Фея Семи Лесов - Роксана Гедеон
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
После «Истории Франции» чтение стало неотъемлемой частью моей жизни. Теперь Мари неизменно заставала меня с книгой в руках: я читала запоем, со всем жаром десятилетнего ребенка, которому ранее чтение было недоступно. Плутарх, Ричардсон, Клара Рив, аббат Кьяри и Тассо полностью завладели мной. И очень часто я предпочитала тихий шелест страниц живым беседам со сверстницами.
6Мари исчезла из монастыря теплым майским вечером, вскоре после того, как мне исполнилось одиннадцать лет.
Это случилось в субботу, когда Тереза ушла из монастыря к дяде, Клеманс и Жюльетта гуляли в саду, и я осталась в комнате одна.
Было уже совсем тепло, и ветви винограда золотились под лучами солнца. Я стояла у окна, пристально разглядывая фигуры девочек, гуляющих в саду. Мне были заметны даже отдельные движения… Я была сильно взволнована недавно прочитанной книгой Ариосто, всюду мне мерещились неистовый безумец Роланд и его вероломная возлюбленная красавица Анжелика.
Дверь тихо скрипнула, и я узнала легкие, едва слышные шаги Мари. По тому, как тихо она себя вела, я догадалась, что произошло нечто очень важное.
– Тише, – прошептала она, обнимая меня сзади за плечи, – тише, молчи, не говори ничего. Не надо, чтобы нас слышали.
Я удивленно разглядывала ее. Мари была в темном дорожном плаще с наброшенным на голову капюшоном, почти скрывающим волосы. В руке она держала небольшой саквояж.
– Я ухожу отсюда, подружка.
Я недоуменно смотрела на Мари. Она присела и порывисто обняла меня.
– Уходишь? Снова на свидание? Тебя же накажут!
– Меня уже не накажут. Мне восемнадцать лет, и я решила уйти отсюда. У меня нет времени, я почти опаздываю, меня ждут… Но я все же пришла проститься. Как-никак, кроме тебя, я ни с кем не дружила, хотя ты и младше меня намного. Иногда мне кажется, что я знала тебя всю жизнь. А ведь впервые мы встретились совсем недавно.
Она говорила поспешно, прерывисто, бессвязно, путаясь в словах и часто целуя меня. В ее глазах я заметила слезы, но никак не могла до конца уяснить их причину. Мне не верилось, что Мари уйдет из монастыря. Казалось, вот она выговорится, расскажет мне все, а потом снимет плащ и спросит: «Может, удерем завтра в город, Сюзанна?»
– Ты знаешь, он очень меня любит, просто безумно. Я в этом вполне убедилась. Я хочу быть актрисой, а не женой какого-нибудь прокурора или монахиней. Я хочу жить весело…
Во мне проснулась легкая зависть. Как Мари везет! Она непременно убежит из этого унылого места, заживет веселой жизнью, будет путешествовать и плясать на подмостках. А мне еще столько лет придется скучать в этих стенах, выслушивать поучения монахинь, молиться и исповедоваться…
Я буду писать тебе письма… Мы ведь расстаемся подругами, правда? Я старалась не обижать тебя. А за письмами приходи к Максимену – он мой друг, он всегда рад помочь. Я прижалась щекой к ее плечу, но не произнесла ни слова. Эта сцена все еще казалась мне сном. Разве Мари может уйти? С кем же я буду дружить?
Сначала ушел Антонио, потом Луиджи. Умерли мать и Нунча. Отец был так далек от меня, что мне и в голову не приходило думать о нем как о близком. Я и видела-то его всего несколько раз… Маркиза стара и смешна. Я привязалась к Мари, но теперь и она уходит.
– Он, правда, не хочет на мне жениться, но я тоже к этому не стремлюсь. Брак – это всегда обуза, а я не собираюсь из монастыря попасть в новую тюрьму. Для меня главное – театр; я уверена, что у меня получится… Я ведь только театр и люблю, только о нем и мечтаю с самого детства, я всего Мольера наизусть знаю – ты сама слышала… Если тебе будет плохо, напиши мне. Только кажется мне, что наши дорожки разойдутся. У тебя такой отец… Но я так люблю тебя! Знаешь, я даже придумала себе псевдоним…
Она взглянула на часы и, торопливо поцеловав меня, поднялась, не договорив, какой же псевдоним она себе придумала.
– Ну, ты так мне ничего и не скажешь? – жалобно спросила Мари. – Мне бы так хотелось услышать твой голос. Ты обиделась на меня?
– Нет, что ты! – горячо сказала я.
– Прощай, Сюзанна, – грустно проговорила она. – Скажи же мне хоть что-нибудь!
– Я люблю тебя, – прошептала я. И это была правда. Мари подставила мне свою щеку; я поцеловала ее. По правде говоря, я даже не заметила, как она вышла. И только в ту минуту, когда за оградой монастыря послышался скрип колес и лошадиный топот, я вдруг почти физически ощутила, что осталась совсем одна.
7– Вот и все, – сказала мать Элодия, расписываясь в какой-то бумаге, – вот вы и свободны, Сюзанна. Свободны на все лето. Мадам де л'Атур ждет вас в карете, дитя мое.
– Почему же они раньше не забирали меня на лето? – спросила я, дерзко вскидывая голову.
Мне уже давно исполнилось двенадцать; и еще ни разу за два года я не покидала стен монастыря надолго. Я завидовала всем своим одноклассницам. Жюльетта д'Арси в апреле вышла замуж, Диана де Мариньян – тоже. Тереза ездила в Париж, Констанс – к отцу в деревню… Кажется, из тридцати воспитанниц только я и Клеманс оставались в Санлисе. Но ведь Клеманс сирота и небогата!
– Вы же знаете, Сюзанна, отец ваш на королевской службе, тетушка стара и часто болеет. И еще, – строго напомнила мать Элодия, – мы беспокоились о вашем поведении, дитя мое. Сначала вы были не особенно прилежны… Вы же помните вашу дружбу с этой беглянкой, с этой Мари де Попли, которая всех нас покрыла позором и теперь стала падшей женщиной. А нынче, когда вы так изменились, Сюзанна, мы за вас спокойны.
– Я могу идти? – поинтересовалась я довольно бесцеремонно.
– Да, дитя мое, – вздохнув, сказала мать-настоятельница. – У вас впереди два месяца отдыха в провинции. Не забывайте каждый день молиться Господу Богу и пресвятой деве. Будьте прилежны и покорны, дочь моя. Мы ждем вас осенью, вы ведь должны продолжить свое образование.
Я неохотно кивнула. По правде сказать, если б моя воля, я бы никогда сюда не вернулась.
Мать Элодия поцеловала меня в лоб, а я приложилась к ее белой, как молоко, руке. Широким крестным знамением она благословила меня.
– До свиданья, святая мать, – сказала я.
Была середина июля. Влажный булыжник монастырского двора просыхал под солнцем. Я слегка поскользнулась и ухватилась рукой за стену, недобрым взглядом оглянувшись на монастырь. Он и теперь не хочет меня отпускать!
Надо мной возвышались каменные серые стены монастыря, крыша из красной черепицы. В воздухе, как всегда, слышался мерный гул колоколов, медленно растворяющийся в сине-белом небе. Над развесистыми кронами старых вязов с писком парили ласточки, и голуби тяжело ворковали среди листвы. Было влажно и душно. В одном из окон монастыря я увидела мать Элодию и сделала вид, что не замечаю ее.