Андрей Соболь: творческая биография - Диана Ганцева

Таким образом, в этом, на первый взгляд, бессмысленном наборе слов просматриваются все основные моменты внутренней драмы героя — вера в спасительную силу революции и разочарование в ней, потеря ориентиров и мучительный поиск себя, попытки обрести почву под ногами и осознание неизбежной гибели. Мы сознательно не упомянули здесь о бросающейся в глаза цитате «De profundis», поскольку она, не встречаясь более в пространстве текста, является все же знаковой, так как вводит в текст мотив молитвы, и требует отдельного рассмотрения.

Эта цитата вновь отсылает нас к Ветхому Завету. Фраза «De profundis» в дословном переводе с латыни означает «Из глубины» и является началом «Песни восхождения» — псалма, который читается как отходная молитва над умирающим23: «Из глубины взываю к Тебе, Господи. Господи! Услышь голос мой» (Пс., 129, 1). Кроме того, подобная конструкция встречается в псалмах Давида: «В тесноте моей я призвал Господа и к Богу моему воззвал. И Он услышал от [святаго] чертога Своего голос мой, и вопль моей души дошел до слуха Его» (Пс., 17, 7); а также в Книге пророка Ионы: «К Господу воззвал я в скорби моей, и Он услышал меня: из чрева преисподней я возопил, и Ты услышал голос мой» (Иона, 2, 3) (Подчеркнуто мной. — Д.Г.). Эту цитату мы находим у Л. Шестова24, по мысли которого «единственный выход там, где для человеческого ума нет выхода. Иначе к чему нам Бог? К Богу обращаются за невозможным. Для возможного и людей достаточно» 25. Во всех этих случаях важна основная идея обращения к Богу в ситуации предельного отчаяния и его отклика на мольбу.

Уже на фронте Гиляров осознает крах того революционного движения, участником которого он был, и гибельность пути, по которому пошла Россия, стронутая революцией. И потому, когда «к вечеру 15 октября из Минеральных Вод сообщили, что в Петрограде восстание, что вся Москва в огне, что убиты члены правительства и несколько немецких конных корпусов, клином врезавшись в Северный фронт, захватив Валки, Псков и Юрьев, спешно двигаются на Петроград», герой, стоя у окна, за которым «возникал рассвет, неторопливый, как молитва, и, как молитва, успокаивающий, думал о том, что не смерть страшна, а путь пройденный, путь в самом начале неверный, путь уже неисправимый, где не те вехи ставились, не те зарубки заносились, где уже поздно, поздно равнять выбоины, метить новые заметы, и что смерть будет незаслуженным даром нерадивому, и что надо встретить и принять ее просто и тихо… что нет уже для него ни прошлого, ни будущего, а только одно недавнее прошлое, в котором он раз навсегда и безоговорочно прочел для себя: „и ты, и ты виновен“, и ждет после приговора нужного и должного наказания, ждет безропотно и покорно» (II, 92). Здесь мотив молитвы, возможной молитвы Гилярова вводится сравнительным оборотом, передающим не только восприятие Гиляровым возникающего рассвета, но и его внутреннее состояние, состояние безмолвной мольбы о «незаслуженном даре нерадивому», которую он озвучит позже в разговоре с Тоней: «Не хочу в коробочку. А куда? Под кирпич хочу. Когда строят дом — и то кирпичи иногда падают с лесов. А генерал писал: строится башня вавилонская. Тем больше кирпичей на головы. Кому на горе, кому на счастье. Но я не заслужил этого счастья, я знаю, но я молюсь о нем, потому что больше некому и не о чем молиться» (II, 117).

Итак, мы приходим к последней сюжетной библейской параллели: гибель Гилярова под ударами ружейных прикладов напрямую отсылает нас к искупительной жертве Христа. Тем более, что ранее в тексте повести уже звучал евангельский мотив в последних словах Ситникова, обращенных к Гилярову: «Милый вы мой… Не надо пить до дна. Не надо, голубчик. Ни к чему. Последний глоток будет такой же черный и хмельной, как и первый. Бежать надо. К черту чашу. Да минует она…» (II, 78). Здесь явственно прочитываются слова-цитаты из моления Христа о чаше в Гефсиманском саду: «Отче Мой! Если возможно, да минует Меня чаша сия; впрочем не как Я хочу, но как Ты» (Мф., 25, 39); «Отче Мой! Если не может чаша сия миновать Меня, чтобы мне не пить ее, да будет воля Твоя» (Мф., 25, 42). И далее высказанное Гиляровым желание попасть «под кирпич», своеобразное моление о камне, становится отзвуком моления Христа о чаше.

В отличие от предыдущих рассмотренных параллелей с библейскими сюжетами, которые явственно прочитываются в повести, так как, во-первых, напрямую называются в тексте и, во-вторых, проявляются в цепях эквивалентных мотивов и образов (потоп — революция, ковчег — салон-вагон, строительство Вавилонской башни — построение новой жизни революционным путем и т. д.); в сюжете крестного пути и гибели Гилярова автор намеренно избегает поверхностных совпадений с евангельским сюжетом. Отсутствует возможная хронологическая связь, эквивалентные образы, даже моление о чаше — вопль Христа, не желающего смерти, о возможном спасении, оборачивается молением Гилярова о камне, воплощающем осознанное стремление к гибели во искупление собственной вины. Акцент смещается с фактических соответствий судеб новозаветного героя и героя нового времени. Автору важна не внешняя эквивалентность этих образов, а их внутренняя общность — общность самоощущения человека, весь ужас состояния которого в том, что он видит, что происходит, и знает, к чему это приведет, и добровольно принимает на себя кару за грехи всех, кто, как и он, «раз навсегда и безоговорочно… виновен» (II, 92).

Прозрение приводит Гилярова к осознанию собственной ответственности за все происходящее, к пониманию необходимости собственного, пусть безрассудного, но реального действия. И тогда он бежит «к платформе, к вокзалу, к гулу, к запаху овчин, махорки, доморощенной сивухи, к ларькам с воблой, к облупленным стенам, где спина спину выпирает, где звенят стекла от брани, к грудам тел и мешков, вместе спаянных жадностью, верой, слезами, проклятьями, мозолями, к тверской, вятской, черниговской, олонецкой, пензенской волне, — к водоверти: еще раз заглянуть, еще раз убедиться, еще раз понять» (II, 123): «Я все должен увидеть. …Надо же, чтобы перед уходом все запечатлелось» (II, 128). Таким же безрассудным действием будет и попытка Гилярова спасти «волосатого генерала со шрамом поперек лба» (II, 133), за которую герой поплатится жизнью, приведя таким образом собственный приговор в исполнение.

Однако, как Вавилонская башня нового времени строится не для того, чтобы достичь неба,