Анатомия Меланхолии - Роберт Бёртон

ни принадлежали эти слова — Соломону или Агуру{172}, сыну Иакееву, они — достоверны. Давид, человек, чье место за душой самого Господа, был о себе вот какого мнения: «…тогда я был невежда, и не разумел; как скот был я пред Тобою» (Пс. 73, 22), и он клеймит людей за их глупость (Пс. 53; 49, 20). Он сравнивает их с «животными — лошадьми и мулами, лишенными всякого разумения» (Пс. 32, 9). Сходным образом осуждает себя и апостол Павел: «А если кто смеет хвалиться чем-либо, то, скажу по неразумию, смею и я» (2 Кор. 11, 1); «Я хотел бы, чтобы вы хоть немного испытали мою глупость, и говорю глупо». «Вся голова в язвах, — говорит Исайя, — и все сердце исчахло» (Ис. 1, 5), и ценят людей дешевле вола и ослов, «ибо знают своего хозяина» (1, 3) и пр. Прочитайте Втор. 32, 6; Иер. 4; Ам. 3, 1; Еф. 5, 6. «Не будьте безумны, не заблуждайтесь, о несмысленные галаты, кто прельстил вас?{173} Безумные, безрассудные! — как часто клеймят они людей этими эпитетами. Никакое другое слово не встречается так часто у отцов церкви и богословов, и уже по одному этому вы можете судить, какого они были мнения о мире и как оценивали поступки людей.

Я знаю, что мы придерживаемся совсем иного мнения и по большей части считаем мудрыми тех, кто находится у власти, — государей, судей, богатых людей; все они почитаются мудрыми от рождения; все политики и государственные мужи непременно должны слыть такими, ибо кто осмелится сказать им что-нибудь наперекор?[209]{174} А с другой стороны — столь извращено наше суждение — людей действительно мудрых и честных мы почитаем за дураков. Демокрит хорошо выразил это в послании к Гиппократу, сказав, что «абдеритяне принимают добродетель за безрассудство»[210], а ведь большинство ныне живущих думает точно так же. Сказать ли вам, что тому причиной? Фортуна и Добродетель, а также их секунданты — Безрассудство и Мудрость — оспаривали некогда первенство на олимпийских состязаниях, и все присутствующие были убеждены, что Фортуна и Безрассудство потерпят поражение, а посему сочувствовали им, однако вышло совсем наоборот[211]{175}. Фортуна была слепа и наносила удары без всяких правил, не разбирая куда и в кого попало, andabatarum instar [подобно ослепленным гладиаторам]. Безрассудство, опрометчивое и беспечное, столь же мало раздумывало над своими делами и поступками. В итоге Добродетель и Мудрость уступили, были освистаны и изгнаны простонародьем, а Безрассудство и Фортуна снискали всеобщее восхищение, которое всегда с тех пор выказывалось всем их последователям[212]: мошенники и глупцы всегда обычно процветали и в глазах и мнении мирян почитались наиболее достойными. А ведь немалому числу достойных людей выпала в свое время далеко не лучшая участь: Акиш считал Давида безумцем (1 Цар. 21, 14){176}, да и об Элише[213]{177} и прочих были не лучшего мнения. Чернь подвергала Давида осмеянию (Пс. 71, 6): «Я становлюсь для многих чудовищем». И вообще «мы безумны Христа ради» (1 Кор. 4, 10). «Безумные, мы почитали жизнь его сумасшествием и кончину его бесчестною!» (Прем. 5, 4). Сходным образом были подвергнуты осуждению Христос и его апостолы (Ин. 10, 20; Мк. 3, 21–22; Деян. 26, 24). И такова же была участь всех христиан во времена Плиния{178}, fuerunt et alii similis dementiae[214] [появились другие, столь же безумные], которых несколько позднее объявили vesaniae sectatores, eversores hominum, polluti novatores, fanatici, canes, malefici, venefici, Galilaei homunciones[215] [приверженцами безумия, совратителями людей, распространителями пагубных новшеств, фанатиками, псами, злодеями, отравителями, лицемерами из Галилеи] и прочее. Ведь так уж у нас издавна водится — считать честных, благочестивых, правоверных, превосходных, религиозных, прямодушных людей идиотами, ослами, поскольку они не умеют и не хотят лгать, притворяться, ловчить, льстить, accomodare se ad eum locum ubi nati sunt [приноравливаются к тому положению, в котором родились], по одежке протягивают ножки, заключают добросовестные сделки, не метят на чужое место, не наживаются, patronis inservire, solennes ascendendi modos apprehendere, leges, mores, consuetudines recte observare, candide laudare, fortiter defendere, sententias amplecti, dubitare de nullis, credere omnia, accipera omnia, nihil reprehendere, caeteraque quae promotionem ferunt et securitatem, quae sine ambage faelicem reddunt hominem, et vere sapientem apud nos [не льстят своим патронам, не прибегают к известным уловкам, чтобы взобраться повыше, неукоснительно соблюдают законы, правила поведения, обычаи, хвалят искренно, а защищают стойко, способны воспринять чужое мнение, не ведают никаких сомнений, всему верят, все сносят, ничего не порицают и придерживаются всего того, что споспешествует преуспеянию и безопасности, не прибегая ни к каким окольным путям, но делает человека счастливым и поистине мудрым среди нас]; они не приспосабливаются, как все прочие, не дают и не берут взятки[216] и т.п., но живут в страхе Божием и совестятся содеянного. Однако Святой Дух, которому лучше ведомо, как судить, называет их тем не менее безумцами. «Сказал безумец в сердце своем…» ( Пс. 53, 1). «И их пути изобличают их глупость» (Пс. 59, 13). «Ибо что может быть безумнее, нежели ради ничтожных земных удовольствий обрекать себя на вечные мучения?»[217] — как внушает нам Григорий{179} и другие.

В самом деле, даже те великие философы, которыми мир всегда восхищался, чьи труды вызывали у нас столь огромное почтение, кто заповедал всем другим людям свои мудрые наставления, изобретатели искусств и наук, — Сократ, которого оракул Аполлона объявил мудрейшим человеком своего времени и которого два его ученика — Платон[218] и Ксенофонт[219]{180} — столь прославили и возвеличили такими почетными титулами, как «наилучший и мудрейший из смертных, счастливейший и справедливейший», и которому адресованы следующие несравненные восхваления Алкивиада: «Ахилл{181} был, конечно, достойный человек, однако Брасид{182} и прочие были не менее достойны, Антенор{183} и Нестор{184} не уступали доблестями Периклу{185}, и то же можно сказать и о прочих, однако никто из современников Сократа, как и никто из живших до и после него, nemo veterum neque eorum qui nunc sunt [никто из древних и ныне живущих] не был когда-либо таким, как он, и едва ли смогут с ним соперничать или хотя бы даже приблизиться