Фея Семи Лесов - Роксана Гедеон

Жюльетта д'Арси мне совсем не понравилась, и я даже сожалела о том, что мне придется жить с ней в одной комнате. Честно говоря, я была не в восторге и от остальных своих соседок. Мне больше по душе было одиночество, чем компания этих юных аристократок. Я никогда не имела подруг, и теперь мне пришло в голову, что, возможно, без них и лучше.

– Я бы хотела написать письмо в Бретань, – сказала я, обращаясь к Терезе. – Как мне его отправить?

Тереза пожала плечами.

– Да я вообще-то никому не пишу. Письма в конце недели собирает сестра Кларисса и потом сама их как-то отправляет.

– А если приходит ответ?

– Я знаю, что тогда бывает! – вмешалась Клеманс. – Они сначала прочитают его сами, а потом передадут тебе.

– Это все знают, – небрежно заметила Жюльетта.

– А бывало так, – продолжала Клеманс, – что и не отдадут письмо. Однажды Мари Анж пришла записка от одного молодого человека, так ее прочитали, и Мари Анж едва не вылетела из монастыря. А для нее это страшно, ведь она сирота.

– Да, – добавила Жюльетта, – ей, бедняжке, нет другого пути, кроме как стать монахиней.

Мои соседки вскоре ушли заниматься рукоделием, и я снова осталась одна, не очень об этом сожалея.

Я не успела заскучать, ибо не прошло и четверти часа после их ухода, как в проеме двери показалась чья-то светловолосая голова, а затем я увидела незнакомую мне девушку – именно девушку, потому что ей было уже не меньше семнадцати лет.

Она была очень хорошенькой, словно сошла с пасхальной открытки: волосы ее отливали золотом, лазоревые глаза сияли, на щеках играл румянец: характер отличался веселостью и жизнерадостностью.

– О! – воскликнула она, – это ты – новенькая?

– Меня зовут Сюзанна, – проговорила я. – А ты? А ты кто?

Она встала в важную позу: подбоченилась и подняла голову, как Жанна д'Арк, призывающая французов на штурм Орлеана.

– Вы имеете честь, мадемуазель, разговаривать с Аньес Жанной Мари де Попли, родом из Пон-де-Се… В монастыре меня почему-то зовут Мари Анж, а чаще просто Мари. Мне семнадцать лет. Мои родители умерли, мой опекун – граф де Танкарвиль. Скажу по секрету: дурак и пьяница. Мои планы на будущее? Выйти из этих проклятых стен, стать женой актера и играть в бродячем театре. Вы удовлетворены?

– Ах, так ты Мари! – воскликнула я. – Это о тебе рассказывала Тереза, что тебя чуть не выгнали из монастыря за какое-то письмо!

– Чуть не выгнали! – передразнила она недовольно. – Да я сама охотно бы ушла отсюда, если бы была возможность…

Досада на ее лице мгновенно сменилась улыбкой. Мари подхватила юбки и закружилась по комнате, так, словно отплясывала фарандолу с каким-то партнером.

– Это котильон – знаешь такой танец? Чудесно! Хорошо, что хотя бы танцам здесь учат…

Она запыхалась и, наткнувшись на шкаф, остановилась.

– О, дождь уже кончился. Пойдем со мной в город, мне нужно купить себе баночку румян.

– В город нельзя, – сказала я, – нас не выпустят.

– Э-э, я знаю, как отсюда выйти.

– А если увидят?

– Не увидят! – уверенно и беспечно возразила она. – Удача любит смелых, не так ли? А румяна мне позарез нужны. У меня сегодня свидание.

– С кем? – спросила я. Она расхохоталась.

– Любопытно? А вот не скажу, не скажу, не скажу! Мари вызывала у меня восторг. Она была такая живая, веселая, неунывающая…

– Пойдем! – согласилась я, вскакивая. – Пойдем в город!

– Вот и прекрасно, – пропела она игриво, – вот и чудно! До чего же ты молодец, Сюзанна!

Через пять минут, набросив на себя плащи, занятые у кухарки за два су, мы лезли через монастырскую стену, в которой чья-то предусмотрительная рука сделала углубления. Перелезть не составило труда, и единственным последствием этого поступка была маленькая царапина.

Мы бегом спустились с холма, на котором располагался монастырь, и помчались туда, где виднелись красно-черепичные крыши домов, где бранились извозчики и мальчишки разносили газеты, где было так шумно и весело.

Прежде чем забыть обо всем и окунуться в восхитительную свободу временного побега из плена, я оглянулась на святую обитель. Нет, с такой девушкой, как Мари, она уже не казалась мне страшной и угрюмой. Раз правила в монастыре строги, Мари научит меня их нарушать. К тому же я совсем не чувствовала желания жить по распорядку и быть благовоспитанной пай-девочкой.

Часы на ратуше пробили два, и Мари напомнила мне, что нам надо спешить.

Среди прочих воспитанниц монастыря я не знала более яркой и веселой девушки, чем Мари. Я привязалась к ней на удивление быстро и повсюду за ней следовала. Мари смеялась и называла меня Пятницей.

В небесной синеве глаз Мари Анж всегда искрилось озорство, в изгибах розовых губ таилась насмешливая улыбка. Мари смеялась часто и охотно, и ее громкий, переливчатый, серебряный смех весело нарушал чопорную тишину монастырских стен, и монахини встревоженно поджимали губы: снова эта де Попли смеется! Они не любили Мари, она была для них лишь досадной помехой, из-за которой в монастыре не все благополучно. Ей было уже семнадцать, и учить ее было нечему, а ее опекун, граф де Танкарвиль, никак не желал забирать Мари из монастыря. Первое время ее пытались склонить к монашеству, но вскоре поняли, что это пустая затея. Мари часто сурово бранили и наказывали – запирали в чулане, не давали пищу целые сутки; ведь за Мари некому было заступиться. Она оставалась веселой, и только щеки ее гневно вспыхивали, когда она видела сестру Клариссу или мать-настоятельницу.

Я не могу сказать, что Мари увлекалась чтением, но именно от нее я узнала о существовании Мольера, Расина, Корнеля, Сирано де Бержерака. Она была влюблена в театр и знала наизусть многие пьесы, а некоторые сцены из «Мизантропа» и «Школы жен» разыгрывала так живо, что я искренне уверовала в ее талант. И хотя в ней чувствовалось артистическое дарование, она отнюдь не была лицемеркой и не позировала в жизни. Были ли у нее недостатки? Если и были, то я не видела их.

За годы учения она досконально изучила законы монастыря и нашла способ нарушать их. У Мари был в Санлисе друг, приказчик Максимен, через которого она отправляла и получала все письма. Я тоже научилась этому. Через монахинь я отправляла письма только старой маркизе и принцу. Но, сколько я ни пыталась письменно разыскать братьев, никаких известий из Сент-Элуа не приходило.

Медленно тянулись в монастыре дни. Каждый из них был похож на предыдущий, и я с тоской ждала праздников, когда можно будет куда-нибудь уйти – ну, хотя бы к барону де ла Фошу. До настоящих каникул, с приходом которых меня должны были забрать в Сент-Элуа, было еще очень долго – по монастырским правилам только по прошествии года я могла впервые покинуть обитель святых сестер надолго.