Мурзук (сборник) - Виталий Бианки

После победы над Бандитом Карабаш по праву стал вожаком базарной стаи.

Бандит не показывался больше на базаре. Он стал псом-бродягой. Хоть и хромой, он был еще так страшен, что от него разбегался весь собачий сброд, промышлявший на помойках и свалках. Во всем городе он боялся одного Карабаша.

Карабаша боялись все, даже люди. Самый отчаянный из беспризорников, Садрейка, – и тот не решался подходить к нему близко.

Карабаш не лаял, не ворчал, только молча показывал зубы – и от него отскакивали все.

Он одичал за те несколько месяцев, что его не было в городе. Вот что случилось с ним после падения с яра.

Вынырнув, он заработал лапами и поплыл. Ему удалось пересечь широкую реку.

Нарыв на его плече лопнул еще во время прыжка через плетень. Чистые волны реки омыли рану. На той стороне реки он скоро нашел себе пищу: мышей, карбышей, зайцев, птичьи гнезда.

Он остался жить в степи. Тут быстро проснулись все врожденные его способности, дремавшие в городе. У него оказалось прекрасное чутье. Он очень скоро научился находить норки мышей и карбышей, подстерегать дичь против ветра, неслышно подкрадываться, распутывать хитрые петли зайцев.

В степи ему не раз пришлось драться с овчарками, охранявшими стада. Это у них он перенял прием, который помог ему победить Бандита: защищая свое горло, припасть мордой к земле и снова вскочить на лапы, когда противник этого меньше всего ожидает.

Охота отучила его лаять зря и без толку, колотить хвостом по траве и кустам: это только распугивало дичь. Заряд дроби, полученный им от случайно встреченного охотника, окончательно убедил его, что люди ему – враги. И уж он не задумался бы теперь перервать глотку тому, кто протянул бы руку к нему или к его добыче.

Не боялся он теперь и серого врага – волка: с двумя пришлось ему встретиться в разное время в степи, и обоих он одолел. Одичалый, он сам теперь стал похож на матерого волка и страшен стал людям, как волк.

Любил он теперь на всем свете одну только свою серую подругу-овчарку.

Однажды, когда он только что догнал и задушил зайца, она выползла из кустов тощая, вся исполосованная плетьми. Голодными глазами она впилась в убитого зайца и униженно виляла хвостом. Карабаш бросился было на нее, но она опрокинулась на спину, подав сигнал – «сдаюсь!». Он не был голоден и скоро подпустил ее к зайцу. Поев, она пошла за Карабашем, и больше уже они не расставались: вдвоем охотиться оказалось удобней.

Потом подошла зима. Птиц стало мало, мыши скрылись под землю, трава полегла и покрылась снегом. Добывать пищу охотой стало трудно. Вместе с подругой Карабаш перешел реку по льду и вернулся на базар.

Тут они вырыли себе нору; жилось им сытно. И непонятно, с какой тоски в лунные зимние ночи Карабаш выходил на площадь, поднимал к небу черную морду и выл протяжно и жалобно. Чем-то отличался его голос от жуткого волчьего воя. Была ли в нем тоска по снежным просторам степей? Или грустное воспоминание о человеке-хозяине, о нежных детских ручках, когда-то гладивших его лохматую голову, когда сам он был еще веселым маленьким щенком?

Уже началась весна, когда новое событие опять на другой лад повернуло спокойную жизнь Карабаша.

У серой подруги его родились щенята. Их было пятеро. Мать грела малышей в норе, почти из нее не вылезая, и никого, даже Карабаша, не подпускала к детям. Карабашу приходилось теперь доставать пищу и для себя, и для нее. Первое, что удавалось добыть, он всегда приносил ей, клал у входа в нору и тогда только бежал промыслить что-нибудь и себе на обед.

Воровать он не воровал, но когда однажды тучный торговец попробовал палкой отбить у него упавший с прилавка крендель, Карабаш зубами вырвал у него палку из рук и так рявкнул на торговца, что тот от страха едва ноги унес.

Скоро после этого на глазах того же торговца случилось неожиданное происшествие.

К лавке его подошла девчонка-нищенка. Она протянула руку и сказала:

– Толстый, дай хлебца?

Торговцу не понравилось, как она просила: он привык, чтобы ему кланялись и вымаливали униженно.

– Развелось тут вас! – крикнул он зычно. – Пшла вон, воровка!

– Я у тебя воровала? – задиристо огрызнулась девочка. – Жалко кусочка? Вон у тебя сколько калача.

– Есть, да не про твою честь! Проходи, проходи, рвань! Я вот тебе!..

– Обожди, толстопузый! – отскакивая, пригрозила девчонка. – Умрешь – черви тебя съедят!

– Ах ты!.. – начал было разозленный торговец, но осекся: заметил пробегавшего мимо Карабаша. В голове торговца мелькнула злая мысль. Он схватил со стойки кусок калача и кинул его псу: – На вот! Видала: псу дам, а ты слюни глотай!

Калач упал перед носом Карабаша.

Одним прыжком девочка оказалась рядом и как крикнет:

– Не смей!

Волкодав, уже разинувший было пасть, так и сел на задние лапы. Страшные зубы его щелкнули в пустом воздухе.

Девочка протянула руку и подняла калач.

– А ты видал, жадюга: пес-то добрей тебя! – крикнула она оторопевшему от удивления торговцу.

Он никак не мог понять, почему грозный волкодав не оторвет у девчонки свою добычу вместе с пальцами. Наклонив голову набок, по-щенячьи опустив одно ухо, пес всем своим видом выражал растерянность и смущение.

Девочка внимательно на него посмотрела, оторвала от калача кусочек, кинула псу и крикнула:

– Бери!

Карабаш сорвался с места и схватил кусочек.

– Ты – мой щенуша! – уверенно сказала нищенка и смело положила ему руку на голову.

Громадный пес вдруг поднялся на задние лапы, передними пал ей на плечи и, взвизгнув, лизнул в лицо.

Так нечаянно Карабаш нашел свою хозяйку.

Часть вторая

Глава первая

Тревога

Лунной летней ночью все население степного городка было взбудоражено неистовым многоголосым лаем. Злые сторожевые псы рвались с цепей. Шавки-пустобрешки, визжа, высовывались из подворотен, готовые, в случае чего, сейчас же нырнуть назад во двор.

Собаки точно обезумели. С улицы в улицу, из квартала в квартал перелетало это безумие, широкой волной мчалось от одной окраины к другой. В несколько минут им был охвачен весь город.

От собак оно передалось другим животным. Ржали лошади, бились в стойлах, копытами в щепки кроша доски. Скрипуче ревели верблюды. Деревянными голосами кричали ишаки, мычали коровы, куры с кудахтаньем хлопали крыльями. Даже кошки в домах задирали хвосты, воинственно выгибали спины, готовясь ринуться на невидимого врага.

Люди вскакивали с постелей, в чем были бежали на двор. Их оглушал неистовый рев и крик. Хозяева кидались к своим животным. Но даже всегда спокойные коровы никого не подпускали к себе. Они бесновались и бились, охваченные ужасом перед ведомой им одним опасностью. Люди были бессильны помочь им.

Многие из горожан говорили потом, что сами испытали в эти минуты необычайно жуткое чувство. Страх носился в темноте. Невозможно было понять, откуда грозит опасность, какая она. Но что опасность близко, в этом не сомневался никто: слишком велик был ужас животных.

Вдруг в центре города раздались торопливые револьверные выстрелы. Там волной вскинулся остервенелый собачий лай – и стремительно покатился по главной улице. А через несколько минут в конце ее кто-то гулко ухнул из большого охотничьего ружья.

Вскоре после этого дикий хаос лая, рева, мычания стал заметно утихать. Первыми успокоились коровы и верблюды, за ними – ишаки и лошади. Одни шавки-пустобрешки, отважно теперь выскочив на улицу, долго еще тявкали в пустую лунную мглу.

Люди до самого рассвета не расходились по домам. Кучками собирались они у ворот, полуодетые, взволнованно обсуждали странное ночное происшествие. В том захолустном городке жизнь протекала мирно, сонно, и всякое неожиданное событие было праздником.

Вести передавались из уст в уста, как по телефону. Через пять минут после выстрелов все уже знали, что так всполошило животных.

В город забежал волк.

В степи вокруг города волки совсем не были редкостью. У дальних хуторян и казахов они круглый год резали скотину. Зимой стаями приближались к окраинам. Но с самого того времени, когда после голода горожане снова обзавелись овчарками, ни разу не было, чтобы волк летом, да еще в одиночку, осмелился ворваться в город. На городских улицах волка ждала верная смерть.

Горожане недоумевали: что могло заставить осторожного зверя покинуть степь? Причиной тому – это всем было ясно – не мог быть голод: летом в степи много добычи всякому зверю.

Еще больше поразило воображение жителей, что волк остался невредим. Он отбился от всех собак. Трое милиционеров и один охотник стреляли в него, но безуспешно. По прямой, как стрела, главной улице зверь пересек весь город и ушел в степь.