Семь дней в июне - Тиа Уильямс

Шейн прислонился спиной к скамейке.

– Это твоя родословная? Какое-то удивительно темное, фантастическое дерьмо!

– Будет еще темнее. – Ева хранила эти истории всю свою жизнь и была в восторге от того, что пришло время выпустить их из клетки. – Когда Кло была еще младенцем, ее мать, Дельфина, сбежала однажды ночью. Без предупреждения, просто сбежала в Новый Орлеан и выдала себя за сицилийку. Сменила фамилию Мерсье на Мичелли, стала шоу-герл, вышла замуж за генерального прокурора, родила белого сына, покорила общество тысяча девятьсот тридцатых годов, а когда ее муж через несколько лет умер, унаследовала его дом. Чернокожая женщина владела лучшим особняком в очень, очень расистском районе Гарден.

– Представляешь, как она боялась, что ее разоблачат, – сказал Шейн.

– Вряд ли. В сорок лет она утопилась в ванне во время ежегодной рождественской вечеринки, когда дом был полон новоорлеанских аристократов. Она написала Passant blanc[92] губной помадой на кафеле. Сама себя разоблачила. – Ева неопределенно пожала плечами. – Историю, видимо, похоронили. У меня есть белые кузены, которые не знают, кто они такие. Я нашла их на Facebook. Они очень белые. Белые республиканцы.

– Среди членов вашей семьи есть ложные итальянцы?

Шейн жаждал продолжения. Когда Ева говорила, она преображалась – ее руки парили в воздухе, словно выхватывая куски истории, ее голос был плавным, меняющим форму. Как будто она сама прожила эти истории.

Ева была всеми этими женщинами.

– Целая книга, – сказал Шейн. – Пожалуйста, напиши ее.

– Ну да, и какое взять название? «Безумные матери и забытые дочери»? – Казалось, Ева думала об этом. Часто. – К тому же я должна написать пятнадцатую книгу, прежде чем начну что-нибудь еще.

– Об этой книге ты упоминала в кафе, – сказал Шейн, что-то припоминая. – Ты еще сказала, что ее никто не будет читать? Ты ошибаешься! Это история черной Америки, рассказанная сквозь призму очаровательных злодеек.

– Слушай, Одри ничего об этом не знает. Она думает, что Лизетт – героиня. Я… немного подправила историю, потому что хочу, чтобы она гордилась тем, кто она есть, – сказала Ева. – Я даже никогда не была в Белль Флер.

– Так поезжай. – Шейн вдохновенно повернулся к ней всем телом. – Поезжай.

– Не могу. – Ева покачала головой. – Мне придется заглянуть в свою душу.

– Что же тебя останавливает?

– Там бардак, – сказала она в пустоту.

Ему стало интересно, когда в последний раз она так раскрывалась перед кем-то.

– Но это хорошо, – настаивал он. – Это ты.

– Я не могу позволить себе развалиться на куски, – сказала она.

Ева встретилась с ним взглядом. И Шейн почувствовал, как она изголодалась. Его охватило желание защитить ее. Схватить Еву и сбежать. Что, памятуя о прошлом, ничем хорошим не закончилось бы.

– Шейн, – тихо сказала она, – почему ты не назвал меня по имени?

Шейн вздрогнул, застигнутый врасплох. Так трудно быть между тем, что чувствовал тогда, и тем, что чувствуешь сейчас. Если Шейн произнесет ее новое имя, то она перестанет быть воспоминанием. Она станет осязаемой. И ему придется признать реальность. А Ева Мерси будто разматывала его, медленно и верно, словно дергая за нитку.

Шейн приехал, чтобы признаться и уйти. Влюбляться в нее не входило в его планы.

– Я не могу произнести твое новое имя.

– Почему?

Подыскивая слова, он выговорил:

– Я тоже не могу позволить себе развалиться на части.

Шейн уловил тоненький вздох Евы и увидел, как разошлись ее губы, но не услышал ответа – потому что перед ними уже стояла розовохвостая девчонка. Загораживая солнце. Она махала руками, как будто находилась очень далеко.

Они смотрели на нее растерянно (Ева) и раздраженно (Шейн), вынужденные оторваться от важного момента.

– Приветики! – крикнула она. – Я Ширли. С двумя «и».

– Ни за что бы не догадались, – пробормотал Шейн.

– Вижу, что у вас, ребята, напряженная атмосфера? Я подумала, что вам нужно расслабиться, поэтому я приглашаю вас! Но поторопитесь, мы закрываемся в пятнадцать ноль-ноль.

– Куда? – спросила Ева.

– В «Дом снов». Я привратница. – Розовый Хвостик жестом указала на неприметный городской дом через дорогу. Там была черная дверь с вывеской «Дом снов», написанной белыми печатными буквами. Женщина из корпоративного центра Мидтауна в отрезном платье от Ann Taylor вышла, удовлетворенно зевая.

– Ох-х-х, – вздохнула Ева, повернувшись к Шейну. – Я читала об этом месте на Refinery29. Это арт-инсталляция, которая похожа на детский сад, только для взрослых. Ты приходишь сюда, медитируешь, спишь, отдыхаешь. А потом возвращаешься на работу обновленным.

Шейн был настроен скептически. Двадцать лет назад он ограбил бы всякого спящего идиота в этом доме.

– Безопасно ли дремать рядом с незнакомцами? – спросила Ева, почти читая его мысли.

– У нас серьезные правила, – настаивала Розовый Хвостик. – Итак, «Дом снов» – это звуковое и световое погружение. В комнатах темно, мягкий сиреневый свет, благовония и гипнотическая музыка – слышатся разные тона, в зависимости от того, стои́те вы, сидите или лежите, – пояснила она. – Снаружи – хаос, глобальное потепление, Майк Пенс. Там – мир, искусство, свобода. Это как безопасное психоделическое путешествие!

Кайф без наркотиков? Ева посмотрела на Шейна. Шейн посмотрел на Еву.

Через десять минут Шейн и Ева оказались в комнате, похожей на утробу матери, и поплыли в неизвестность.

К тому времени «Ширли с двумя “и” Санчес уже выложила фотографию Шейна и Евы с айфона модели Х в группу «Проклятые» с подробным описанием увиденного. В роли координатора мероприятий довольно ограниченной ассоциации «Ведьмы-латиносы» в Квинс-колледже она была большой поклонницей ведьмы из книг Евы, но, давно обитая в Нью-Йорке, она была слишком самонадеянна, чтобы сообщить об этом Еве.

Глава 14. О девушках

– Спэрроу всегда так делает, – причитала Парсли Катцен, которая уже десять минут вещала в обличительном тоне. – Она так хочет пить. Такая старательная.

Одри была не в настроении выносить эту трагедию. Парсли была в состоянии говорить только о Спэрроу Шапиро. И о Ривердейле. А теперь Одри придется сидеть рядом с ней целый час. Как будто содержание под стражей может быть намного хуже.

– Вчера я надела новые ботильоны на платформе, – начала Парсли, – а Спэрроу говорит: «О, я заказала такие же в Urban Outfitters в прошлые выходные». Сучка, нет, не заказывала. Тебе просто нужно алиби на случай, если ты придешь в школу в моем дерьме.

Запрещая себе закатывать глаза, Одри дала самый мягкий ответ, на который была способна:

– Может, она их и купила. Мы все покупаем одни и те же вещи. Смотри, мы обе носим кроссовки Keith Haring Vans.

– Наши вансы вездесущи, – усмехнулась Парсли, которая, как подозревала Одри, не знала, как пишется слово «вездесущи».

«Дело не в том, что Спэрроу украла твои сапоги, – подумала Одри. – Дело в том, что она украла твою вступительную песню на бат-мицве. Можно подумать, у кого-то монополия на песню Old Town Road».

Одри не хотела больше это обсуждать. Ладно еще, что отвлечь Парсли легко.

– У тебя