Анатомия Меланхолии - Роберт Бёртон
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Qui genus humanum ingenio superavit, et omnes
Rerstincxit stellas exortus ut aetherius sol;
Он, превзошедший людей дарованьем своим и затмивший
Всех, как, всходя, затмевает и звезды эфирное солнце;
или, к примеру, тот же прославленный Эмпедокл{190}:
Ut vix humana videatur stirpe creatus[220]
[...и подумать нельзя, что рожден он от смертного корня];
все те, о ком мы читаем столь преувеличенные панегирики[221]{191}, как, например, об Аристотеле, что он был сама мудрость в ее чистом виде, чудом природы[222]{192}, или кого, как величал Лонгина{193} Евнапий{194}, называли живыми библиотеками, светочами природы, исполинами ума, его квинтэссенцией, божествами духа, заоблачными орлами, спустившимися с небес, богами, духами, лампадами Вселенной, повелителями,
Nulla ferant talem saecla futura virum{195}
[Каких грядущие века уже не породят],
Oceanus, Phoenix, Atlas, monstrum, portentum hominis, orbis universi musaeum, ultimus humanae naturae conatus, naturae maritus [Океаном, Фениксом, Атласом{196}, дивом, человеческим чудом, музеем Вселенной, мастерским творением, совершеннейшим созданием природы, во всем под стать ей],
merito cui doctior orbis
Submissis defert fascibus imperium
[…фасцы склоняя пред кем, науки мужи
Власть императора им всем по заслугам вручает]{197},
тем не менее заслуживают того же самого, что Элиан писал о Протагоре и Горгии{198}, tantum a sapientibus abfuerunt, quantum a viris pueri [им так же далеко до мудрецов, как несмышленышам-младенцам до зрелых мужей], они были внушавшими почтение детьми, не орлами, но коршунами; незрелыми, невеждами, eunuchi sapientiae [евнухами в мудрости]. И, хотя в свое время они слыли мудрейшими и наиболее почитаемыми, я сужу о них подобно тому, как тот, кто, оценивая Александра{199}, утверждал, что в его войске нашлось бы 10 000 столь же достойных полководцев (окажись они в должности военачальника), столь же доблестных, как он; я берусь утверждать, что в те же времена жили мириады более мудрых людей, однако они не добились того, что заслуживали. Лактанций в своей книге о мудрости[223] доказывает, что все эти прославленные люди были олухами, глупцами, ослами, безумцами, столь преисполнеными нелепыми и смехотворными догмами и бредовыми взглядами, что ни одна старуха или какой-нибудь полоумный никогда, по его мнению, не несли подобную околесицу. Демокрит, как он утверждает, заимствовал все у Левкиппа{200} и завещал «наследие своей глупости Эпикуру»[224], insanienti dum sapientiae[225] [безумной мудрости следуя], и т. д. Подобного же мнения он придерживался и о Платоне, Аристиппе{201} и остальных, не делая никакого различия «между ними и животными, кроме разве лишь того, что первые умели говорить»[226]. В свою очередь Феодорит[227]{202} в своем трактате de cur. Graec. affect., c очевидностью доказывает, что, хотя оракул Аполлона и объявил Сократа мудрейшим из живущих и спас его от чумы, хотя его имя вот уже 2000 лет вызывает восхищение и о нем, как и о Христе, мало кто посмеет отозваться дурно, а все же revera [в действительности] он был невежественным идиотом, irrisor et ambitiosus, [зубоскалом, жаждущим популярности], как отзывается о нем Аристофан[228], насмешником и честолюбцем, как его характеризует его учитель Аристотель, scurra Atticus [шутом Аттики], по определению Зенона{203}, врагом всяких искусств и наук[229], философов и путешественников, по мнению Афинея{204}, упрямым ослом, придирой, своего рода педантом; а что до его нрава, то тот же самый Феодорит из Кирра описывает его как содомита[230], атеиста (в чем его обвинял и Анит{205}), iracundus et ebrius, dicax [запойного пьяницу и вспыльчивого скандалиста] и прочее; да и по собственному признанию Платона, тот был не дурак выпить в компании собутыльников и от всех прочих отличался особенной глупостью, а в своих поступках и мнениях был сущим безумцем. Пифагор{206} был частью философом, а частью волшебником или даже колдуном. Если вы хотите узнать побольше о великом мудреце Аполлонии, коего Юлиан Отступник{207} сравнивал подчас с Христом, то я отсылаю вас к ученому трактату Евсевия против Гиерокла{208}, а если о всех них, вместе взятых, — то к Лукианову «Пискатору», «Икаромениппу», «Некиомантии»{209}, — их поступки, мнения, которые они распространяли и поддерживали, были в целом столь чудовищны, нелепы и смехотворны, их книги и тщательно отделанные трактаты были столь переполнены всякими бреднями, что, как заметил много позднее Туллий ad Atticum [в письме к Аттику]: delirant plerumque scriptores in libris suis [эти авторы большей частью несут в своих книгах сущую околесицу], а их образ жизни полностью противоречит тому, что они пишут, ибо они проповедовали бедность, в то время как сами отличались алчностью, превозносили любовь и мир, а сами при этом преследовали друг друга с неистовой ненавистью и злобой. Они могли предписывать правила для поэзии и прозы, но ни один из них (как едко заметил Сенека[231]) не способен был умерять свои страсти. Их музыка могла была выражать flebiles modos, горестные чувства, их нарастания и спады, но сами они не настолько владели собой, чтобы в несчастье не предаваться жалостным ламентациям. Они охотно измеряют с помощью геометрии землю, устанавливают границы, разделяют и подразделяют, и при всем том неспособны определить, quantum homini satis [сколько надобно человеку] и как удержать его в границах здравого смысла и благоразумия. Они умеют определить площадь круга, но не понимают того, что происходит в их собственной душе, могут сказать, какая линия вычерчена правильно, а какая — неправильно, но понятия не имеют о том, что правильно в этой жизни, quid in vita rectum sit ignorant, так что, как справедливо было сказано им{210}: Nescio an Anticyram ratio illis destinet
