Скульптор - Грегори Фьюнаро

Несмотря на то что Кэти часто думала о матери, вспоминала ее, та почти никогда ей не снилась. Как ни пугали ее воспоминания о встрече с «Вакхом» Микеланджело-убийцы в Уотч-Хилле, которые вот уже две недели были постоянными спутниками Хильди в темноте спальни, но этот странный кошмарный сон подействовал на нее так сильно, что она зажгла свет.

Взгляд Кэти упал на «Спящих в камне» на ночном столике. Сон мгновенно испарился, оставив после себя осадок страха. Сама точно не зная почему, доктор Хильдебрант непроизвольно раскрыла книгу на странице, заложенной вчера вечером, одной из нескольких, которые она отметила в надежде позднее отыскать ключ к рассудку Микеланджело-убийцы.

В верхней части страницы была помещена детальная фотография Ночи, одной из шести мраморных фигур, которые Микеланджело изваял в 1520–1534 годах для капеллы Медичи в церкви Сан-Лоренцо во Флоренции, точнее, для гробниц герцогов Джулиано и Лоренцо Медичи. Два мраморных фасада были практически идентичны по замыслу, каждый с идеализированной мраморной статуей владыки города, сидящего в неглубокой нише над саркофагом с его останками. На резных крышках обоих гробов возлежали по две обнаженные аллегорические фигуры. Ночь и День у Джулиано, Вечер и Утро у Лоренцо.

Текст, к которому подсознательно обратилась Кэти, гласил:

«Что касается Ночи, исследователи долго ломали голову относительно необычной формы левой груди фигуры. Как я уже упоминала при обсуждении пропорций „Римской пьеты“, искусствоведы, а в последнее время даже специалисты по пластической хирургии выдвигают предположение о том, что Микеланджело был совершенно незнаком с обнаженным женским телом и нисколько не заботился о том, чтобы правильно его воспроизвести. Действительно, как и у всех женских фигур мастера, груди отличаются неестественной формой. Они неуклюже приделаны к бесспорно мужскому телу. Современные исследователи сходятся в том, что необычная форма левой груди Ночи не является следствием эстетической ошибки или некоторой незавершенности работы над скульптурой. Однако недавние исследования, проведенные специалистом-онкологом из Американского центра лечения раковых заболеваний, показали, что эта часть тела Ночи обладает тремя отклонениями от нормы, позволяющими судить о последней стадии рака груди. Речь идет о крупной выпуклости над соском, опухоли на нем самом и участке сморщенной кожи сбоку. Все эти признаки указывают на злокачественное образование в данной области.

Как верно замечает этот признанный специалист в онкологии, никаких подобных аномалий нет на правой груди Ночи, у ее спутницы — Дня — и вообще ни у какой другой женской фигуры, созданной Микеланджело. Следовательно, с высокой долей вероятности можно утверждать, что в качестве модели скульптор использовал женщину, живую или мертвую, с ярко выраженным раком груди, и точно воспроизвел в мраморе все физические дефекты.

Однако, несмотря на точное изображение больного органа, мы, как это ни странно, снова видим обе груди неуклюже приделанными к мужскому телу. Как будто в своем знакомстве с женщиной Микеланджело не пошел дальше узкого и объективного восхваления тех „частей“, которыми различаются полы, так и не смог разобраться, как же эти детали взаимодействуют друг с другом в целом. Затем, опять же, существует теория, что Микеланджело сознательно ваял свои женские фигуры именно такими, почти мужскими, просто потому, что, как мы уже обсуждали выше, он считал тело представителей сильного пола эстетически более совершенным.

Надо учитывать, что скульптор изобразил опухоль только у одной из четырех обнаженных фигур, украшающих капеллу Медичи. Смертельным недугом он наделил лишь Ночь, самую мрачную и зловещую из аллегорических фигур. Поэтому не может быть сомнений в том, что Микеланджело не только увидел в опухоли эстетическую аномалию, но и сознательно изваял Ночь с тем заболеванием, которое в эпоху Возрождения считалось следствием избытка черной желчи. Данный факт можно считать еще одной из множества тонких деталей, выражающих метафорический смысл фасада в целом. Однако вопрос о том, в какой степени Микеланджело понимал суть этого заболевания, видел ли в опухоли груди нечто большее, чем традиционная медицина эпохи Возрождения, остается открытым».

Отбросив мешанину разрозненных образов, порожденных сном, Кэти уселась в кровати и долго изучала фотографию Ночи. Она живо помнила обстоятельства, связанные с этим снимком, который сделала на свой старенький «Никон», еще когда училась на последнем курсе Гарвардского университета. В то время Кэти даже представить себе не могла, что использует фото в своей книге, не говоря про его пророческий контекст в части заболевания, которое свело в могилу ее мать. Так уж вышло, что в тот самый день, когда Кэти сдала пленку с Ночью в фотолабораторию, мать сообщила ей по телефону страшное известие.

— Кэт, я не хочу, чтобы ты напрасно тревожилась, — сказала Кион Ким. — Мы, кореянки, очень сильные. Все будет хорошо.

Но тут было нечто большее, чем боль, принесенная воспоминаниями, или злая шутка судьбы, проявившаяся в том, что эту главу Кэти писала в то время, когда ее мать лечилась в онкологической клинике Бостона. В конечном счете данный раздел стал эпитафией. Хильди не могла избавиться от пугающего ощущения, будто обратиться к разделу о Ночи и раке груди ее толкнуло что-то помимо сна, более глубокое, чем образ матери, кричащей из окна длинного черного лимузина, проносящегося мимо школы Иден-Парка.

— Да, доктор Фрейд, — произнесла Кэти вслух. — Символизм бросается в глаза. Черный лимузин — это рак. Машина принадлежит смерти. Она сидит за рулем, увозя мою мать прочь. А я не хочу, чтобы смерть отнимала ее у меня.

«Но при чем тут статуя Ночи? — ответил голос у нее в голове. — У тебя возникло непреодолимое желание обратиться к фотографии, сделанной в тот самый день, когда мать сообщила тебе о том, что у нее рак груди. Странное совпадение, Кэт, ты не находишь? Но тогда ты не увидела связь, ведь так? Там, во Флоренции? Лишь через несколько лет, когда состояние матери уже заметно ухудшилось, работая над книгой, ты в полной мере оценила, какую злую шутку сыграла с тобой судьба в тот день. Боги словно пытались тебя предупредить, Кэти, но ты не смогла их услышать».

— Мама, ты пытаешься что-то мне сказать, предупредить? — спросила вслух Кэти.

Ее взгляд снова упал на раскрытую книгу, на текст под фотографией Ночи.

«Следовательно, с высокой долей вероятности можно утверждать, что в качестве модели скульптор использовал женщину, живую или мертвую, с ярко выраженным раком груди, и точно воспроизвел в мраморе все физические дефекты».

— Женщину, живую или мертвую, — задумчиво повторила Кэти.

Она снова и снова перечитала текст, убежденная в том, что никак не может что-то ухватить. Есть какая-то скрытая связь между кошмарным сном и статуей Ночи, обстоятельствами написания этой главы и теми словами, к которым она обратилась, содержавшими ключ к сознанию Микеланджело-убийцы.

«Послание в послании, — подумала Кэти. — Нужно его ухватить, пока оно не исчезло.

Мать, случайное совпадение во Флоренции, рак груди, Ночь.

Сон о матери, стремление увидеть Ночь, груди, Микеланджело-убийца».

— Какая между этим связь?

«Однако, несмотря на точное изображение больного органа, мы, как это ни странно, снова видим обе груди неуклюже приделанными к мужскому телу. Как будто в своем знакомстве с женщиной Микеланджело не пошел дальше узкого и объективного восхваления тех „частей“, которыми различаются полы, так и не смог разобраться, как же эти детали взаимодействуют друг с другом в целом».

— Детали в целом, — прошептала Кэти, отчаянно вчитываясь в слова, написанные больше семи лет назад. — Части, части, части…

«Затем, опять же, существует теория, что Микеланджело сознательно ваял свои женские фигуры именно такими, почти мужскими, просто потому, что, как мы уже обсуждали выше, он считал тело представителей сильного пола эстетически более совершенным».

«Мужское тело с женскими частями, — мысленно произнесла Кэти. — Эстетически более совершенное.

Сознательное заявление, послание к зрителям от Микеланджело, повторенное убийцей? А кошмарный сон — сообщение от мамы?

Это еще что за чертовщина?

Мама. Женщина. Мертвая или живая? Ночь. Женщина. Мертвая или живая?

Нет.

Мама. Рак груди у мамы. Болезнь. Рак груди. Груди? Груди? Микеланджело-убийца и груди?

Я схожу с ума?»

«Возможно», — ответил у нее в голове голос Сэма Маркхэма.

Закрыв книгу, Кэти положила ее на столик. В ее мыслях теперь царил полный хаос. Связь между кошмарным сном и поисками Микеланджело-убийцы, в которой она была так уверена, когда раскрывала «Спящих в камне», быстро таяла, превращаясь в гложущее сознание собственной глупости.