Ученик - Picaro

Было еще одно чувство, которое помогало Урсу смириться с возможной утратой отцовского дома. Он перестал любить свой город. И людей, которые в нем жили. Всех тех, кого привык считать "своими" уже только потому, что они родились и выросли за одними крепостными стенами. Незримая пуповина, связывавшая его со всеми, кто жил в Мевеле, с городской общиной – оборвалась. В одну из бессонных ночей паренек ясно понял, что окружающие их люди на самом деле – совершенно безразличны к нему, матери, покойному отцу, оклеветанному Гансу. Исчезни завтра их семья полностью, умри, почти никто и не заметит. Только близкие знакомые поохают, посудачат… забудут. А кое-кто позлорадствует и начнет высчитывать, какую прибыль принесло их исчезновение. Люди, которых он каждый день видел на улице, и невидимый Бог были одинаково равнодушны.

Иногда Урсу даже хотелось, чтобы пришлось оставить унаследованный от прадеда дом. Вырвать Ганса из цепких лап правосудия и, уехав, обосноваться где-нибудь в другом месте. Может быть, поискать счастья в имперской столице, или Цутхе. Все равно где, лишь бы больше не видеть улиц, которые еще недавно казались такими родными. Сейчас, проходя по ним, Урс не ощущал ничего, кроме холодного равнодушия, веявшего от каменных стен.

Но окончательно погрузиться в уныние ученику ювелира не пришлось. На следующий день, как были подписаны надлежащие бумаги, секретарь Вальбаха принес вдове деньги. Банковского служащего, прятавшего под плащом туго набитый серебром, опломбированный сургучом мешочек, сопровождали двое охранников. Вслед за деньгами в доме покойного Петера Графа появились гости – слуги фон Бакке привезли из-под Кляймзуфа старушку Габи с сыном. Сам же юрист, отправив важных свидетелей в Мевель, уехал в Рухт и столицу княжества.

Увидев лесных жителей, Урс слегка оробел: двоюродный брат не преувеличивал, когда говорил, что матушка Габи похожа на колдунью из страшной сказки. Коричневое морщинистое лицо, усеянное бородавками, из которых торчали волоски, горбатый нос, цепкие злые глаза и седые косматые волосы до самых лопаток. В костлявых шишковатых пальцах толстая клюка, которой, того и гляди, огреет, если что не так.

Одетая в вытертую меховую шубейку, низенькая, согнутая временем, словно горбунья, она быстро просеменила от саней к дому. Следом, неся в огромной лапе узел с вещами, шагал настоящий великан – ее немой сын. На мать бородатый мужик совершенно не походил, как выяснилось позже, удался в покойного отца-дровосека. Широченная грудь, могучие руки и ноги, на полголовы выше любого, ранее виденного учеником ювелира. Но мутный взгляд и расслабленный рот, из уголка которого на смоляную бороду тянулась струйка слюны, говорили сами за себя – в голове мужика было пусто. Общаясь с остальным миром, он мычал что-то нечленораздельное. При этом помогал себе руками, совершая отчаянные жесты, но до конца его понимала только старуха-мать. Карл слушался ее беспрекословно, ко всем остальным относился равнодушно или с опаской, если человек ему не нравился. Например, хозяев он почти не замечал, а от Джордана прятался.

Оказавшись в доме ювелира, матушка Габи повела себя без робости. Несмотря на преклонный возраст и отсутствие большей части зубов ум ее был ясен, а глаза, как потом понял Урс, смотрели не зло, но внимательно. К вдове отнеслась с уважением и сочувствием, обе женщины даже поплакали вместе, когда гостья рассказала, как выхаживала раненого Ганса. Ученика ювелира она добродушно ущипнула коричневыми пальцами за щеку и сказала, что он "добрый мальчишка". А на Гретхен, к великому злорадству Урса, старушка нагнала такого страху, что ленивая и вздорная девица слушалась ее с полуслова. Стоило матушке Габи что-либо приказать Грете, сопроводив слова тяжелым взглядом из-под косматых бровей, как та бросалась исполнять. И перестала перечить "братику", который тоже не упустил возможности погонять нерадивую деваху.

Мастер Джордан, пришедший осмотреть больную, с уважением отнесся к знахарке. Точнее сказать, к ее познаниям в лесных травах, грибах и заговорах. Он снова зачастил в дом Графов и подолгу сиживал с матушкой Габи, перебирая за разговором пучки сушеных трав, привезенные старушкой в город. Поначалу гостья встретила лекаря неприветливо, неохотно отвечала на вопросы, но, уразумев, что Тим хорошо разбирается в ее ремесле, сочла равным. Подарила ему горшок особым образом вытопленного барсучьего жира, несколько мешочков смесей, приготовленных из целебных трав и кореньев. А в один из дней матушка Габи заняла кухню, выгнав с нее девку, и под присмотром старушки алхимик целый вечер варил какие-то на редкость пахучие декокты. Результатами оба были весьма довольны. На следующий день Джордан в благодарность сводил знахарку к сапожнику. Тот, сняв мерку, пообещал алхимику изготовить для подагрических ступней Габи особо мягкие и теплые туфли.

Вечером того же дня в город возвратился фон Бакке. Новости юрист привез самые обнадеживающие. Приказом имперского судьи несчастного Ганса вырвали из лап мевельских чиновников. Правда, парень остался в камере, но смог теперь видеть родных. Урс с матерью навестили его на следующее утро. Фрау Анна с племянником расплакались, но победы, одержанные адвокатом, настолько воодушевили вдову, что обошлось без успокоительных снадобий.

Урсу этот визит достался намного труднее. Навещая двоюродного брата, ученик ювелира ужаснулся тому, в кого превратился пышущий здоровьем парень. За три прошедших месяца, что они не виделись, Ганс стал настоящей развалиной. Отощавший, с тонкими, как у старика, руками, трясущейся головой на кадыкастой шее, он походил на собственное привидение. Даже после того, как приглашенный цирюльник побрил и постриг арестованного, переодетый в чистую одежду, Цимм выглядел очень плохо. Утратив запущенную бороденку, его голые, когда-то румяные щеки, ввалились, делая лицо Ганса попросту страшным. Серая землистая кожа плотно обтягивала острые скулы, а взгляд глубоко запавших глаз был пугающе мутен, лишь изредка сменяясь лихорадочным блеском. Говорил он мало и большей частью странно. Начиная фразу, тут же обрывал, не закончив, или, наоборот, тараторил, будто сорока. Глотал половину букв, отчего разобрать, о чем он, не было возможным.

Из встреч с двоюродным братом Урс вынес стойкую ненависть к судейским, чуть не приговорившим невинного человека к эшафоту. Размышляя над увиденным, он также мысленно поклялся, что никогда не позволит упечь себя в тюрьму. Даже если будет сто раз виновен, не даст безжалостным и равнодушным животным распоряжаться собой. Лучше сдохнуть самому, чем позволить людям, облеченным властью, уморить тебя в каменном мешке.