Прощай, Рим! - Ибрагим Абдуллин

Итальянцам понравилась «Катюша» и «По долинам и по взгорьям», а Петя Ишутин (в былые годы, если не крутил баранку или не уходил с ночевкой в тайгу, он ни на минуту не расставался с голосистым баяном) пел теперь «О соле мио» не хуже неаполитанца.

И вот сейчас сидит он в сторонке, русский парень, выросший в сибирской тайге и весь свой век проживший в маленькой деревушке. И грустью заволокло его зоркие глаза, светившиеся озорством и удалью всегда, даже перед лицом неминуемой, казалось бы, гибели.

Бывает же такое. Песня, родившаяся на улицах солнечного Неаполя, уводит его в далекую Сибирь, на сумрачные таежные тропы, к Вике.

О мое солнце…О мое небо…О тайга моя…

О солнце мое, когда-то я увижу, как восходишь ты, сияя, из-за зубчатой стены тайги? Солнце одно, одно для всей земли и для всех людей на земле, но каждая страна, каждый народ имеет свое небо и свое единственное солнце. Петя закрывает глаза. Слышит, как шумит тайга.

О соле мио…

О, что ты наделала, волшебная песня чужой страны! Осколок в ладонь величиной разворотил ему бедро, кровь ручьем лилась, когда хлестали по спине ременные плетки палачей, — любую боль он переносил сжав зубы, без звука. Что это, уж не слезы ли заблестели в глазах лихого Петра Ишутина?

Видели, что творится с Петей, и друзья его и итальянцы, стояли в стороне, затаив дыханье, молчали. А потом сами не заметили, как повторили в один голос:

О соле мио…

И вдруг в цех вбежал «Синий берет»:

— Товарищи… Муссолини капут!.. Дуче капут!

Из сотен уст грянуло дружное «ура!». В тот же миг немцы дали в воздух очередь из автоматов:

— Арбайтен, арбайтен!

Итальянцы не испугались, закричали в ответ:

— Порка мадонна!

Нет, не погасить было стрельбой в воздух ликования, охватившего итальянских рабочих и советских пленных. Одни запели «По долинам и по взгорьям», другие — «Бандьера Росса» [4]. А потом вместе грянули вечно молодую, боевую песню трудящихся всей земли:

Вставай, проклятьем заклейменный,Весь мир голодных и рабов…

2

Италия жила, как на вулкане. События нарастали с головокружительной быстротой.

Разгром гитлеровских полчищ на Волге и на Дону показал, что союз дуче с фюрером и их мечты о мировом господстве были бредовой авантюрой, которая теперь грозила обернуться катастрофой для правящих кругов Италии, осуществлявших до сих пор свою диктатуру грязными руками Муссолини и его чернорубашечников. Они поняли, что единственный путь удержаться у власти и предотвратить антифашистскую революцию — это свалить вину за террор и военные неудачи на ненавистного народу дуче. Ведь мартовская всеобщая забастовка в Турине и Милане ясно показала, что терпению трудящихся пришел конец и в стране назревает буря, с которой, если она разразится, уже никому не справиться.

Выйти из войны, заключить сепаратный мир, не дожидаясь, пока рабочий класс силой сметет Муссолини, стало для правящей верхушки вопросом жизни и смерти. Во дворцах, роскошных особняках и штабах началась лихорадочная деятельность.

Бывший посол в Англии Гранди и бывший министр иностранных дел Чиано, зять Муссолини, заручившись поддержкой большинства фашистских заправил и торопясь отделаться от ставшего для них обузой диктатора, пытались через Ватикан установить связь с британскими дипломатами. А вторая группа заговорщиков (в нее входили высшие чины итальянской армии, возглавляемые начальником генштаба генералом Амброзио) с благословения короля Виктора Эммануила III разрабатывала план ареста Муссолини. И те и другие уже наметили кандидатов на пост главы правительства, но каждая группа хранила имя своего фаворита в строгом секрете. А осторожный, подозрительный король Виктор Эммануил даже министру двора герцогу Аквароне, который, кстати сказать, поддерживал связь между заговорщиками и королем, не открыл, кем он собирается заменить осточертевшего ему дуче.

Уже сорок третий год сидевший на королевском троне Виктор Эммануил (хотя Муссолини преподнес ему титул императора Эфиопии и короля Албании, но тот же Муссолини обратил его в марионетку, лишив даже тени настоящей власти) теперь вовсю шевелил мозгами, чтобы вылезти сухим из воды.

— При крутых поворотах истории в стране обычно воцаряется анархия. Не получим ли мы взамен дуче революцию? — спрашивает он, поправляя сползающий на лоб картуз «первого маршала».

— Рим окружен верными вашему величеству войсками, так что с народом мы справимся, — отвечает герцог Аквароне, стараясь не смотреть на беспрестанно подрагивающий подбородок короля.

Виктор Эммануил потирает ребром пальца свой птичий нос. Это значит, что он доволен. Он сходит с толстого ковра на зеркальный паркет и прохаживается, стуча каблуками. Вид важный и довольный, а вот подбородок все так же беспрестанно трясется, и зубы громко щелкают друг о дружку. Злые языки именно за это прозвали его «щелкунчиком». И ничего не поделаешь, приходится терпеть. Было такое время, когда народ кричал на площадях: «Да здравствует король!..» Но потом посредственный журналист Бенито Муссолини, пробравшийся к власти благодаря и его, Виктора Эммануила, поддержке, превратил его в пасынка Италии. Поначалу дуче считался с ним, даже советовался, но постепенно оттеснил на задний план, принизил и отнял у него полагающиеся по конституции полномочия верховного главнокомандующего. Все его покинули, около остались лакеи, садовники и другая челядь. И стал он жить, всеми забытый, в своем дворце. Есть титулы короля Италии и императора Эфиопии, есть звание первого маршала, грудь полна орденов и медалей, каждый день на столе его любимое блюдо — свежая дичь, но нет власти, нет славы. Ни власти, ни славы!.. Состарился король, но до сих пор обида и боль при воспоминании об упущенных возможностях терзали его сердце.

Наконец он перестал кружить по периметру огромного зала и подошел к Аквароне, который стоял в полной парадной форме, выпятив грудь и задрав голову. С неприятным чувством в душе который уж раз король увидел, что он едва достает до плеча министра двора, и поспешил отступить на несколько шагов.

— Внезапный необоснованный арест может произвести неблагоприятное впечатление. Хорошо будет, если влиятельные деятели потребуют созыва «Большого фашистского совета»… — Король пытливо и недоверчиво уставился на герцога, а про себя с удовлетворением подумал: «Пусть так и будет. Пусть „Большой совет“, который Бенито Муссолини сам и придумал, теперь уберет его».

— Гранди такого же мнения, ваше величество, — сказал Аквароне. — Они уже и резолюцию подготовили. Документ составлен очень искусно и дипломатично.

— А точнее?

— Вот, ваше величество, если желаете, можете ознакомиться с текстом… — Герцог достает из кармана сложенный вчетверо лист, развертывает и читает вслух.

Вся эта тарабарщина о верности союзническим обязательствам, об эффективном сопротивлении англичанам и американцам нисколько не заинтересовала Виктора Эммануила, но когда Аквароне дошел до места, где речь шла о мероприятиях, необходимых для сплочения нации, король нетерпеливо спросил:

— Дальше, дальше?..

— И передать функции верховного главнокомандующего его величеству…

Подбородок Виктора Эммануила запрыгал сильнее обычного, зубы лязгнули так, что в зал влетел взволнованный адъютант его величества Пунтони.

Король поднял правую руку и, благословляя, перекрестил герцога:

— В час добрый… Только… обойдитесь без эксцессов. Если начнется что-нибудь такое, последствия могут быть самые неожиданные.

— Не беспокойтесь, ваше величество. Все будет сделано с ювелирной тонкостью…

Министр двора отдал поклон и попятился к дверям.

Король, чтобы успокоиться н отвлечься, прошел в кабинет и принялся перебирать, разглядывать в лупу, протирать суконкой коллекцию монет разных стран п разных веков, которую он с такой страстью собирал в течение сорока лет.

Однако ни звон и блеск старинных монет, ни сознание того, что он обладатель уникальнейшей в мире коллекции, чьи статьи печатались в солидных изданиях по нумизматике, — ничто не приносило желанного забвения. Мысли путались и с угнетающей навязчивостью возвращались к Муссолини. Кем бы теперь ни заменить проигравшего свою игру дуче, не ему, Виктору Эммануилу, достанется власть. Но все же б этот роковой час он должен назвать преемника Муссолини и должен настоять на своем. Не то все эти Гранди и Чиано, интриганы, блудники и прохвосты, доведут дело до того, что враждебные им силы восстанут, сметут их всех, а заодно с ними и его, короля…

После обеда он снова вернулся в кабинет. Несмотря на тягостные мысли, жареный голубь, так и тающий во рту, доставил ему колоссальное наслаждение. Он выпил стакан прохладного апельсинового сока, нажал кнопку вентилятора. В кабинете пахнуло целительной свежестью. Король откинулся на спинку кресла и погрузился в думы.