Призраки не умеют лгать - Анна Сокол

— Садитесь, — кивнула очень довольная собой женщина, — и перестаньте смущаться. Я ещё помню, каково быть молодой и влюблённой.

Она сняла пушистый голубой свитер и небрежно бросила на спинку стула.

— Итак, — мать Дмитрия села напротив и пододвинула ко мне дымящуюся чашку, — желаю услышать полный рассказ. Всё: от знакомства до вашего приезда сюда.

Её кад-арт висел на витой серебряной цепочке. Очень похоже на диаспор благородного серого оттенка с перламутровым блеском. Если это так, то передо мной личность творческая, наделённая многими талантами и тщеславием в довесок.

— Не могу, — вымученно улыбнулась я. — Это связанно с работой, а дело по закрытой категории.

— Так вы коллеги? — Галилиана в свою очередь посмотрела на цепочку кад-арта под моей блузкой.

— Не совсем. Он ведёт моё дело.

— Надеюсь, он не был очень строг, — женщина рассмеялась и подмигнула.

Я обратила внимание на её глаза, их голубизна стала прозрачной, и за этой завесой проглядывало что-то иное, несовместимое с весельем. Что-то более приземлённое и знакомое. Расчёт, предвидение, не знаю, как назвать эту странную рациональность. То же самое было в глазах её сына.

— Что вы делаете в столице? Или это официальное представление?

Вот тут-то меня и ударило. События вчерашнего вечера — что из них было следствием, а что причиной.

Наверное, в моем лице что-то изменилось, потому что Галилианна нахмурилась, полные губы слегка поджались.

— Понимаете, у меня вчера… бабушка умерла, — произнести это оказалось очень трудно.

Почему я должна вообще что-то объяснять?

— Сочувствую, — сказала женщина. — Извините за расспросы, но разве вы из Заславля? Я подумала…

— Нет. Из Вороховки. Родители живут в Старом Палисаде, а бабушка мотается… моталась отсюда туда. Никак свою службу контроля оставить не хотела, — я помешала миниатюрной ложечкой кофе и взяла чашку. — Вы, наверное, о ней слышали. Нирра Артахова.

Обычно реакция на имя бабушки легко предсказуема. Либо опасения, причём беспочвенные, ведь перед ними всего лишь ее внучка, а не грозный псионник. Либо уважение, плавно переходящее в зависть, влиятельных родственников хотели бы иметь многие. Но Галилианне удалось меня удивить. И напугать.

Рука, державшая чашку, дрогнула, неловко поставленный кофе плеснулся через край, украсив светлую столешницу тёмными пятнами. Женщина шумно выдохнула и спрятала руки под стол.

— Вы дочь Сергия? — спросила она осипшим, не имеющим ничего общего с прежним звонким сопрано, голосом.

— Да, — её беспокойство меня не тронуло, а вот вопрос не понравился, — Артахова Алленария Сергеивна.

— Нет, — Галилианна неожиданно затрясла головой и повторила, — нет. Он не мог так далеко зайти!

Нехорошее предчувствие ужом заползало под кожу. Не надо, не спрашивай, скомандовала я себе. Поскорей бы пришёл Демон, в его присутствии всё или разрешается, или становится незначительным.

— Этого не будет, — прошептала женщина. — Никакая месть не станет ему оправданием.

— Галилианна, — начала я, но меня уже не слушали.

Мать Дмитрия вскочила и убежала в комнату.

Пронзительный звонок трамвая заставил меня очнуться, я слишком близко подошла к рельсам, и предусмотрительный водитель дал сигнал. Дом псионника остался далеко за спиной, спальный район сменился историческим центром. Светофоры столицы, в отличие от остальных городов империи, обладали странной способностью гореть для машин дольше, чем для людей.

Вытянутый внедорожник с яркой эмблемой на капоте, издав гудок, затормозил напротив меня, к неудовольствию людей перегородив пешеходный переход. Имперская служба контроля.

— Алленария, — позвал меня знакомый голос, и пассажирская дверь приглашающе открылась.

— Здравствуйте, Илья Веденович, — я ухватилась за ручку и полезла в салон.

Водитель — старый бабушкин друг и коллега Илья Веденович Лисивин, для меня дядя Илья даже сейчас, когда детские годы девочки, которая его так называла, остались позади. По возрасту он годился Нирре скорее в сыновья, чем в друзья, но им это никогда не мешало. Среднего роста, абсолютно седой, хотя едва разменял пятый десяток, с пышными усами и вечно печальными карими глазами.

— Прости, что меня вчера не было рядом, — первым делом покаялся псионник, — дежурство на острове.

— Ничего, — я пристегнула ремень.

— Куда тебе?

— Домой.

— В Вороховку? — грустная усмешка специалиста была почти не заметна.

— К бабушке.

Илья кивнул и стал разворачивать машину.

— Если хочешь, то можешь пожить у меня. Сима будет рада, — предложил он.

Я вспомнила жену псионника, Симариаду, высокую тучную женщину, обладательницу громкого голоса и непревзойдённого кулинарного таланта. Ни детей, ни внуков у Лисивиных не было, и они всегда рады друзьям. Только, боюсь, гость сейчас из меня никудышный.

— Вы не знаете, это надолго? Я имею в виду, когда можно будет уехать?

Лисивин искоса взглянул на меня и затормозил перед знакомым серым домом.

— Когда захочешь, — его лицо было таким сочувствующим и добрым, что слезы невольно подступили к голу, — официальных причин задерживать тебя нет, но Лена…

Он замолчал, стараясь подобрать правильные слова. Пауза, от которой так и веет тактичностью.

— Сергий и Злата в больнице, у Нирры осталась лишь ты. Сама понимаешь — похороны, наследство.

Я сжала пальцы на сумке, не хотела, чтобы он увидел, как они задрожали.

— Никогда никого не хоронила.

— Мы поможем. Не бойся, империя в стороне не останется. Твоя бабушка была великой женщиной, что бы ни говорили. Все не могут быть добрыми.

— Вы найдёте убийцу?

В глазах Ильи промелькнуло отражение моей боли, он отвернулся и постучал пальцами по рулю и предложил:

— Давай поднимемся.

В вестибюле дежурила другая пара охранников, их я тоже хорошо знала, но сейчас даже и не вспомнила о вежливости. Псионник проигнорировал лифт и пошёл по лестнице, собственно, как делал это всегда. В детстве я частенько бегала с ним наперегонки и, бывало, побеждала. Когда он позволял.