Женщина нашего времени - Рози Томас

Оторвавшись от своих фантазий, Харриет обернулась. Это был Лео. Он подошел к стенду с фотоаппаратом в одной руке и штативом подмышкой, как будто он собирался снимать. Она внимательно посмотрела на него.

— Здесь нет совершенно никакой необходимости выглядеть такой чертовски сердитой.

— Я… Извини, Лео, я совсем не сердита. Просто очень неожиданно.

— Я ведь звонил, разве не так?

Прошло много времени с тех пор, как она видела его в последний раз. Они уже плохо понимали друг друга. Лео был последним человеком в мире, которого она хотела бы увидеть в этот момент, особенно обиженного Лео. Он требовал больше внимания, чем маленький мальчик. Но у нее не было времени и раньше, не будет и потом. Она видела, что две девушки с ее стенда смотрели на них с большим любопытством.

— Да, звонил. Моя вина. Я не ожидала тебя прямо сейчас, вот и все. Зачем все эти устройства?

— Я думал, тебе не помешают несколько приличных снимков твоего стенда.

Это было очень мило с его стороны, и Харриет почувствовала себя виноватой:

— Я, действительно, хотела бы несколько снимков, — ответила она мягко. — Что ты думаешь по этому поводу?

Он склонил голову набок, изучая стенд.

— Освещение немного резковато. Я поставлю фильтр.

Харриет улыбнулась, чувство вины испарилось. Она не ожидала такой реакции на свои достижения. Лео всегда рассматривает вещи через призму своих собственных глаз.

— Тогда устанавливай аппаратуру, — нейтрально сказала она.

Лео занялся извлечением своих фотоаппаратов. Харриет подчеркнуто не представила его двум своим помощницам, а Лео протянул несколько секунд, важно собирая объективы и фильтры, до того, как вскользь взглянуть на них. Мгновенно и так явно, что ей захотелось засмеяться, он стал другим Лео — тем Лео, в которого она когда-то влюбилась. Он даже воспроизвел кривую, едва заметную улыбку, которую Харриет когда-то находила неотразимой.

— Я — Лео Гоулд, — произнес он. — Мне хотелось бы, чтобы вы представились.

Обеим девушкам он, конечно, понравился. Он стал очень ярким впечатлением в этой унылой послеобеденной работе. Они запорхали и, казалось, очень заинтересовались фотографией, в то время как Лео заставлял их передвигать предметы и держать лампы. Один раз он подмигнул Харриет, как бы приглашая ее к заговору, но ей это не понравилось. Однако фотографирование вызвало еще один порыв интереса к стенду, и несколько поздних посетителей подошли поговорить с Харриет.

В надежде привлечь хоть нескольких потенциальных заказчиков Харриет не трогала стенда «Головоломки». Она собиралась начать разборку после шести часов, когда Ярмарка уже закроется. А многие другие экспоненты уже начали разбирать свои экспозиции.

Царила атмосфера послерождественского дня, когда проходы замусорены спутанными лентами, скомканная бумага начинает образовывать течения, а перевернутые игрушки ожидают, когда их сгребут в кучи и вывезут. Лео устанавливал Харриет и двух ее девушек перед солнечными лучами. Харриет ненавидела фотографироваться, особенно у Лео. Свет слепил ей глаза, и она понимала, что сердито смотрит в объектив.

— Долго еще? — спросила она, и вдруг увидела Робина Лендуита. Он пробирался через развалы. На выражение интереса на его лице накладывалось легкое удивление от того, что он оказался в столь непривлекательном месте. Среди торговцев с их стандартными костюмами его ручной выделки лоск казался вдвойне экзотичным.

— Я закончу пленку, — сказал Лео, и его голова снова склонилась над объективом.

Харриет казалась прикрепленной к своим солнечным лучам в костюме с пуговицами и так же одетыми девушками по обе стороны от нее в то время, как потрескивали и ярко горели лампы Лео. Робин остановился в стороне, в гостеприимной тени.

Харриет вытерпела это унижение еще минуту, а затем резко сказала:

— Достаточно, не так ли?

Она отошла от стенда. Лео выпрямился и с раздражением пожал плечами. Его глаза следили за ней. Харриет протянула руку, и Робин Лендуит пожал ее.

— Спасибо, что пришли.

Он посмотрел на стенд:

— Это впечатляюще.

По его тону Харриет поняла, что что-то не так. Посмотрев на стенд, она заметила, что шелк выглядел неряшливо, на нем были отпечатки рук и ног и даже дыры в нескольких местах, и казалось, что он свисает вниз маленькими мрачными гримасками.

— Он сильно истрепался за последние несколько дней, — защищалась она. — Толпы покупателей и зевак. Когда мы только сделали его, никто не мог пройти мимо.

Она ощущала присутствие девушек в таких же, как у нее, платьях, и Лео с его осветительными приборами и штативами. Вероятно, ей следует представить их.

— Это Натали и Кэролайн, они помогали мне при подготовке стенда и при продаже, а это — Лео Гоулд — фотограф.

— А также муж Харриет, — холодно добавил Лео.

Харриет не заметила, кто из их тесной группы сделал неловкий шаг в сторону в тесных границах стенда. Это мог быть даже Робин Лендуит. Она только поняла, что кто-то наступил на ненадежно закрепленные солнечные лучи. Они просуществовали четыре дня. И вдруг раздался слабый треск, а затем — сильный грохот. Толчок — и цветные платформы наклонились и беспрепятственно повалились вперед, как домино.

Доски «Головоломок» и коробки, установленные на полках, скатывались, подпрыгивали и валились на четверых людей, стоящих внизу. В течение нескольких секунд казалось, что все они могут быть похоронены под лавиной сверкающих черных конструкций, расписанных всеми цветами радуги коробок и фишек.

А потом наступила минута потрясенного молчания, когда они замерли среди обломков.

Было смешно, однако слишком катастрофично, чтобы кто-нибудь из них засмеялся. Натали и Кэролайн переглянулись и быстро отвели глаза. Харриет, бессознательно передвигаясь, подошла к разрушенным солнечным лучам и злобно пнула их. Полистирол и пластик затрещали под ее ногой. Небольшая толпа собралась перед стендом.

— Великолепный финал! — раздалось из толпы.

Она наклонилась и стала собирать в ладонь рассыпанные фишки. Ее глаза и лицо покраснели.

— Это так, — ответила она. — Знаменательный финиш.

Лео немедленно стал извлекать свои осветительные приборы и штативы. А Робин энергично принялся помогать Харриет, за чем последовал еще один многозначительный обмен взглядами между двумя девушками.

— В этом нет необходимости, — сказала Харриет, прижимая к груди блестящие черные доски, как щит, и стараясь погасить в себе чувство гнева и унижения. — Я не хочу, чтобы вы делали это. Пожалуйста.

— Почему? — спросил Робин, являя собой приятное благоразумие.

Боковым зрением Харриет увидела, что небольшая толпа вновь разбилась на отдельные лица. Представление было закончено.

— Потому что Натали, Кэролайн и я можем сделать это. В любом случае, пришло время разобрать стенд.

И она показала рукой на пустые места в выставочном зале.

Позже, когда все было сделано и стенд превратился в пустое пространство, Робин повез Харриет обедать. Они были пыльными после чистки в гардеробе выставочного зала, но ресторан был небольшим и, к счастью, неярко освещенным.

— Спасибо за помощь, — поблагодарила Харриет.

— Почему вы не хотели, чтобы я тоже помогал вам?

— Я не хотела, чтобы кто-нибудь видел, что я стараюсь занять деньги у собирающего разбросанные обломки. Это же ясно.

— Если бы вас смущали обломки, то вы, наверное, не должны были бы пытаться занять деньги и в первый раз. Несчастье всегда возможно.

— Я должна. Я хочу, чтобы все получалось, а не разваливалось. Неудача должна быть тайной, а успех — для праздника. Я предпочитаю успех.

Робин смотрел на нее через искусственной свет свечи. Он видел лицо, которое было слишком заостренным, чтобы быть красивым, однако, казалось, что оно предлагает различные интересные возможности. Робину нравилось не только любить, но и обладать женщинами в отличие от отца, а сейчас ему нравилось то, что он видел в Харриет. Ее декларация о предпочтениях не произвела на него впечатления, потому что он слышал такие слова от всех, желающих стать предпринимателями.

— Я думаю, вас ждет успех, — сказал Робин. «Если я смогу повлиять на Мартина», — добавил он про себя. И он был почти убежден, что сможет.

Они больше не говорили о деньгах или о фирме «Пикокс» и ее перспективах. Робин заказал шампанское с такой этикеткой, какую она никогда не видела на бутылках и которая, казалось, была от руки расписана разбросанными цветами. Она была чувствительна к шампанскому. Пузырьки всегда доходили до ее головы, и сегодняшний вечер не был исключением. Она подумала, выбирая еду из меню с достаточно устрашающими ценами, что будет невозможно забыть волнение на Ярмарке игрушек и катастрофу в финале. Однако после двух бокалов шампанского и поданного на белом плоском блюде салата из артишоков и куропатки с орехами, прекрасного, как картинка, гнетущие мысли о прошедшем дне исчезли. Их заменили бесконечное чувство благополучия и прекрасный аппетит.