Вельяминовы. За горизонт. Книга 1 (СИ) - Шульман Нелли

– Полина пошла в школу, Джон забрал ее на Ганновер-сквер. Теперь он хочет загнать меня в самую глушь… – о будущем переезде на запад Циона узнала от мужа всего несколько дней назад.

Ни в какой Озерный Край она не собиралась. В белье Циона тщательно спрятала телеграмму, доставленную с абонентского ящика, из Цюриха:

– Будапешт, 23 октября, отель «Геллерт». Номер на имя господина Ритберга фон Теттау. Я тебя люблю…

Циона хорошо помнила роскошный отель, у подножия горы Геллерт, с бассейном и горячими источниками:

– Максимилиан мне показывал здание, с балкона квартиры. Мы обедали в тамошнем ресторане, устрицами и каспийской икрой. Он не встретится со мной, после десяти лет разлуки, в дешевом пансионе… – продав драгоценности, Циона не стала болтаться в городе. В Лондоне ее больше ничто не держало. Обновить венгерский паспорт оказалось проще простого. Поболтав с консульским клерком, отдав сделанные рядом с метро фотографии, через полчаса Циона получила синюю книжечку, с гербом социалистической Венгрии:

– Я хочу навестить родные края, – призналась она клерку, – родители увезли меня из Будапешта девочкой… – имея на руках паспорт и деньги, она не хотела никаких затруднений. Циона понятия не имела, знает ли муж о ее побеге:

– Но, скорее всего, теперь знает… – она вышла из ломбарда в пять вечера, – я исчезла с Хай-стрит, а Банбери, в десять утра… – в Банбери Циона оказалась не одна, а в сопровождении так называемой личной горничной и автомобиля с охранниками:

– Я не потеряла навыков, выученных в Каире, – она раздула ноздри, – я работала в подполье, меня могло арестовать гестапо. Дармоедам из ведомства Джона, со мной не тягаться… – получив, по телефону, от незнакомой женщины, весточку от Максимилиана, Циона поняла, что ей надо отправить письмо в Цюрих. Она могла снять ящик, в почтовом отделении Банбери:

– Но Джон не отдает мой паспорт. Без документа со мной никто не станет разговаривать…

Ционе помог случай, вернее, благотворительный базар, в пользу городского госпиталя. Полина, с удовольствием, пекла с матерью кексы и печенье. Разбирая почту, Циона нашла объявление о будущей ярмарке. Она заметила Джону:

– Было бы хорошо поучаствовать, Экзетеры всегда поддерживали больницу. Полине понравится торговать с лотка… – дочь росла бойкой и не лезла за словом в карман. Девочка зачарованно рассматривала фотографии нарядов, в воскресных газетах, водила пальчиком по строкам светской хроники:

– Когда я вырасту, я стану журналистом, мама, – призналась Полина, – как покойная тетя Тони… – ожидая появления в вагоне венгерских пограничников, Циона скрыла зевок:

– Пусть кем хочет, тем и становится. Девчонка меня совершенно не интересует…

Невозможно было отпустить Полину на ярмарку одну. Несмотря на сопровождавших ее охранников, Циона ухитрилась познакомиться с дамами, заседавшими в благотворительном комитете:

– Они были счастливы поболтать с ее светлостью, – вспомнила девушка, – в Банбери считали, что я больна, и поэтому избегаю публичных мероприятий. Слухи о моих недомоганиях распустил проклятый Джон… – дамы уверили Циону, что ее светлость может пользоваться адресом благотворительного комитета. Девушку снабдили ключом, от абонентского ящика.

Остальное было просто. Получив письмо из Цюриха, Циона ушла от личной горничной и охранников, едва появившись с ними в Банбери:

– Дождалась, пока Джон и дети уедут, и сделала вид, что мне надо отправиться за покупками. Горничная не может мерить за меня белье… – купив несколько комплектов, Циона повела свиту, как мрачно думала о них девушка, в кондитерскую:

– Тамошний туалет выходит на задний двор, а оттуда сто метров до стоянки такси… – к полудню она оказалась в венгерском посольстве, в Лондоне.

Зная, что муж, в первую очередь, запечатает аэропорты и южное побережье, Циона выбрала паром из Хариджа. Рассчитавшись в ломбарде, она уехала, поздним поездом, на восток. Стоя на палубе ночного рейса в Голландию, она не стирала слез с лица:

– Все закончилось. Господи, спасибо тебе. Через два дня я увижу Макса, мы заберем нашу девочку, Фредерику, и больше никогда не расстанемся… – прямых рейсов из Амстердама в Будапешт не было. Долетев до Вены, Циона села на поезд:

– Через четыре часа я войду в гостиницу «Геллерт», – она посмотрела на хронометр, – жаль, что тетя Эстер не берет в страну Фриду, но так даже удобнее. Мы с Максом поедем в Израиль, за нашей дочерью… – австриец, напротив, слушал портативное радио, с эмблемой «К и К». Сосед опустил приемник:

– В Будапеште студенческая демонстрация… – он кивнул на аппарат, – подпольная точка ведет прямую трансляцию. Тысячи человек собрались у памятника генералу Юзефу Бему… – приятель австрийца отозвался:

– Молодежь всегда чем-то недовольна. Они протестовали против Ракоши, того сместили. Теперь, им не нравится новый премьер-министр… – дверь вагона отъехала в сторону. Патруль, в темно-зеленой форме Управления Государственной Безопасности Венгрии, с порога объявил, на двух языках:

– Проверка документов и багажа. Пожалуйста, приготовьте паспорта и не вставайте с мест… – Циона, улыбнувшись, щелкнула замочком сумочки.

Будапешт

Медное солнце играло в круглых куполах, на башенках синагоги Дохани.

Из окна гостиной, в доме на углу улиц Доб и Румбах, было хорошо видно и храм, и пустынный проспект, напротив. Такси, обычно дежурившие у подъезда дорогого отеля «Астория», разъехались. Швейцар скрылся внутри гостиницы. Присев на подоконник, Наум Исаакович Эйтингон усмехнулся:

– Кажется, они сейчас вытащат мешки с песком, и начнут баррикадировать здание… – на тротуарах попадались редкие прохожие, но с каждым часом людей в центре становилось все меньше. Радиолу, в квартире Управления Государственной Безопасности Венгрии, с утра настроили на подпольную станцию. Иван Александрович Серов, сварливо, сказал:

– Непонятно, почему мерзавцев, шныряющих по городу на машинах, еще не нашли и не отвезли на проспект Сталина…

Дом на бывшем проспекте Андраши, где, во время войны, располагалось гестапо и венгерские службы безопасности, перестроили и расширили, снабдив новой подземной тюрьмой. Наум Исаакович поднял бровь:

– Товарищ генерал… – Серов его не поправил, – во-первых, сейчас у службы безопасности на руках сто тысяч человек, собравшихся у здания Парламента, а, во-вторых, так мы, хотя бы, знаем, что происходит в городе… – государственное радио вещало на венгерском языке. Они не хотели приводить в квартиру переводчика:

– Дело деликатное, – заметил Эйтингон, – можно сказать, операция ювелирной точности… – по лицу Серова он видел, что глава Комитета Государственной Безопасности чувствует себя не в своей тарелке:

– Избач не оперативный работник, он всю жизнь просидел за канцелярским столом… – Эйтингон покуривал в окно, – жаль, что сюда не привезти Яшу. Бедняга Яша, не дожил и до семидесяти лет… – Серов приехал на зону, где держали Эйтингона, в начале октября. Просмотрев донесения от Стэнли, Наум Исаакович присвистнул:

– Это наш шанс, гражданин генерал… – Серов покашлял:

– Членства в партии вас не лишали, товарищ Эйтингон… – несмотря на неожиданную приязнь новой власти, Наум Исаакович решил пока не интересоваться судьбой девочек и Павла. Он понимал, что не стоит преступать пределы дозволенного:

– Ничего, у меня есть Саша. Года через четыре он попробует выяснить, куда правительство дело моих детей. Впрочем, ничего с близняшками и Павлом не сделают. Хрущев хочет, чтобы я работал, на благо родины…

Стэнли получил очередное письмо Моцарта, из Израиля. Пани Штерна, с мужем, собиралась навестить Европу:

– В Будапешт едет и подружка нашей Саломеи, ныне мадам Гольдберг… – Эйтингон помнил холодные, темные глаза врача, – кто-то из них точно знает, где сейчас обретается беглянка… – не желая вызывать подозрения Моцарта, его приятель, мистер Тоби Аллен, не интересовался в письмах некоей Ционой Судаковой: