Скульптор - Грегори Фьюнаро

Да, за год, проведенный на улицах Бостона, Хименесу довелось повидать разных извращенцев. Один такой ястреб даже заставил его надеть подгузник, а потом отхлестал ремнем. Пожалуй, после того раза ему следовало бы обратиться в больницу, но деньги оказались такими хорошими, что он отлежался пару недель у Брайана, после чего снова вернулся к работе. Но сейчас что-то было не так. Его чем-то накачали. В груди, в руках и в ногах юноша чувствовал что-то разбухающее, пульсирующее болью.

Надо соображать очень быстро.

— Любимый, я ублажу тебя так, что ты забудешь все свои печали, — сказал Поль, входя в образ Джима. — Но ты должен объяснить, с чего начать. Зажги свет, малыш, чтобы я тебя видел.

Его голос звучал резко, отчетливо, но словно исчезал прямо перед ним, проваливаясь во мрак. Тут вдруг экран у него перед глазами ожил.

Поль увидел парящую над ним статую, белый мрамор на темном фоне, всего в нескольких дюймах от его лица. Он сразу же ее узнал. Это были Иисус и Дева Мария. Точно такая маленькая белая штучка стояла на комоде матери. Поль видел ее с раннего детства. Ему никогда не разрешали трогать эту вещицу. Мать смотрела на скульптурку, читая молитвы.

«„Пьета“, — мысленно произнес Поль. — Так называла ее мать. „Пьета“».

Да, вот Дева Мария, облаченная в пышные одеяния, смотрящая на снятого с креста Иисуса, лежащего у нее на руках. На этого же самого Христа часами смотрел маленький Поль, когда его родители были на работе. На него снова нахлынули воспоминания. Сначала мальчик ощущал странное возбуждение, затем, когда он уже стал постарше, пришло и чувство вины. Ведь при виде обнаженного тела Иисуса у него уже в шесть лет начинало что-то шевелиться.

— Я тебя понял, — сказал Поль, снова как Джим. — Если ты этого хочешь, я все сделаю. Но давай сначала поговорим о деле, чтобы потом ничто не мешало наслаждению. Хорошо, любимый?

— Тсс, — остановил его голос. — Смотри на экран, сын Божий.

Поль понял, что это был Крис, тот тип в машине, из Интернета. Юноша поймал себя на том, что его охватывает паника. Мысли понеслись стремительно, догоняя сердце. Он должен сохранять спокойствие, рассуждать хладнокровно, бороться с тем дерьмом, которым его накачал этот мерзавец. Вдруг изображение на экране стало меняться, превращаясь в снятое крупным планом лицо Иисуса.

— Вот оно, — произнес Крис из темноты, откуда-то справа от Поля. — Стряхни с себя сон, сын Божий.

Как и Томми Кэмпбелл на этом же самом столе три месяца назад, Поль попытался повернуть голову, отыскать взглядом владельца этого голоса, но видел только изображение статуи перед собой, лицо Иисуса, заполнившее весь экран. Оно было таким же, каким его помнил Поль, но только лучше, прорисованным в деталях в отличие от дешевой сувенирной поделки, стоявшей на комоде матери. Это лицо оказалось строгим, умиротворенным в смерти. Даже сквозь панику Поль прочувствовал его красоту.

— Серьезно, любимый, я тебя понял. Мы сделаем все, что ты хочешь, но от того дерьма, которым ты меня накачал, внутри все болит. Я должен привести себя в порядок. Сзади. Ты понимаешь, что я имею в виду?

Поль не кривил душой, говоря о болезненной пульсации в венах, но вот насчет того, чтобы ублажить этого типа!.. Об этом не могло быть и речи. Как только этот придурок его освободит, он отсюда смоется, врежет что есть силы ублюдку по яйцам и бросится к двери. Да, Поль готов был выскочить на улицу в чем мать родила. В конце концов, даже Джим чувствовал, что этот тип окончательно спятил.

Поль потянул за ремни, но тут изображение на экране снова пришло в движение. Точно так же, как Томми Кэмпбелл завороженно смотрел на проплывающее перед ним тело Вакха, Поль Хименес не мог оторвать взгляд от крупного плана груди Иисуса, следа от раны в боку, маленьких отверстий от гвоздей в правой руке, в бедрах. Наконец камера остановилась на крупном плане пронзенных ступней.

То ли ему подсказал инстинкт торговца собственным телом, то ли все дело было в разлившейся по жилам отраве, но Поль внезапно все понял. Его обуял безотчетный ужас, порожденный крепнущим сознанием того, что Крис, или как там зовут на самом деле этого ублюдка, собирается его убить.

— Ты скотина! — закричал Поль, чувствуя, как его кожа покрывается холодным потом. — Отпусти меня прямо сейчас, и я никому ничего не скажу. У меня есть друзья, которые найдут тебя, долбаный ублюдок! Я им рассказал, куда отправляюсь! Они вычислят тебя по компьютеру, глупый козел!

Никакого ответа, если не считать болезненных ударов в груди. Изображение на экране, моргнув, сменилось, и Поль увидел себя самого, тщетно бьющегося в путах, разглядел свое лицо. Он не стал терять время, гадая, почему у него на голове длинный волнистый парик, который призван придать ему сходство с волосами Иисуса. Юноша сразу же понял это.

— Помогите! — заорал Поль, глядя на то, как невидимая камера движется вдоль его собственного тела. — Кто-нибудь, помогите же!

Хименесу не было дела до того, где находится камера, кто его снимает. Нет, у него осталась только одна мысль: «Спасите меня, вытащите отсюда, или я умру, мать вашу!»

Поль судорожно дергал путы, с нарастающим ужасом следя за тем, как камера перемещается по его телу. Разглядев ремень, стянувший ему грудь, он напрягся изо всех сил. Тут у него в боку открылась рана, и по ребрам потекла красная струйка. Парень непроизвольно затих. Боли не было, но он почувствовал на руках что-то теплое и липкое. Поэтому еще до того, как камера дошла до них, Поль уже понял, что увидит, и заплакал.

— Господи, пожалуйста! — взмолился юноша, охваченный тошнотой при виде зияющих ран в ладонях. — Не надо, пожалуйста! Я исправлюсь. Обещаю! Я не хочу умирать, желаю вернуться домой. Господи, даю слово!

Поль забился в судорожных конвульсиях. Отрава и страх, разлившиеся по его жилам, теперь превратились в нечто единое. Глаза парня готовы были вот-вот лопнуть. Он попробовал их закрыть, удержать в глазницах, но не смог устоять перед невидимым прикосновением откуда-то сзади.

— Смотри дальше, — сказал Крис и нежно положил пальцы Полю на веки, не позволяя им закрыться. — Ты все поймешь и станешь свободным.

Изображение на экране остановилось на ступнях Хименеса, дергающихся, залитых кровью из ран, которые пробил в них Скульптор. Поль попытался повернуть голову, оторвать взгляд от того надругательства, которое было совершено с его телом, однако слезы, навернувшиеся на глаза, казалось, лишь сделали образы более четкими.

— Господи, пожалуйста!.. Я не хочу отправляться в ад.

В тот самый момент, когда его обессиленное сердце остановилось, не выдержав последнего прилива адреналина, смешанного с ужасом оказаться во власти резца Скульптора, душа Поля Хименеса улетела на крыльях.

Никто не знает мое имя.

Глава 22

Вся в слезах, Кэти Хильдебрант закрыла переносной компьютер и выключила ночник. Было уже поздно, и она устала.

«Слишком утомилась и, может быть, чересчур дала волю чувствам», — подумала Кэти.

Однако, несмотря на то что трезвый голос нашептывал слова утешения, она не могла избавиться от острой боли в сердце, вызванной прочтением электронной версии «Провиденс джорнал» с рассказом о похоронах Томми Кэмпбелла. Больше всего ее тронуло не то, что «Бостон ребелс» в полном составе прилетели в Уэстерли на церемонию прощания с закрытым гробом, на которую были приглашены только близкие, не то, что в некрологе были приведены слова лучшего школьного друга Кэмпбелла: «Он добился славы, покоряя мяч, но всю свою жизнь покорял сердца». Нет, у Кэти вызвали слезы две последние строчки заметки, маленькое примечание, добавленное напоследок, с упоминанием о скромных закрытых похоронах, также состоявшихся в воскресенье утром в Кранстоне.

Заливаясь слезами, Хильди заснула с мыслями о маленьком Майкле Винеке, под назойливый голос, звучащий в подсознании и вопрошающий, читал ли эту статью Микеланджело-убийца. Этот же голос язвительно напоминал: «Вот видишь? Он был прав!», одновременно взывая: «Мир, стыдись того, что не увидел за Вакхом сатира!» Но Кэти все разглядела. Она сидела в церкви Святого Марка и думала о Винеках, а перед ее глазами стояло искаженное лицо, жуткая ухмылка сатира, лакомящегося украденным виноградом. Да, Хильди видела его слишком хорошо, парящим перед глазами в темноте спальни для гостей дома Поулков, так же отчетливо, как если бы забралась с фонариком в гроб Майкла Винека.

Вскоре после полуночи Кэти проснулась. Ей снилась ее мать. Сердце Хильди все еще колотилось от стремительного бега по улице и встречи с грузовиком, едва не закончившейся столкновением.

«Мама должна была забрать меня из школы, — подумала Кэти. — Но она проехала мимо в этом странном длинном черном лимузине. За рулем сидел кто-то еще, а мать что-то крикнула мне в окно. Я побежала следом за ней, выскочила на дорогу, но ноги мне отказали. Этот грузовик точно убил бы меня, если бы я не проснулась».