Самый короткий путь (СИ) - "Elle D."

последние дни костюме для верховой езды, в сапогах, заляпанных грязью – похоже, он

всего пять минут назад сошёл с коня.

– Не особенно… – проговорил Уилл, слишком растерявшись, чтобы придумать

благовидную ложь.

– У меня выдалась свободная минутка, – заявил Риверте, подходя вплотную и заключая его

в объятья. – Вы не скучали по мне, Уильям?

– Н-нет…

– А я по вам – очень, – сообщил Риверте и поцеловал его соврешенно бесцеремонным

образом. Его прикосновения были такими же настойчивыми, как всегда – похоже,

многодневное напряжение ничуть не сказалось на его обычной энергичности. Уилл не

знал, пил ли он в эти дни, но спиртным от него, как обычно, не пахло.

Впрочем, поцелуй на сей раз был недолгим. Оторвавшись от губ Уилла, Риверте без

долгих разговоров подхватил его на руки и решительно потащил в свою спальню. Уилл,

как обычно, отчаянно отбивался.

– Я думал, вы обо мне забыли! – воскликнул он, когда его бросили на уже знакомую

постель.

– Это упрёк? – сбрасывая плащ и сапоги, осведомился Риверте. – Каюсь, в эти дни я был к

вам невнимателен. Простите, немножко забегался. Как я могу загладить свою вину?

– Да нет, я вовсе не это имел в виду…

– А что вы имели в виду? – равнодушно спросил Риверте; теперь он был лишь в брюках и

сорочке, которую почти закончил расшнуровывать.

– Ну, я думал… что надоел вам, – сказал Уилл и, бог знает почему, залился краской.

– Что вы, как можно! Или вы впрямь надеялись, что я удовольствуюсь одной достаточно

сумбурной ночью и маленьким баловством на лоне природы? Вот ещё. Попавшись мне

однажды, вы теперь никуда от меня не денетесь. В конце концов, я ведь из-за вас остался в

Даккаре!

– Из-за меня? – пробормотал Уилл, окончательно сбитый с толку.

– Из-за вас, – сказал Риверте, сбрасывая остатки одежды и садясь на кровать рядом с ним, –

из-за себя, из-за Гальяны, из-за господа бога и трёхсот хорошеньких женщин, которые

галдят нынче по моему замку – слышите, как галдят?

Стоял вечер, и, говоря по правде, шум был гораздо меньше, чем в дневное время – или

Уилл уже начал привыкать к постоянному гулу за окнами.

– Три сотни? – спросил он с сомнением. – И все хорошенькие?

– С вами не сравнится ни одна, – заверил его Риверте, кладя ладонь ему на бедро. – Честное

слово. Я проверял.

И через миг Уилл уже лежал на спине, инстинктивно упираясь руками ему в плечи, а ещё

через какое-то время – сдерживал стоны, обхватив руками эти же плечи, а потом уже

открыто стонал, забыв о том, кто он и кто этот человек рядом с ним.

Это была очень длинная ночь, куда более длинная, чем первая. На этот раз Риверте

действовал неторопливо и без следа той грубости, которая так оскорбила и измучила

Уилла в первую ночь. Каждый из них излился по несколько раз, и уже под утро, засыпая в

тёплых тесных объятиях, Уилл сонно подумал, что это не дело, он не должен засыпать

первым, если собирается выполнить свой долг. Он должен увидеть Риверте спящим… Но

как, подумал он в отчаянии, если этот человек, похоже, вовсе никогда не спит?..

Утром, очнувшись, Уилл снова был в постели один – на этот раз в той самой постели, в

которой уснул. А Риверте стоял в нескольких шагах от постели, голый по пояс, спиной к

нему, и плескался водой в тазу для умывания.

– Проснулись? – спросил он, не оборачиваясь. Уилл вздрогнул: казалось, этот человек

затылком чует чужие взгляды. – С добрым утром, монсир.

– Доброе утро, – пробормотал Уилл, натягивая простыню на грудь и украдкой озираясь в

поисках своей одежды. Это было нелёгким делом, потому что он не помнил, как и когда

оказался без неё.

– Можете не торопиться вставать, вам спешить совершенно некуда, – сказал Риверте и,

обернувшись, лучезарно улыбнулся. Уилл едва не вскрикнул: рот господина графа был

перемазан в чём-то белом, делавшим его дружелюбный оскал ужасающе ярким.

– Страшно? – осведомился Риверте тоном ребёнка, которому очень хочется, чтобы его

похвалили.

– Да! – невольно выдохнул Уилл. – Что вы делаете?

– Ничего богомерзкого. Всего лишь чищу зубы, – ответил Риверте и, набрав в рот воды,

шумно прополоскал рот. Потом сплюнул, вытерся полотенцем и назидательно изрёк: –

Мята, мой друг, полезна не только в качестве приправы к мясным блюдам. Теперь я смогу

ослеплять противника блеском своих зубов. Вот так, – он продемонстрировал Уиллу

леденящую кровь улыбку о тридцати двух клыках. – Впечатляет?

Уилл красноречиво содрогнулся вместо ответа. Риверте улыбнулся, к счастью, на сей раз

коротко, но очень довольно.

– В ранней юности, – сказал он, закидывая на плечо полотенце и натягивая сапоги, – я

увлекался авантюрными романами. Видимо, именно они стали источником моих

многочисленных пороков, но сейчас не о том речь… Так вот, в одном из этих романов

герой, стремясь произвести на собеседника неизгладимое впечатление, прицельно сверкал

глазами, по странному совпадению со мною, синими, а также белоснежными зубами,

ввергая неосторожного наблюдателя в священный трепет. Признаюсь, этот

нетривиальный способ воздействия на собеседника поразил моё воображение. – Он

выпрямился и виновато посмотрел на Уилла. – Я никому никогда об этом не говорил. Вам

смешно?

– Не знаю, – честно сказал Уилл. – А должно быть?

– Надеюсь, нет. Иначе бы оказалось, что последние пятнадцать лет я терзал свои дёсны

совершенно зря. Между прочим, не самая приятная процедура. – Он натянул второй сапог

и спросил: – А вы не читали этот роман?

– Боюсь, что нет.

– Напрасно. Он мог бы послужить весьма поучительным предостережением для юноши

ваших лет, – заметил Риверте и, закончив одеваться, ушёл, оставив Уилла теряться в

догадках по поводу этого в высшей степени непонятного разговора.

В тот день Уилл его больше не видел. После полудня примчался разведчик, сообщивший,

что армия Рувана уже на подступах, и сегодня они сожгли первую покинутую деревню.

Утром следующего дня Уилл стоял на крепостной стене замка Даккар, глядя на поле,

простирающееся внизу, мучимый тревожным чувством, которое Криан в своём трактате

«О познанном и непознанном» называл «чувство бывшего прежде». Впрочем, в отличие от

описанного великим шимранским мудрецом неясного ощущения, это чувство было

вполне понятным. Всего несколько месяцев назад Уилл точно так же стоял на стене замка,

который был его домом, и смотрел на армию врага, собравшуюся у его стен.

«Даккар мне не дом», – подумал он – и всё же было в этой мысли нечто, что его смущало,

нечто недостойное, почти трусливое. Он мог бы быть сейчас далеко отсюда, в замке

Журдан, иными словами – в тюрьме, если бы не… что? Благородство Фернана Риверте?

Или его чувство долга по отношению к тем, кто, по какой бы то ни было причине, был

отдан под его защиту? Уилл не мог думать об этом так – это было слишком тяжело и

странно. Но думать иначе – значило бы кривить душой.

«Он пытается всех нас защитить», – подумал Уилл, пытаясь как-то смириться с этой

непостижимой мыслью. День был серый и сумрачный, дождь ещё не пошёл, но явно

собирался, и серый дым далёких пожарищ смешивался с тучами. Впрочем – Уилл знал это

– если бы Риверте ушёл, оставив свои земли на произвол судьбы, этих столбов было бы

гораздо больше. Руванцы просто не стали жечь пустые селения – это отнимало слишком

много времени и, в нынешних обстоятельствах, не несло того устрашения, как если бы в

деревнях остались люди.

Всё это должно было несколько подумерить воинственный пыл руванцев. Уилл глядел на

их лагерь, разбитый почти у самых стен Даккара, в полумиле от крепостного рва, и

пытался понять, чего от них ждать. Он видел зловещие кроваво-красные знамёна с