Группа Тревиля - Владимир Березин

— Вы знаете, — сказал я, — я сейчас вмешаюсь в ваш спор, потому что, во-первых, мне он кажется немного бессмысленным, и, во-вторых, мне самому интересно несколько другое, а каждый тут за себя.

Мы только что разогнали учёными словами всех сталкеров, но при этом заговорили о том, зачем мы тут сидим. Чем мы отличаемся от грязных и немытых вольных сталкеров? Тем, что нам платят на карточку белыми и у нас есть легальный, а не теневой пенсионный фонд? И чем мы отличаемся от перекупщиков хабара? Какой смысл нашей работы на Зоне, и понимает ли её кто.

Вон, Мушкет уже сколько лет работает на косметическую компанию и может говорить, что несёт счастье дряблой коже светских красавиц. Но вот какова судьба чистой науки в нашем мире, где наплевать на фундаментальные знания?

Может, мы хранители подлинно эзотерического знания, не выплёскивающегося в народные массы трактористов с гармошками? А вот можем мы рассчитывать на среднеобразованных людей, окончивших инженерные высшие учебные заведения, а?..

Я вот как-то в Америке ехал в поезде с одной красивой девушкой. (Тут я специально не стал упоминать фамилии Миледи, потому что не один я её тут мог знать.) Тогда у неё был муж-математик, и они оба только что вернулись с Филдсовского конгресса. Этот математик был уже в каких-то больших чинах, делал там доклад. Подробностей я не знаю, тем более это была очень красивая девушка. Я спросил, за что дали очередную премию.

«Ты не поймёшь», — ответила она. Я несколько обиженно стал напоминать, что я окончил не самый глупый факультет, и вроде не чужой математике человек. Но она была непреклонна: «Вы не поймёте» (то ли она упомянула о Гильберте, который отказался заниматься теоремой Ферма, сказав, что ему нужно три года, чтобы только вникнуть в проблему, то ли у меня тут срабатывает ложная память). Тут важна была интонация. Она в двух словах объяснила мне, что нематематик этого понять не может. Не знаю, как это у неё получилось, наверное, дело было именно в интонации.

Ровно то же самое приключается и у нас — мы на переднем крае. Тут, в Зоне, стронулись с места фундаментальные законы физики, тут сумасшедшая биология, тут непочатый край работы. А финансируется примочка от дряблости щёк, ну и у военных что-то там финансируется.

Мы так эволюционировали, что не только методика исследований, но и сам их результат имеет корпоративную ценность. Почто обывателю кровосос?

Он не хочет кровососа.

То есть, он не хочет его знать, не хочет понять, как он живёт, зато очень его хочет в качестве страшилки.

Обыватель хочет посмотреть фильм «Периметр» с голливудскими звёздами и прочитать книжку, которая начинается словами: «Вован и Толян передёрнули затворы своих „Калашниковых“ и начали вглядываться в мрачную темноту тоннеля под Саркофагом, откуда на них глядели красные глаза мутантов». Вот что нужно человечеству. И тут оказывается, что научный результат учёному из смежной области тоже недоступен. Не тому человеку, который хочет про лептонные потоки или торсионные поля, а мне. Порог моего понимания современной математики таков, что мне не переступить через него никогда. То есть для этого мне нужно затратить много лет, и время пластичных мозгов уже упущено.

Вопрос заключается в том — насколько справедливы эти мои рассуждения. Насколько закрыт мир современной математики? Можно ли оценить размеры групп математиков, которые понимают друг друга в рамках одной проблемы (понятно, что проблемы разные, да)? Можно ли оценить численно группы математиков, которые за год, примерно, могут поменять задачу?

Это, конечно, профанический вопрос — но отчасти и потому, что я мог его неловко сформулировать.

— Серёжа, это очень сложный вопрос, — печально ответил Базэн. — Я, скажем, тоже не понимаю работ большинства филдсовских медалистов и не могу сказать, что меня это не тревожит. Действительно, большинство даже очень хороших математиков знают очень мало за границей своих узких областей. С другой стороны, математика по-прежнему едина, пронизана общими принципами, и чем дальше, тем больше выясняется поразительных аналогий между совершенно, на первый взгляд, не связанными вещами.

— Об этом можно долго говорить, но «понять» во всех деталях доказательство изолированного факта, каковым является теорема Ферма, для серьезного математика не является самоцелью. Гораздо важнее понять общие принципы, на которых оно работает, чтобы уметь применять (и развивать) эти принципы для решения других задач. А в деталях всегда можно разобраться, если понимаешь принципы.

— Вот с принципами самое интересное — вокруг этого и крутится моя мысль. Я абсолютно согласен с тем, что сама по себе теорема Ферма не важна, а есть вещи поважнее. Я как-то добровольно-принудительно регистрировал сумасшедших, что приносили доказательства теоремы Ферма. Абсолютно безумных. Причём это было лет за пять до доказательства — и я был готов дать руку на отсечение, что её доказать невозможно. Руку, слава Богу, сберёг. Но для меня было совершенно очевидно, что все, кто ко мне приходил, никакого доказательства принести не могут. К тому же был случай Иоичи Мияока — отнюдь не похожего на сумасшедшего старичка с мятыми листами в авоське. Я думаю, я бы не поверил и Уайлсу. Но мне-то не нужно было выносить вердикт. Мне нужно было принять бумаги, а по возможности, не принять. Потому как если примешь — хорошим людям придётся писать обстоятельное заключение на всё это.

И — вернёмся к принципам — я берусь рассказать человеку вменяемому, желающему понять, но не специалисту про островок стабильности, трансурановые элементы, или, скажем, сейсмологию и строение Земли. Человек не станет специалистом, не будет разбираться в проблеме досконально, но будет иметь о ней представление. Но в области математики, мне кажется, это уже невозможно. Где-то в XX веке перейдён Рубикон популяризации. Может быть, это качествен — но другая степень абстракции, не знаю.

То есть мне кажется, что сформировать представление у неспециалиста невозможно.

— Ну тут, увы, тогда придётся вовсе отказаться от разговора — ибо бутылка виски сейчас у нас есть, но никаких изменений в нашей двоичной компании не предвидится. Тут, кстати, дело не в «тревоге». Я бы употребил какое-нибудь другое слово — скажем, я в это обстоятельство всматриваюсь с интересом, но с меньшим, чем отношусь к мысли, как бы заработать себе на штаны. Но всё равно — интересно, могут ли оторваться друг от друга эти части математики, нет ли тут какого критического состояния, за которым происходит качественное изменение.

Каковы границы человеческого восприятия — вот мои друзья, оставшиеся физиками, вполне успешными, говорят, что «математики переднего края» тоже не понимают физики — как таковой. Как рассматривать этих математиков — как разведчиков, заброшенных в космос? Либо вернутся и всё впрок пойдёт, либо приживутся на дальних планетах, угнездятся и плюнут на всё.

Это мне, конечно, интересно. Я затеял этот диалог с вами ещё и потому, что мне важна личная заинтересованность — мне важно не только то, что человек говорит, но и как. По обязанности — одно. За деньги — другое, по собственной воле — третье. Ну и, конечно, хорошо, что мы не коллеги. Это тоже очень важно.

— А девушка скорей всего сама не понимала.

— А никто и не говорил, что она понимала всё. Может, ей заниматься семьёй и прочими гуманитарными науками было куда приятнее. И вовсе она была мудра житейской мудростью.

Мушкету надоело нас слушать и он гаркнул:

— У вас там других тем не осталось, что ли? Ферма и Ферма! Полугода не проходит, чтоб очередной самородок её не доказал!

Мы его не слушали, потому что Базэн наконец согласился со мной:

— Ну, да — наступает эра торсионной математики. А что, вас это волнует?

— Ну, я не стал бы употреблять слово «волнует». Вот я сейчас дождался, и Алик сделал мне жульен. Но вот, пробуя, я обжёг себе нёбо — и это действительно меня сейчас волнует. В случае с теоремой Ферма меня это интересует. Даже не сама теорема Ферма, а её функционирование в культуре — впрочем, мы с вами это уже обсуждали.

Ну, раньше бы вас это насторожило, теперь же, когда вы никого не хотите обидеть, могло ведь просто взволновать?

— Да спокоен я, спокоен. Но это ведь звенья одной цепи — теорема Ферма и жизнь Зоны. Ведь удивительно не то, что здесь происходит, а то, как это принял мир. Ведь мир совершенно не удивился! Ни чуточки!

Зомби! А вот вам зомби!

И мир это съел — что нам удивительного в зомби? Ничего! С детства в мультиках смотрели. Вот концерт группы «Стринги» — это действительно поражает!

От Зоны нужна косметика и «пустышки» большой ёмкости — ну, меня убедили, что это нормально.

Меня не убедили только, могло ли быть иначе. Нет ли тут нашей вины, вины учёных?

— Ну, есть. От этого вам, Серёжа, легче, что ли? Ешьте, ешьте, только с жульеном, что делает Алик в нашем баре, будьте поосторожнее. Расплавленный сыр, он, знаете, опасная штука.