Корона клинков - Елизавета Берестова

Пек Мокрица вопросительно поглядел на Осокоря.

— На счёт вознаграждения можешь не беспокоиться, получишь сполна, как только я удостоверюсь, что твоя информация полезна и правдива.

— Водички бы, — жалостливо протянул Пек.

— Подай вина нашему гостю, — приказал Осокорь совершенно растерявшемуся адъютанту.

«Гость» жадно выхлебал предложенный кубок, утёр губы рукавом, от души крякнул и продолжил:

— В последнее время я всё чаще стал подумывать о переезде в родные места. Но как только я принял это решение, удача, словно в насмешку, совсем отвернулась от меня. Не было ни единого, даже самого завалящего клиента. Деньги на текущие расходы иссякли, пришлось даже тронуть свой неприкосновенный запасец на чёрный день. И вот вчера, преисполненный отчаяния, я брёл к кварталу ростовщиков и менял. Мне уже доводилось прежде отыскивать задолжавших. Менялы, конечно, редкостные жадюги, но хоть какой-то заработок. Не успел я миновать улицу Горшечников, как моё внимание привлекла престранная парочка. Сперва я просто скользнул взглядом: надо же совсем молодой, а волосы седые. Потому и поглядел снова. Вижу: мужик-то не седой, а светловолосый, только слегка с проседью, к тому же — эльф! Представь себе, экселенц, по улицам Осэны серди бела дня разгуливает эльф в полосатом сциллийском халате. Ты можешь не сомневаться, у меня после Северной войны на инею братию глаз намётанный. Интересно, думаю, что делает здесь остроухий ублюдок? Не святым же местам поклоняться приехал!

Мокрица захихикал. Казалось сама мысль об эльфе-паломнике здорово веселила его.

— Ну а второй, — спросил Осокорь, — ты говорил, будто их двое было.

— Естественно, двое. Эльф тащил за руку мальчишку-подростка в простой крестьянской одежде и накинутом на голову священном клетчатом платке. Ещё одна странность: сколько лет на юге живу, ни разу не видал, чтобы пацана в ритуальный головной убор обряжали. Ты не поверишь, экселенц, у меня самое настоящее чутье на всякие подозрительные или скандальные истории. — Пек Мокрица горделиво выпрямился, — но тут моё чутье буквально возопило, давай, мол, Пек, смотри хорошенько, дело нечисто! Прикинулся я незаметным случайным прохожим и последовал за ними. Примечаю: эльф пару раз оглянулся, словно опасался чего, а паренёк шёл за ним безо всякой охоты, даже совсем наоборот, почти что упирался. Вдруг мальчишка остановился посреди улицы, вырвал руку и стал что-то возбуждённо говорить своему спутнику. Платок сполз у него с головы и распахнулся. Вот тут-то я и рассмотрел мальца. Оказалось, что он вовсе не был сциллийцем, более того, посреди улицы стоял отпрыск знатного рода, и даже его жалкая одежонка не смогла скрыть этого. Но и это ещё не самое важное.

Говоривший выдержал паузу, словно опытный оратор, стремящийся ещё больше привлечь внимание публики.

— Мальчишка был весь так выпачкан кровью, словно неумело резал свинью. А платок на него накинули, чтобы скрыть это. Раз скрывали, значит кровь-то не свиная. Вот и удача! Я просто не мог оставаться в стороне.

— И что ты решил? — Осокорь подался вперёд.

— Конечно, похищение! — победно изрёк Мокрица, — эльф увёл патрицианского сынка, переодев его в бедное платье, чтобы не привлекать внимания. Но, судя по перепачканной одежде мальца, дело прошло не столь гладко, как планировалось. Телохранитель или просто старый преданный слуга пытался защитить ребёнка ценой собственной жизни. Теперь похититель вёл жертву в какое-нибудь тайное место, чтобы спрятать там до поры. Пока я это обдумывал, странная парочка закончила ругаться и спорить. Не иначе, как от угроз, мальчишка сник, кивнул, натянул на голову священный плат и поплёлся за своим похитителем. Я же незаметнее бродячего пса, шмыгнул в переулок. Мне та часть города преотлично знакома. Переулок, по которому эльф вёл свою жертву, примыкал к вонючей слободке (там кожевенники живут), за ним — пустырь, дальше — заброшенные сады. Умно, подумалось мне: заброшенные оливковые сады тянутся на целую милю. В них не то, что одного пацанёнка, центурию солдат спрятать можно. Схоронился я за большой мусорной кучей и слежу, что дальше будет. А они прямиком в сады. Ну я за ними, натурально, соваться не стал. Кто знает, может, там похитителей целая банда. Благо, вдоль садов полно полуразвалившихся домов. В них, — Мокрица сделал неопределённый жест куда-то в сторону двери, — со времён последней войны не живёт никто. Даже бродяги сторонятся глинобитных ветхих домишек. Болтают люди, что ещё до войны начался в Осэне чумовой мор, и как раз с района садов. А правитель тогдашний поставил вокруг солдат с копьями, чтобы они никого не впускали и не выпускали из чумного посёлка. Вроде, говорят, там все перемёрли, зато зараза в город не перекинулась. Потом солдаты трупы свалили в кучу, обложили хворостом, полили маслом, да и сожгли всех разом. А место стало с той поры считаться дурным, вроде бы души, не нашедшие упокоения, бродят по ночам меж старых олив, и убивают случайных прохожих. Это они мстят за то, что их бросили умирать.

— Но тебя, как я вижу, сие не испугало, — заметил Осокорь.

Мокрица криво усмехнулся:

— Мне батяня мой наказывал: ты, Пекки, не боись призраков, опасайся пуще живых лиходеев. Да ещё затрещину дал. Это чтоб я его мудрость покрепче запомнил. Я ведь как тогда рассудил: коли треклятому эльфу ходячие мертвяки не страшны, значит и мне они тоже вреда не сделают. Выбрал я домишко повыше, пристроился на тряпье каком-то, наблюдаю. Эльф с мальчонкой скрылись из виду, а я жду, что дальше будет. Солнце, заметь, печёт немилосердно, я чуть не сомлел от жары. Вдруг, глядь, птаха вспорхнула, за ней другая. Идёт кто-то. Думал я сперва мой подопечный, но нет, это был подручный его.

— Постой, постой, — перебил Осокорь рассказчика, — кажется, я его знаю: такой рыжий дылда, молодой парень с вихрами и веснушками?

— И никакой не рыжий, — почему-то насупился Мокрица, но посмотрев на собеседника, сразу оттаял. Потому как обижаться на обладателя таких бархатных карих глаз было решительно невозможно, — рыжий парень тут совершенно ни при чем. Я увидел старикашку в халате, чалме и стоптанных туфлях. Но шлёпал он, доложу я, точно ему пятки салом намазали. Выходит, там их целая шайка, правильно я поступил, что не полез в сады. Старичок быстро засеменил в город, я за ним. Думаю, если парламентёра послали, чтоб о выкупе договариваться, я прослежу и узнаю, чьё дите томится в плену в старых садах. Однако ж, против моего ожидания, старикан вовсе не пошёл в Верхний город, а двинул прямиком на рынок. Там в толчее я его и потерял. Уж ругал я себя, корил, а что проку? Ну, ладно, решил: прошвырнусь по торговым рядам, загляну в кофейню, вдруг что услышу. У меня, экселенц, тоже свои местечки имеются, где все городские новости разузнать можно. О похищении мальчика там никто ничего не знал, зато я услышал про Ясеня.

Пек подался впереди, и его невыразительное лицо стало серьёзным.

— Я ведь сам родом с севера, Северную войну застал, и кто такой Ясень, мне объяснять не надобно. Местные болваны болтают несусветную чушь, мне даже слушать противно стало. Но два и два я сложил. Иду, а сам голову ломаю, как бы удостовериться, что эльф ещё в саду. По дороге мне на глаза попался вот этот плакатик, он на стене был приколочен. Прибрал я его до поры. Поспособствую изловить Ясеня, вот мне награда и выйдет, — мужичок разгладил на колене пергамент с оборванными уголками.

— Что положено, получишь, — заверил его легат, — продолжай.

— Засел я в свой прежний схрон, волнуюсь, вдруг эльф уже ушёл, тогда всё: ищи-свищи его. Но нет, видать боги в тот момент в хорошем настроении были, и кости судьбы метнули в мою пользу, ветер донёс запах костра. Запах был слабенький, потому как жгли они только сухой хворост, дыма вообще не было видно, но мой нос их всё же учуял. Это означало, что Ясень с мальчишкой ещё на месте. Вскорости старик хорьком прошмыгнул. Сижу, жду, молюсь, чтобы им в голову не пришла мысль сменить место или податься куда-нибудь, на ночь глядя. И опять птицы меня предупредили, что по неприметной дорожечке кто-то следует. И точно: выходит из садов парень.

— Ну, что я говорил! — обрадовался Осокорь, — высокий, рыжий, он ещё косолапит слегка.

— Дался тебе этот рыжий, — досадливо отмахнулся Пек Мокрица, — парень, конечно, был, только по роже — типичный горец, чернявый и худой. Я вздохнул с облегчением: ты, милок, шагай куда хочешь, лишь бы эльф на месте оставался. Дело пошло к вечеру, я, наконец, в тени оказался. Достал свою заветную фляжечку, сижу себе, винцо прихлёбываю. В нашем деле без этого — никак, — пояснил человечек, демонстрируя отполированный руками сосуд из тыквы, что держал на ремешке у пояса. — Засада порой длится по многу часов, так что промочить горло — не последнее дело.

Воротился горец уже на закате, нагруженный не хуже вьючного осла. Хотя тюки лёгкие были. Одеяла, сообразил я. Значит, вся шайка-лейка на ночлег будет устраиваться. Выждал я до третьих звёзд и поспешил прямиком в Управление городской стражи с докладом. А там…