Любовь и французы - Нина Эптон

В комедии Бурсо{115} Les Mots a la mode[119] муж видит на туалетном столике супруги записки, которые, как ему кажется, компрометируют ее. Он возмущен, но две его дочери разъясняют содержание этих записей и посвящают отца в тайны своего жаргона. Неудивительно, что бедняга потерял дар речи, когда прочел: «Расходы на галантность: восемьсот франков за кувыркание с мушкетером, плюс — продолжай и выжми меня всю».

В словарь, о котором говорит автор Трактата против роскоши, следовало бы включить множество терминов, относившихся к мушкам: «страстная» помещалась в уголке глаза, «завлекательная» — в уголке рта, «кокетка» — на губах, «смелая» — на щеке, «бесстыдная» — на носу. Проповедник Массильон со своей кафедры издевался над модницами: «Почему бы вам везде не налепить эти мушки?» Дамы поймали его на слове, и очень скоро на плечах у них появились мушки a la Massillon[120].

Во времена экономических трудностей издавались законы против роскоши. Например, указом от восемнадцатого июня 1663 года Людовик XIV запретил всем сословиям украшать одежду золотой и серебряной отделкой, за исключением пуговиц. Галуны с одежды нарушителей спарывались и конфисковались. Но королю пришлось отменить свое решение, когда продавцы предметов роскоши пожаловались, что упрощение моды вредит торговле.

Мужские костюмы почти не уступали в пышности женским, и Мольер, описывая наряд Маскареля, не сильно преувеличивал: «Парик его был такой величины, что подметал пол при каждом поклоне своего владельца, а шляпа столь мала, что сразу было видно: ее чаще носят в руках, чем на голове. Ленты и кружева, обвивавшие его колени, были, казалось, нарочно предназначены для того, чтобы дети, если им вздумается поиграть в прятки, могли найти себе за ними укрытие. Галуны струились из его карманов, как из рога изобилия, а на туфлях было столько лент, что я не могу вам сказать, были они сделаны из русской кожи или из английской. Но я знаю, что каблуки у них были шестидюймовой высоты!»

«Кружева, зеркала и ленты — вот три вещи, без которых француз не может обойтись»,— восклицал итальянский путешественник. Любовь к роскоши вела к падению нравственности, и сатирическая поэма того времени проклинала атласы и бархаты за то, что многие девушки по их вине лишились невинности, а многие мужья обзавелись рогами:

Атлас — невинности губитель,

И бархат — всех рогов отец,

Все платья, юбки и мантильи...

Обильными были и трапезы, и, читая о необыкновенной вместимости желудков семнадцатого века, не перестаешь удивляться. Людовик XIV был известным обжорой. Принцесса Палатинская{116} замечает, что ей часто приходилось быть свидетельницей того, как он в один присест поглощал четыре тарелки разных супов, целого фазана, куропатку, тарелку салата, два толстых куска ветчины, баранину с чесноком, блюдо со сдобой и печеньями, заедая все это фруктами и... крутыми яйцами! «Сегодня на стол подали две тысячи рыб, из них многие — совершенно незнакомых мне видов. Мы с графом, прежде чем приняться за трапезу, съели двенадцать сотен сардин»,— мимоходом замечает в посланном с морского побережья письме к другу аббат Шольё. Закон против роскоши, вышедший в 1629 году, запрещал поварам на банкетах включать более шести различных сортов мяса в состав одного блюда.

Беглый обзор различных мемуаров и тогдашних руководств по поведению за столом убеждает нас, что успехи французов в этой сфере оставляли желать много лучшего. Довольно странно, но французы, которые в большинстве сторон жизни проявляют такую утонченность, даже в наше время просто возмутительно ведут себя за столом. Поглядите, как плотно средний француз оборачивает громадную салфетку вокруг своей короткой шеи! Послушайте, как он, чавкая, поглощает свой суп, взгляните, как он перемалывает челюстями эти ломти хлеба, которые приличия ради именует сэндвичами! Огромные усилия, чтобы помочь своим соотечественникам в этих и других вопросах, прилагал Антуан Кур-тэн, и потребность в советах, содержавшихся в его Nouveau Traite de la civilite qui se pratique en France parmi les honnetes gens[121], впервые вышедшем в свет в 1671 году, была общепризнанной, поскольку эта книга переиздавалась несколько раз на протяжении семнадцатого и восемнадцатого столетий.

«Нет ничего невоспитанней,— наставлял своих читателей Куртэн,— чем облизывать пальцы, нож, ложку или вилку. Не следует вытирать пальцами тарелку, нельзя сморкаться ни в скатерть, ни в салфетку. (Об этом людям твердили со времен средневековья, но эти наставления явно пропускались мимо ушей.) Чрезвычайно некрасиво класть в карман, чтобы унести домой, фрукты и прочее съестное».

Мужчины в гостях сидели за столом со шпагами на боку и в шляпах с плюмажами, однако строгий этикет не мешал им приниматься за еду с грязными руками. Семнадцатый век боялся воды как огня. В средневековье люди мылись чаще. Опубликованные в 1640 году Законы французской галантности предписывали людям «иногда посещать бани, чтобы очистить тело; целесообразно каждый день натирать руки миндальной пастой и изредка умываться, помня, что вода вредит зрению, вызывает катар, зубную боль и бледность лица». В немногих домах были ванные комнаты, медную ванну можно было взять напрокат с доставкой на дом за двадцать су в день, а деревянная ванна обходилась всего в десять су.

Нам неизвестно, как часто стирались замысловатые одежды того времени, но нужда в стирке возникала, вероятно, довольно часто, судя по грубым выходкам, которые позволяли себе в быту даже наизнатнейшие лица. (По поводу белья Франсион в романе Сореля отмечает, что его учитель менял сорочку раз в месяц, но, влюбившись, стал менять ее каждые две недели.) Маркиз де ла Каз в разгар банкета схватил баранью ногу, политую соусом, и ударил ею по лицу сидевшую рядом даму. Однажды во время танца дама закатила пощечину графу де Брежи за то, что он прижал ее к себе немного сильнее, чем следовало. Граф в отместку стащил с нее парик на глазах у всей публики. Строгий Людовик XIII, заметив среди тех, кому было позволено присутствовать при его трапезе, даму с чересчур глубоким декольте, набрал в рот вина и, подойдя, выплюнул его нарушительнице приличий на голую грудь. Капризная герцогиня за то, что поэт забыл упомянуть ее имя, описывая красоты Шантильи, публично дала ему пощечину, а затем выплеснула стакан воды ему в лицо, воскликнув: «А вот и дождь после бури!»

Антуан Куртэн говорит нам, как должен был вести себя дворянин в присутствии женщин: «Нельзя целовать даму неожиданно, срывать с нее чепец, шейный платок, браслет или ленту, чтобы затем носить ее как бант, давая другим понять, что вы в нее до безумия влюблены. Нельзя брать ее книги или письма, читать ее личные записи. Такое поведение будет воспринято как чрезвычайно фамильярное. Также весьма неприлично снимать публично плащ, верхнюю одежду, парик или поправлять подвязки...»

Правила поведения в спальне впервые были отдельно упомянуты доктором Луи Гюйоном в популярных Diverses Legons[122], вышедших в 1625 году. По словам доктора, он был поражен тем, как много супружеских ссор начинается в постели. «Невежливо среди ночи заводить разговор с супругой, если вам не спится; не следует разваливаться на кровати, почти не оставляя жене места. Храпеть в супружеской постели — верх неприличия. Если вы страдаете от этой ужасной привычки, то перед тем как лечь в постель, следует в течение четверти часа полоскать горло горячим уксусом и, кроме того, следует избегать спать на спине».

Глава 3. Брак, деньги и престиж

«В наши дни,— писал в 1609 году по поводу брака Пьер д’Этуаль,— матери и отцы думают только о деньгах, и никакие другие соображения во внимание не принимаются».

«Много ли браков из всех, которые заключаются каждый день,— спросил великий проповедник Бурдалу своих многочисленных прихожан,— основаны на взаимной симпатии и уважении?» Затем он принялся живописать печальную — и кощунственную в глазах Всевышнего — участь дочерей, которыми жертвуют ради того, чтобы их старшие братья сделали карьеру, посылая в монастыри, поскольку их приданое слишком мало, чтобы можно было купить им мужей. «Жертву,— гремел Бурдалу,— приводят в храм, связанную по рукам и ногам, ее уста запечатаны страхом и почтением к отцу, которому она всегда повиновалась. Она предстает перед священником во время церемонии, блестящей для зрителей, но для главного действующего лица — погребальной...» Описание Бурдалу было столь точным, что один из прихожан, маршал Грамон, прервал его возгласом: «Боже милосердный, как же он прав!»

Мольер также критиковал браки, заключавшиеся родителями для дочерей, желания которых никогда не учитывались. В его пьесе{117} неверная жена Жоржа Дандена говорит мужу: «А моего согласия вы спросили, прежде чем на мне жениться? А у меня вы спросили, хочу я вас или нет? Вы советовались только с моими родителями — это они пошли с вами под венец — вот им и жалуйтесь, если думаете, что вас оскорбили».