Дети выживших - Сергей Смирнов

— Знаю! Что должна делать она? — Собака показывал пальцем в комнату Домеллы.

— Царица…

— Не называй ее царица!

— Госпожа…

Собака устало мотал круглой головой. Он ломал голову, где надо усилить стражу, а где можно ослабить оцепление. Войск хватало только на Верхний город, но тогда Нижний останется без присмотра.

В Хатуаре не было наместника. Это был религиозный центр, и в нем испокон веку всеми гражданскими делами заведовал верховный жрец.

Пока жреца не было, в городе стоял отряд хуссарабов. Он просто поддерживал порядок, а жизнь в городе монахов текла сама по себе: служила храмовая стража, храмовые суды рассматривали тяжбы, поступавшие со всей Зеркальной долины, и только храмовая тюрьма пустовала. Хуссарабы сначала пользовались ею, но тюрьма была расположена неудобно, чуть ли не в центре Верхнего города, и чтобы вывести преступника, надо было пройти мимо толп паломников.

— Нам нужен верховный жрец, — решил когда-то еще Ар-Угай. — Мы дадим ему ярлык на владение городом. Он будет собирать десятину и отправлять в Арманатту. Так будет удобно всем. Пусть знают, что мы уважаем их веру.

Верная Собака уже ненавидел этот город больше, чем мятежную Хатабатму. Он удивлялся, как можно жить в таком тесном многоярусном скоплении домов и домишек, где каждый второй — монах, а каждый первый — паломник. Он крутил головой, недовольно цокал языком, и желал лишь, чтобы церемония как можно скорее закончилась.

Главное он уяснил — царица должна подъехать к Верхнему городу, войти в него пешком, мимо коленопреклоненных монахов и толп зевак, и перед храмом, на открытом алтаре, вручить Харруму жезл и пояс, а также другие символы верховной жреческой власти. Уяснив, что требуется от Домеллы, он сказал ей, что церемонию можно сократить. Вовсе не обязательно надевать жрецу на голову шапку, а на плечи — белую накидку с каймой. Не маленький, оденется сам.

Кроме того, он, Верная Собака, сам будет охранять госпожу, а верные люди всегда будут рядом.

Однако сценарий сломался с самого начала. Еще до того, как Домелла села в золоченое седло белой кобылы, вокруг дворца собралась толпа. А когда Домелла выехала на улицу, которая вела к Храмовой горе, толпа хлынула к ней. Улица была слишком узка, и стражники, выставленные вдоль дороги, не могли даже размахнуться. Толпа сбилась в плотный поток, смешавшись со стражниками, и потекла вслед за Домеллой, причем из переулков все время норовили выплеснуться новые толпы.

Верная Собака, вплотную приблизившись к Домелле, вокруг которой образовалась пустота, сказал:

— Вскачь, госпожа! Иначе тебя задавят здесь!

Он хлестнул кобылу камчой, кобыла заржала и рванулась вбок. Раздались вопли: кто-то попал под копыта.

Верная Собака обернулся, посмотрел на конных телохранителей, затертых и разделенных толпой. Помахал камчой и стегнул своего жеребца.

Толпа, забившая проход, каким-то чудом отступила, прижавшись к стенам, втянувшись в проулки. Домелла и Верная Собака галопом промчались вверх, остановившись у входа в Верхний город.

Здесь стоял основной отряд хуссарабов. Они охраняли вход, держа его свободным.

Перед входом царица спешилась, Собака тоже. Они вошли в Верхний город и двинулись по проходу между несколькими рядами коленопреклоненных монахов.

— Куча бездельников и дармоедов! — проворчал Собака.

Но бездельники, по крайней мерей, не бесновались и не тянули рук к Домелле, и вообще здесь царила относительная тишина. Позади монахов стояли зрители — судя по одежде, зажиточные горожане. Они тоже не махали руками, лишь с любопытством вытягивали шеи.

Но самые богатые паломники и горожане, как выяснилось, ожидали церемонии у входа в храм, на небольшой площади. Здесь для них были приготовлены специальные места — вынесены из трапезных длинные скамьи, на каменные плиты брошены ковры и циновки.

Домелла поднялась на алтарь, окруженный цепью храмовых стражников. Она повернулась лицом к площади, бегло оглядев зрителей. Мелькнуло несколько смутно знакомых лиц. Она попыталась разглядеть кого-нибудь, но внезапно встретила нахальный взгляд: на нее, не отрываясь и ничуть не смущаясь, глядел юноша с золотыми кудрями. Он был полуобнажен, и мускулатура у него тоже была красивой. Раб. Он и сидел на корточках, на циновке, у ног женщины, одетой по-царски: в бело-розовом покрывале с золотой оторочкой, с голубым шарфом на белой шее, с золотыми перстнями, нанизанными на пальцы так густо, что дама, по-видимому, с трудом могла сжать ладони. А за дамой стоял другой раб, — он держал зонт из драгоценного голубого шелка. И тоже неотрывно глядел на Домеллу.

У нее внезапно закружилась голова. Она вспомнила эти глаза.

Карша вернулся с церемонии, едва волоча ноги. Он с раннего утра был на ногах, и ему лишь однажды удалось передохнуть.

Он вошел в привратницкую, получил глиняную миску с похлебкой и вышел на задний двор. Сел у стены, в тень. Из дверей привратницкой слышались говор и смех: повара и слуги уже начали пировать.

Быстро смеркалось. Госпожа сейчас наверху, и Арбах, наверное, тоже там. Он прислуживал, когда в доме собирались гости, разливал вино, и, стоя в углу, преданно смотрел на хозяйку, угадывая ее желания.

Карша видел однажды такой пир, — относил наверх чистую посуду. Госпожа лежала на низкой кушетке, выставив бедра напоказ, гости частью полулежали, частью сидели на мраморных ложах — эту моду, говорят, переняли знатные аххумы от каффарцев.

Карша помотал головой, отгоняя слепней, и принялся за еду.

В городе еще раздавался шум: теперь Хатуара будет праздновать весь Священный месяц избрание нового верховного жреца. Хотя сам жрец, говорят, не любит праздников и безделья.

Карша вздохнул и стал пить похлебку через край глиняной миски. Он пил, пока не закрылись глаза, и миска не вывалилась из рук. Он уснул.

Его разбудила обжигающая боль и он, привычно скорчившись, повалился на землю.

На фоне звездного неба над ним стоял надзиратель Аххур. Он тоже был рабом, но благодаря своим талантам держать других в страхе и повиновении ни дня не сидел на ошейнике. Его продали в рабство хуссарабы, вместе со многими другими жрецами. Аххур попал в число рабов по ошибке. Он служил в храмовой охране, производя дознания по особо важным уголовным делам.

Впрочем, его познания сослужили ему хорошую службу и после того, как его сделали рабом. Прежде всего, выкупила его сама Рахима, богатейшая женщина Хатуары, вдова, покровительница храмов. Она хорошо была знакома с Аххуром и его доблестями, поскольку сама не раз посещала судебные храмовые слушания — это было ее любимое развлечение. И поэтому Аххур сразу же стал надзирателем, и никто в доме, даже свободные слуги, не смели перечить ему.