Две кругосветки - Елена Ленковская

— Пиу-пиу-пиу! — веером летели искры. Яркие сполохи метались в черноте ночи. Слышались крики и дикий, испуганный хохот туземцев. Кто-то из них взвыл дурным голосом, будто от боли. На берегу царила суматоха.

К костру метнулся чёрный всклокоченный силуэт мальчишки и бросил в пламя пригоршню то ли листьев, то ли камней. Началась настоящая канонада.

— Петарды! — понял Руся.

Дикари, подвывая от ужаса, уже запрыгивали в лодки.

Их осталось всего четверо. Меноно, Макар с Русей и маленький Оту.

— Сначала я испугался. Когда он меня сзади схватил, — возбуждённо рассказывал Макар, кивая на старшего из мальчиков. — А уж потом — он испугался, когда я из кармана зажигалку достал. Чирк! А он — бах — на колени! — Макар мигнул опалёнными ресницами и, понизив голос, сообщил застенчиво. — Думал — я бог огня.

Меноно, соглашаясь, тряс головой и конфузливо улыбался.

— По-моему, он и теперь так думает, — покосился на парня Руся.

Макар смущённо почесал обгорелую бровь.

— Где ты взял пиротехнику?

— Ты же знаешь — в моих карманах есть всё, — с довольным видом похлопал по пятнистой штанине Лазарев.

— Не думал, что у тебя там целый арсенал!

— Да не… Я только собирался сделать маленький победный салют. Ну там, на Оленьих ручьях, у флага.

— Да как они у тебя не промокли-то вчера.

— Всё упаковано! — рассмеялся Макар, хрустя в кармане остатками полиэтилена.

— Теперь ты — огнезажигатель. Знаешь, у нукагивского короля Тапеги есть такой специальный человек — королевский огнезажигатель.

— Ага. Пока газ в зажигалке не кончится, огнезажигатель — это я. А вот дальше…

Мальчики замолчали. Что же будет дальше?

Возвращаться на остров, где поселились гром и молния, вагейту не станут. Это было хорошо. Плохо было другое.

— Они угнали нашу лодку!

Глава 40. Период антарктической зимы

Капитан Беллинсгаузен не привык зря терять время.

Приближение антарктической зимы заставило шлюпы «Восток» и «Мирный» покинуть высокие южные широты и повернуть на север. Однако перерыв в исследовании ледяного материка Беллинсгаузен был намерен использовать с максимальной пользой: отдохнув в Австралии, шлюпы российской антарктической экспедиции отправились в тихоокеанские тропики, взяв курс к архипелагу Туамоту, где царило вечное лето.

Стоял июль 1820 года.

«Восток» и «Мирный» двигались среди бесчисленных полинезийских островов, ненадолго приставая к каждому. Моряки уточняли координаты уже известных и наносили на карту новые.

Сам Беллинсгаузен был отличным картографом, он любил это дело с юности. Из корабельной молодёжи гардемарин Адамс, к радости Беллинсгаузена, также выказал прекрасные способности к рисованию карт. И с точным определением географических координат островов и мысов всё обстояло как нельзя лучше. Хорошо вычисляли и сам Беллинсгаузен, и Лазарев, и многие другие офицеры экспедиции, а астроном Симонов оказался просто виртуозом. Тщательные зарисовки островов, сделанные художником Михайловым, благодаря своей исключительной точности годились к использованию в морских лоциях. Словом, по части географии в экспедиции всё было на высшем уровне.

А вот по части естественной истории… Что ж, приходилось без особой системы собирать всё, что казалось интересным и заслуживающим внимания. Коллекция, которая, тем не менее, не могла не порадовать зоологов, ботаников и этнографов, быстро росла и пополнялась всё новыми экспонатами.

Знакомясь с туземцами, изучая и описывая в меру возможности их нравы, обычаи и утварь, Беллинсгаузен вновь и вновь жалел о том, что на борту «Востока» нет учёного-натуралиста — вот кому здесь было бы раздолье.

Он вспомнил неугомонного Лангсдорфа. Тот, несомненно, подивился бы, сколь различны меж собой по виду и телосложению были туземцы тропических тихоокеанских островов, расположенных по соседству. Одни кудрявы и низкорослы, другие — высоки, стройны, с волосами прямыми и длинными, одни татуированы до синевы, а иные — почти не разрисовывают тела.

Местные жители в большинстве своём были рады гостям, и охотно меняли плоды хлебного дерева и кокосовые орехи на зеркала и гвозди. Иногда они предлагали свежую рыбу, чаще — вяленых каракатиц и внутренности ракушек, тоже вяленые, нанизанные на волокна из древесной коры. Приносили рогожи, искусно сплетённые из травы, рыболовные крючки, сделанные из ракушек и улиток, большие красивые раковины, мелкий жемчуг.

Многим островитянам уже было известно действие огнестрельного оружия, и сам вид его производил в них большой страх. Беллинсгаузен вспомнил, как во время остановки у острова Опаро, когда на «Мирном» выпалили из пушки, все гости немедленно бросились с палубы за борт.

«Жители Опаро», — Беллинсгаузен усмехнулся. Они обнаружили изрядную склонность к воровству, — ещё большую, чем когда-то нукагивцы, — и старались украсть всё, что только на глаза попадалось.

На «Востоке» за нечистыми на руку гостями присматривали часовые с заряженными ружьями. Один из островитян, бывших в кают-компании, успел-таки украсть, да не что-нибудь — спинку от стула! Он бросился с нею прямо в воду и погрёб к берегу. Однако, лишь только часовой заметил его и взял на прицел, вор испугался и безропотно возвратил украденное.

Впрочем, кое-где островитяне ружей и пушек ещё не видали, а чужакам не позволяли высадиться из шлюпки на берег.

Когда подошли на шлюпке к острову Моллера, (который Беллинсгаузен назвал так в честь контр-адмирала), на берегу моментально собрались бронзовые островитяне, курчавые, вооружённые пиками и лопатками — наподобие тех, какими новозеландцы бьют неприятеля по голове. На попытку пристать к берегу туземцы ответили гневными криками. Они размахивали копьями и решительно были настроены против знакомства.

Брошенные на берег подарки дикари подбирали охотно, однако все попытки склонить их к миру успеха не имели.

— Дозвольте, Фаддей Фаддеич, дробью пальнуть, — осторожно предложил ему Демидов, уже произведённый из мичманов в лейтенанты, и снискавший на «Востоке» славу самого меткого стрелка.

Беллинсгаузен недовольно сощурился, немного помедлил с ответом. Краем глаза заметил, как Лукерья, которую на этот раз взяли с собой, испуганно уставилась на него. Да не бойся, глупышка, никого не обидим.

Однако на выстрелы согласился.

— Ладно, поверх голов — дозволяю. Пугните разок, — разрешил он.

Со шлюпки выпалили дробью. Дикари в испуге присели, но, обнаружив, что выстрелы не причинили им никого вреда, быстро приободрились. Второй залп произвёл на туземцев странное действие — они стали черпать руками воду из моря и мочить тело.

— Гляди-ка, — хохотнул кто-то из матросов, — воду на себя плещут!

— Видно, думают — мы их обжечь хотим! — догадался другой. — Из ружа-то огонь вылетает!

При каждом выстреле дикари дружно приседали, на всякий случай обливая себя водою, а потом нахально дразнили европейцев, довольные своей мнимой неуязвимостью.

— Ну, довольно стрельбы! — заключил Беллинсгаузен, поняв, что с огнестрельным оружием здешние жители не знакомы. — Доставайте колокольчики. У тебя они, Лукерья?

Луша с готовностью звякнула мешком и достала небольшой медный колокольчик. Мелодичный звон очень обрадовал островитян.

Беллинсгаузен, надеясь восстановить согласие, велел бросить несколько туземцам.

Те жадно похватали подарки, и берег огласился радостным звоном. Однако, как только шлюпка вновь попыталась приблизиться к берегу, радость дикарей моментально сменилась гневом.

— Упорствуют, господин капитан. Дикий народ…

— Упорство сие от совершенного неведения, — вздохнул Беллинсгаузен, с сочувствием оглядывая толпу на берегу. — Что ж, надо возвращаться. Видно, им не время поближе познакомиться с европейцами. Может, оно и к лучшему…

— Много о себе думают… — обиженно цедил чернявый молодой матрос, не забывая при этом споро работать веслом. — Вот ежели положить на месте нескольких, небось, перестали б нам задницы показывать. — Он исподлобья бросил взгляд на туземок, выбежавших из леса на взморье: повернувшись спинами к удалявшейся шлюпке, они принялись победно вытанцовывать, поминутно оглядываясь и выразительно хлопая руками по мягкому месту.

— Тьфу, дурачьё! Дикие и есть.

Многие из матросов засмеялись, глядя на неожиданное представление, устроенное для них на берегу. Но не всем это понравилось. Мнения на шлюпке разделились.

— Позвольте, господин капитан, наказать их за дерзость! Стрельнём прицельно дробью, будут знать…

Беллинсгаузен, развеселившийся стараниями туземных актёрок, сразу отвердел лицом.

— Ни в коем случае, — отчеканил он.