г.: В этом проблема. Ты называешь это безнадежностью и говоришь: «Интеллектуально я понимаю». Но это единственный способ, каким ты можешь что-то понять. Это то, что ты пытаешься сделать сейчас. Я могу сказать, что это [мысль] не тот инструмент, а другого инструмента нет, и вообще нечего понимать. Я действительно не знаю, как это понимание осенило меня. Если бы я это знал, оно было бы так же бесполезно, как все остальное. Я действительно не знаю. Итак, ты должен быть в ситуации, где ты действительно не знаешь, что делать со всей этой ситуацией. Ты не исчерпал всего целиком. Понимаешь, когда ты исчерпываешь одну, всегда есть другая [ситуация], еще одна, и еще, и еще.

В.: И даже намерение исчерпать это было бы крахом? У.Г.: Да, попытки освободиться от этого, ввести себя в состояние, которого ты действительно не знаешь, это составляющая движения [мысли].

Оставь тело в покое

В.: Где бы Вы ни появились, люди, кажется, отмечают Вашу манеру вести себя и Вашу внешность. Однако я знаю, что Вы не занимаетесь йогой или какими-то упражнениями.

У.Г.: Я совсем не упражняюсь. Мои прогулки состоят лишь в ходьбе от дома до почты, это где-то полкилометра или четверть мили от места, где я живу. Но раньше я много ходил.

В.: Я помню, двадцать лет назад Вы проходили большие расстояния. Я читал об этом в одной Вашей книге. У.Г.: Боюсь, что мне еще придется расплачиваться за все прогулки, что я совершал раньше. А вообще, кроме шуток, я недостаточно компетентен, чтобы высказываться на эти темы. Но хочу уверить вас, что это наше тело ничего не хочет знать и ничему не хочет учиться у нас. Несомненно, мы достигли потрясающих успехов в медицине. Но помогают ли они телу? Это один из главных вопросов, которые мы должны задать.

В.: Это вопрос, который нам всегда следует задавать. Можем ли мы помочь телу на самом деле? У.Г.: Я думаю, на самом деле мы пытаемся лечить симптомы того, что мы называем болезнью. Но мой вопрос, и я всегда бросаю его людям, которые достаточно компетентны, – врачам, такой: что такое здоровье? Что такое болезнь? Существует ли вообще для этого тела такая вещь, как болезнь? Тело не знает, что оно здорово или нездорово. Понимаешь, мы переводим «неисправность» [тела] в том значении, что в естественном ритме тела есть какой-то дисбаланс. Но мы так напуганы, что бежим к врачу или к тому, кто, по-нашему, разбирается в таких вещах и может нам помочь. Мы не даем телу шанса решить проблемы, созданные ситуацией, в которой мы находимся. Мы не даем телу достаточно времени. Но что такое, собственно, здоровье? Знает ли тело? Может ли оно каким-то образом знать, что оно здорово или нездорово?

В.: Мы знаем. Мы переводим здоровье в общие понятия отсутствия каких-то симптомов. Если у меня не болит колено, значит, там у меня нет заболевания. Мы предаемся медицинским исследованиям, чтобы собрать полезное знание, которое можно было бы применить, когда боль в колене есть. У.Г.: Но что такое боль? Я спрашиваю не в метафизическом смысле. Для меня боль – это целительный процесс. Но мы не даем телу достаточно шансов самому вылечиться, самому себе помочь освободиться от того, что мы называем болью.

В.: Вы хотите сказать, что мы не хотим ждать достаточно долго для того, чтобы тело могло избавиться от того, что мы заклеймили как боль. Мы считаем, что боль негативна, и носимся повсюду, чтобы найти средство от нее. У.Г.: Видишь ли, мы испуганы. Мы боимся, что с нами случится нечто ужасное.

В.: И тогда мы становимся легковерными. И этим пользуются всякие шарлатаны и торговцы. У.Г.: Они эксплуатируют доверчивость и легковерие людей. Я вовсе не говорю, что тебе не стоит ходить к врачу или обращаться за медицинской помощью. Я не из тех, кто верит, что твои молитвы помогут телу избавиться от любой болезни или что Бог явится целителем. Ничего подобного. Боль – это часть биологического функционирования тела, вот и все. И мы вынуждены полагаться или зависеть от химического состава этого тела, и тело всегда дает нам предостережение. На ранних стадиях мы не обращаем никакого внимания, но когда телу уже слишком сложно справиться, возникает паника и страх. Может быть, нам необходимо пойти к человеку, который разбирается в этих вещах, и он протянет нам руку помощи. Это все, что мы можем сделать. Пациенту можно протянуть руку помощи. Все лечение, будь то традиционное или альтернативное, основано на указании пациентом симптомов.

В.: Правильно. У.Г.: Видишь ли, если это физическая проблема, то это механическая проблема.

В.: Да, но сегодня в новых медицинских течениях наблюдается тенденция учить врачей, чтобы они не слишком-то слушали пациентов, а сами проводили обследование. Но я думаю, это ошибка, потому что если кто-то и знает, то это сам пациент. У.Г.: Но его беспокойство всегда окрашивает то, что он тебе рассказывает.

В.: Это правда. У.Г.: Но в то же время нет никакой другой возможности, кроме как исходить из того, что он тебе говорит. Если кто-то говорит, что у него то или это, тебе приходится руководствоваться этим.

В.: Но когда обучаешь людей, ты даешь им знание о том, как помочь телу, и это во многом избавило бы их от беспокойства, когда они испытывают боль. У.Г.: Ты хочешь сказать, что врачи выше всех этих проблем? Врачей нужно еще больше успокаивать, чем других.

В.: У врачей тоже бывает боль в коленях. У.Г.: Я советую врачам, чтобы они сначала вылечили самих себя. Удивительно, что многие кардиологи умерли от остановки сердца.

В.: Да, на эту тему проводили исследование. Очень интересно былоузнать, что психиатры оказались более склонны к самоубийству, чем остальные. У.Г.: Им необходима психиатрическая помощь.

В.: Вы знаете, что кардиологи более подвержены сердечным заболеваниям?

У.Г.: Определенно. В Индии есть поговорка, что змея обязательно укусит заклинателя змей, и таков будет его конец. Это очень странно. Он может долгое время безнаказанно играть со змеей, но в конце концов он всегда умирает от укуса кобры или другой змеи.

В.: А как насчет людей, которые чувствуют, что они нервозны, или испытывают беспокойство? Поэтому, вероятно, валиум и прописывают чаще всех других лекарств в этой стране. У.Г.: Он усыпляет тебя. Когда физическая боль невыносима и у тебя нет никакого способа освободиться от нее, тело становится бессознательным. В этом бессознательном состоянии, если у тела есть еще какие-то шансы возобновить свое нормальное функционирование, оно пытается помочь себе. Если оно не может, это конец истории. Боль кажется более острой, чем на самом деле, потому что мы связываем все эти болезненные ощущения, придавая им непрерывность. В противном случае боль не такая сильная, какой мы ее представляем себе. Еще одна проблема в том, что мы не даем телу возможности восстановиться. Мы тут же бежим в ближайшую аптеку или к врачу и покупаем лекарства. Это, вероятно, одна из тех вещей, которые мешают телу по-своему справиться с его проблемами.

В.: Сталкиваясь с болью, обычный человек пытается пойти по кратчайшему пути. У.Г.: Кратчайший путь существует, потому что вы совершили потрясающий прогресс в хирургии.

В.: На самом деле, Вы говорили, что хирургия или лекарства могут наносить людям вред. Хирургия порой лишь усложняет проблему. У.Г.: Все хирургические коррекции нарушают естественный ритм тела. Я ни на секунду не утверждаю, что не следует пользоваться преимуществом потрясающих достижений в области хирургии. Главный вопрос, который всем нам следовало бы задать, такой: «Для чего мы так жаждем продлить жизнь?» Теперь говорят, что мы можем жить больше восьмидесяти пяти лет. Сбылась мечта о том, чтобы жить сто лет, являющаяся целью каждого индийца. Каждый раз, когда вы встречаете там пожилого человека, он благословляет вас: «Да проживешь ты сто лет!» Но это им пока не удавалось. И несмотря на благословения всех мудрецов, святых и спасителей человечества, средняя продолжительность жизни в Индии веками остается на отметке двадцать три с половиной года. Но вдруг, не знаю почему, она подскочила до пятидесяти трех с чем-то лет.