Журналисты о русском языке - И. Б. Александрова

4. Нет, не использую.

5. Они необходимы в профессиональной лексике, в научной лексике, а также для терминологии.

6. Если это издание специализируется на данной тематике, почему нет? Везде важна уместность. Любой термин можно доступно объяснить широкой публике.

7. Нет, СМИ не должны пропагандировать плохое. Это кодекс журналистской этики.

8. Чаще всего в журналистских текстах появляется лексическая избыточность. Эту ошибку допускают журналисты, старающиеся как можно более подробно, досконально и занудно объяснить ситуацию. Поэтому они используют слова, которые вместе составляют грубейшую ошибку. Иногда в текстах появляется тавтология, беда всей пишущей братии. Редки такие ошибки, как контаминация, чаще встречающиеся у телевизионщиков.

9. Любые СМИ влияют на речевую культуру. Интернет-издания влияют на наше визуальное восприятие: мы запоминаем ошибки, которые потом тиражируем в массы.

10. Никак. Это дар от Бога.

Евгений Зырянкин

Газета «Спорт день за днем», шеф-редактор; специальный корреспондент «Спорт-экспресс»

1. На мой взгляд, современный русский язык – живая, динамично развивающаяся субстанция. Он регулярно прирастает различными словообразованиями, заимствованиями, неологизмами. В то же время язык – в первую очередь разговорный, но в определенной степени и литературный – упрощается. Возможно, это связано с убыстрением жизненного ритма людей, внедрением в их жизнь современных технологий, склоняющих к использованию в общении минимального словарного запаса. Другой причиной, как мне кажется, служит определенная умственная лень и даже общее снижение уровня культуры речи среди населения, в первую очередь молодежи. Активно обживаются в языке криминальный, «блатной» жаргон и популярный среди юного поколения так называемый интернет-сленг.

2. Язык современных СМИ ушел от прежней казенщины, но в то же время растерял былое искусство слова, поиска точной фразы. Сегодня в ходу шаблонный набор информативных словосочетаний, причем он используется без разбора, где попало: и в короткой новостной заметке, и в объемном аналитическом материале, и в авторском тексте с претензией на очерк. То же – на телевидении, в онлайновых СМИ. С чем это связано? С одной стороны, с общим снижением профессионального уровня работников СМИ, с другой – с повышением интенсивности их работы, не позволяющей порой потратить драгоценное время на «отточку» выражений. В идеале же язык СМИ – богатый и разнообразный, подчеркивающий жанровую принадлежность журналистского материала и в то же время не мешающий читателю/зрителю/слушателю постигать освещаемую тему. Увы, в наши дни этот идеал вряд ли достижим.

3. В аналитических статьях всегда найдется место точной метафоре, синекдохе, даже гротеску, для усиления эффекта восприятия в ходу рубленые фразы и экспрессивная лексика. В печатных интервью – точная передача нюансов разговорной речи интервьюируемого. И многое другое, что может быть подвластно талантливому перу. Язык публицистики в сравнении с художественным менее метафоричен, зато более сух и информативен; публицистический текст далеко не всегда предполагает развитие сюжета от завязки к кульминации и развязке, выстреливая порой в первой строке главной мыслью и постепенно угасая к окончанию.

4. В языке интернет-изданий нет чего-либо более предосудительного, нежели в языке глянцевых журналов или развлекательных телеканалов. А вот упомянутый мной выше интернет-сленг оказывает на культуру речи сугубо негативное воздействие. Почему? Я попытался ответить на этот вопрос в первом пункте.

5. Положительное – в том случае, если их использование оправданно. Вполне допустимы такие слова как, например, «маркетинг» или «промоушен» – они лаконичны, точны и понятны для аудитории. В то же время использование заимствованных речевых оборотов наподобие «о’кей», на мой взгляд, в СМИ недопустимо.

6. Если они рассчитаны на подготовленную аудиторию – как вполне естественное и положительное явление. В противном случае бравирование терминами ничуть не лучше, нежели использование элементов интернет-сленга, заимствованных речевых сорняков и даже жаргона.

7. Использую в том случае, если это требуется для экспрессивной окраски текста. Отвожу им роль московской регистрации, которую иногда приходится доставать из штанов и показывать.

8. В общедоступных СМИ – только в исключительных случаях как вариант ярко выраженной негативной лексики автора – и с обязательной шифровкой многоточием. Почему я не считаю это абсолютно недопустимым? Наверное, потому, что отношусь к ненормативной лексике как к определенного рода энергоносителю, способному взбудоражить аудиторию и одновременно выразить истинное, не оплетенное в словесную вязь отношение автора к тому или иному предмету речи. Иногда также допустима, на мой взгляд, «игра на грани фола». К примеру, заголовок одной из моих заметок в дни чемпионата Европы-2004 звучал «Немцев послали нах… хаузе». Не вижу в этом чего-то предосудительного.

9. Низким уровнем культуры речи – чем же еще?! С ходу припомнить что-то конкретное не могу, поскольку память на глупости у меня короткая. Но могу заверить, что с «загибами» сродни знаменитому «Проезжая станцию, у меня слетела шляпа», приходится сталкиваться постоянно.

10. Боюсь, что никак. Для этого должна повыситься, в первую очередь, культура самого общества. А следом пойдет в рост качественный уровень профессиональной подготовки журналистов, в том числе повышение культуры их речи. Что же касается всего общества, то культура речи воспитывается с детства. Где бы только отыскать такое количество правильно говорящих воспитателей…

Александр Кабаков

Писатель и публицист, председатель жюри премии «Русский Букер-2006», в 2015 г. – главный редактор журнала «Саквояж СВ»

1. То, что мы, мое поколение и поколение до меня, привыкли считать русским языком, приближается к своей смерти. Это процесс убийства языка начался еще с 1917 года, когда была проведена реформа орфографии. Теперь у нас нет того романа «Война и мир», каким его видел Толстой. Название «Война и мир» из-за этой реформы стало пониматься как военное и мирное время, тогда как Лев Николаевич имел в виду войну и вселенную. Знаете, как в английском, где два эти понятия обозначаются разными словами peace и world. У Толстого была «War and World», а реформа превратила название в «War and Peace».

Окончательно убить русский язык в 1917 не удалось, поэтому процесс продолжался с появлением советского языка. Он состоял из языка малограмотных людей плюс множества профессиональных жаргонов. Это язык фактически вытеснил русский. В результате чего недавно я прочел у одного приличного писателя слово «пошил», в русском языке нет такого слова, зато оно было в жаргоне мастеров советских ателье индивидуального пошива. Еще пример: нельзя писать и говорить «более-менее», потому что правильно «более или менее». Попробуйте, найти мне сегодня хоть одну газету или один канал, где писали или говорили бы в соответствии с литературной нормой.

Последний удар сокрушил русский язык в начале 1990-х годов. Причем этот удар был не со стороны англицизмов и молодежного и криминального сленга, как принято опасаться, а со стороны опять же малограмотных людей. Сленг, пусть даже и состоящий