Две кругосветки - Елена Ленковская

— Какого, какого июня? — заинтересовалась Луша, крутившаяся рядом: ей разрешали подержать секстан во время ежедневных наблюдений. Всех насмешила.

— Тебе какая разница, какого июня, если это через два века случится, глупышка? — сказал ей Адамс, тоже всегда участвовавший в вычислениях.

Глупышка не обиделась, только украдкой показала Адамсу язык. Капитан почёл за благо это не заметить, продолжив неспешную беседу с астрономом, в которой обсуждалась отличная возможность поверить по известной долготе мыса Венеры корабельные хронометры, и точнее определить координаты вновь открытых экспедицией островов.

Впрочем, забота о припасах — дело для капитана не менее важное. Никакой свежей провизии на борту шлюпа давно не осталось, кроме… Фаддей Фаддеевич поморщился, вспомнив нескольких неприятных на вид куриц, взятых на борт ещё в Австралии и за время долгого плавания повыщипавших одна у другой перья и хвосты.

Тем временем «Восток» прошёл мимо кораллового рифа, ограждающего мыс от ярости открытого моря. Лавируя между рифом и мелью, шлюп узким фарватером последовал на рейд.

С палубы открывались живописные виды благословенных таитянских берегов. Высокие горные утёсы — фиолетовые, коричневые, голубые, — словно зубы дракона, вырисовывались на эмалевой синеве таитянского неба, ровная и широкая долина зеленела у подошвы покрытых лесом гор, а в тени кокосовых и банановых рощ прятались опрятные домики. На песчаном взморье суетились островитяне, плавали по сверкающей глади залива многочисленные лодки — на вёслах и под парусами.

В десять утра «Восток» положил якорь в Матавайском заливе. Сияло солнце. Пьянящий воздух Таити был пропитан сладкими ароматами цветов. В спокойной глади залива все предметы отражались ясно, как в зеркале.

Ещё не успели убраться с парусами, как таитяне на одиночных и двойных лодках, нагруженных плодами, со всех сторон окружили шлюп. Они привезли апельсины, ананасы, лимоны, отаитские яблоки, бананы садовые и лесные, кокосовые орехи, хлебные плоды, коренья таро, ямс, корни имбиря, куриц и яйца.

«Восток» в мгновение ока стал похож на муравейник. Заполонив всю палубу, одни островитяне одни старались поскорей променять привезённый товар, другие уже рассматривали приобретенные на шлюпе вещи: стеклярус, бисер, маленькие зеркальца, иголки, рыбьи крючки, ножи и ножницы.

Всё купленное сложили в один угол. Команде — к полному удовольствию матросов — было позволено есть плоды по желанию, сколько захочется.

Для того, чтобы каждый таитянин, возвратясь домой, был доволен своим торгом, Беллинсгаузен распорядился закупать все плоды, не отвергая даже самые малополезные коренья кавы. Он-то отлично знал, что доброе расположение местного населения куда дороже бисера и ножниц.

С таитянами приехали два матроса — американец и англичанин, которые давно осели на острове и жили тут своими домами. Они собирались предложить свои услуги переводчиков.

Один из них, Вильям, кого-то напоминал Беллинсгаузену, вот только капитан никак не мог припомнить — кого? Одет Вильям был по таитянскому обычаю, и волосы носил по здешней туземной моде — спереди обстрижены, а сзади — все завиты в один локон. Какие у здешних мужчин странные причёски, подумал Беллинсгаузен, будто женские. И за ухом таитянские мужчины носят нераспустившийся цветочный бутон…

Что ж, рассудил капитан, белые, долго живущие в этих краях, становятся похожими обличьем на туземцев. Как например, тот англичанин, который 15 лет назад был для них переводчиком на Нукагиве — Робартс, то ли Робертс… Поначалу они с Крузенштерном и другими офицерами тоже приняли его за туземца.

Беллинсгаузен снова всмотрелся в покрытое бронзовым загаром лицо Вильяма. На вид тому было под пятьдесят, но он был жилист, подтянут, крепок, хотя и не очень широк в плечах. Тело его было испещрено татуировками, а лицо — с твёрдым подбородком и лёгкой сеточкой морщинок вокруг ясных и проницательных серых глаз — это было лицом человека мужественного, энергичного, много повидавшего на своём веку…

Выслушав рассказ Вильяма о том, как тот, оставшись с американского судна, служил какое-то время в Российско-Американской компании, знает всех чиновников в нашей колонии и выучился говорить по-русски, Беллинсгаузен заметил:

— Ваши татуировки отдалённо напоминают мне рисунки, которые наносят на себя туземцы Нукагивы.

— Вы очень наблюдательны, господин капитан. Вы, должно быть, бывали там?

— Бывал. Только давненько.

— Здесь мода почти не меняется, — усмехнулся Вильям. — Я прожил в заливе Таиохае несколько лет, — признался он, — и даже женился там — на прекрасной молодой островитянке.

— Вы жили среди людоедов?

— О, да. Впрочем, не могу жаловаться на их отношение ко мне. Благодаря своей жене я даже стал королевским родственником. Но… При первом же удобном случае, когда в Таиохае бросило якорь американское судно, я вместе с женою переехал на мирный Таити. Думаю, вы меня поймёте…

Вильям не договорил. Мимо по запруженной народом палубе пробиралась Луша, таща в руках тяжёлую корзину с апельсинами. Карие глаза взглянули на диковинно одетого и остриженного Вильяма с интересом. Луша, видно пыталась понять, европеец ли он. А может, бутон за ухом Вильяма, носимый по здешнему обычаю, привлёк её внимание. Девчушка всё-таки, ласково подумал Беллинсгаузен.

Вильям закашлялся в кулак. Если бы Беллинсгаузен взглянул в этот момент на своего гостя, от него не укрылось бы, что Вильям проводил девочку странным пристальным взглядом — таким, как будто он, подобно Беллинсгаузену, тоже что-то вспомнил.

Но капитан «Востока» смотрел на Лушу: та запнулась, и апельсины посыпались, оранжевыми мячами поскакали по выскобленным до бела палубным доскам.

— Здешний король Помаре встретил меня ласково, подарил мне участок земли. — Вильям прокашлялся и продолжил свой рассказ как ни в чём не бывало. — Теперь я вместе с женой и детьми провожу золотые дни в собственном доме, в 75 саженях от взморья, на берегу Матавайской гавани. Таити — райский уголок!

Беллинсгаузен наклонился, чтобы поднять подкатившийся к его ногам апельсин. Он крепко сжал пальцами крупный, с ноздреватой пупырчатой кожицей плод, поднёс его к самому лицу и с наслаждением вдохнул цитрусовый запах, бодрящий и сладкий. Действительно, райский уголок…

— С вами плавает юнга? — спросил Вильям, кивая вслед собравшей, наконец, все апельсины Луше. — Трудности дальнего плавания быстро делают из мальчиков настоящих мужчин и моряков.

— Это девочка. Хотя… — … улыбаясь, Беллинсгаузен легонько подкинул в руке апельсин, ловко поймал его. — Наверное, лучше бы ей было родиться мальчишкой… — проговорил он в раздумье. — Мы выкупили её в невольничьей лавке, в Бразилии… Впрочем, это долгая история. Одно могу сказать — за время плавания мы все к ней очень привязались.

Глава 43. Прощай, «Восток»!

После разговора с Беллинсгаузеном, который с радостью взял его в переводчики, Вильям подошёл к коротко остриженной кареглазой девчонке в матросских штанах и рубахе. Он нашёл её у корабельного шпиля. Прижавшись к нему спиной, она неотрывно глядела на манёвры трёхмачтового шлюпа под российским флагом, входившего в бухту.

— Здравствуй! — сказал он, вглядываясь в удивительно знакомые черты. Те же карие мечтательные глаза, густые ресницы, прямой нос, слегка обрызганный веснушками. Только мягче контуры лица, тоньше изгиб бровей, таинственнее взгляд.

— Здравствуйте! — ответила девочка, оторвав глаза от выцветшего от жары, жемчужно-серого горизонта.

— Ты мне кого-то очень напоминаешь.

— Да? — смутившись под его пристальным взглядом, она быстрым, привычным движением заправила короткие прядки за порозовевшие уши.

— Меня зовут Вильям, а тебя?

Луша ответила и голос её дрогнул.

— Ну и дела, — сказал тот. — Раевская. Так у тебя брат есть? А? Есть у тебя брат-близнец? Ну, что ж ты молчишь-то?

Луша только головой затрясла.

— А где он, ты знаешь?

— Я… я давно не видела его. Но думаю — он на «Мирном».

— «Мирный» — второй корабль экспедиции?

— Да. Вон он, — кивнула она подбородком в сторону моря, — заходит в бухту.

Вильям хмыкнул. Не спрашивает, кто я такой. Значит, сама догадалась.

— Знаешь, кто я?

— Думаю, да. Матрос, который повстречался нам у Южной Георгии, говорил мне, что… — Луша запнулась. — В общем, он сказал — на Таити будет кто-нибудь из наших.

— Всё правильно, я хронодайвер, — проговорил Вильям тихо, но отчётливо. — Но кто бы мог подумать, — искренне недоумевая, покачал он головой, — что девочка, которую я должен встретить — сестра того мальчика с Нукагивы!