Что сердцу дорого - Наталья Парыгина

— Соня, ребенка не надо, — повторил Аркадий. — Я рад, что ты пришла. Я люблю тебя. Просто нелепо, что мы расстались. Я согласен, мы поженимся, пойдем в загс, хочешь, сегодня же отнесем заявление, там надо за семь дней оставить заявление. Будем вместе. Только ребенка не надо. Ведь это просто. Я знаю… Ну, мне рассказывали, это совсем не страшно. Гораздо проще, чем родить. Мы с тобой были неосторожны… Но это ничего. Ты согласна?

Опять он говорил не те слова, каких она ожидала. Может быть, он прав. Ребенка не надо. Она еще такая молодая. Рано. Надо пожить для себя. Кто это говорил? А, соседка. Вышла замуж и не хочет ребенка. Надо пожить для себя.

— Я опытнее тебя, Соня, лучше знаю жизнь.

«Еще бы».

— Ребенок свяжет тебя по рукам и по ногам. Станешь его рабыней. Зарабатываем мы не так уж много, нам будет трудно.

«Тебе никогда не будет трудно».

— Почему ты молчишь? Разве я неправ? Ты не представляешь, как мне было тоскливо без тебя. Я сам хотел идти к тебе. Мы должны пожениться. Только вот такое мое условие.

«У тебя всегда условия».

— Ну, куда же ты, Соня? И не смотри на меня так. Ты потом сама, будешь благодарить меня, поймешь, что я прав. Неужели тебе так хочется нянчиться? Лучше уж купи куклу.

«Ты шутишь. Всю жизнь шутишь».

— Соня, мы должны пожениться, когда мы пойдем в загс?

«Никогда».

Но почему бы этого не сказать вслух? Разве не ясно, что он не понимает, не любит? Эгоист. С таким жить? Нет. Лучше одной.

— Соня!

— Никогда.

— Уходишь? Ну, дело твое. Но, в случае чего, на меня не рассчитывай. Не докажешь, что мой. Лучше делай аборт. Я тебе помогать не буду.

Соня не отвечала. Ксения выставила из кухни острый нос, с любопытством следила за Соней.

Так рухнули ее надежды. Семьи не будет. Правда, она может стать матерью-одиночкой. Но зачем это? Не в радость ребенок без отца. Завтра же она пойдет в больницу и сделает операцию.

Однако назавтра Соня не исполнила своего намерения. Она сама не могла понять, зачем медлит, чего ждет. Назначала себе новые сроки — последние, окончательные — и опять откладывала.

Но однажды утром ей вдруг пришло в голову, что уже поздно. Соня похолодела от страха и чуть не бегом кинулась к врачу. Отчаяние помогло ей преодолеть стыд и робость.

Врач сказал, что на три — четыре дня придется лечь в больницу, и тут же выписал направление в родильный дом — оказалось, что медлить нельзя.

Чтобы не растерять остатки решимости, Соня отправилась туда прямо из консультации. Тете Ане она сообщит потом, позвонит соседке на работу, а та передаст.

Это было большое здание с огромными окнами и высоким подъездом. Стояло оно в тихом, маленьком переулке. Какой-то молодой человек, задрав голову, видимо, старался разглядеть что-то в окне. Соня сначала с недоумением наблюдала за ним, потом догадалась, что это чей-то муж. Сегодня у него родится ребенок… Или уже родился вчера… Ах, если бы у них с Аркадием все было хорошо!

Но не надо об этом…

Какая широкая дверь! Соня не отворила ее — подержалась за бронзовую ручку и прошла мимо. Потом еще раз. Молодой человек заметил ее и, кажется, даже хотел заговорить. Но Соня перешла на другую сторону и присела на скамеечку. «До чего же я нерешительная, — с досадой подумала она. — Наверное, поэтому мне так не везет в жизни…»

Стоял хороший весенний день. Молодая трава пробивалась на газоне. Она была такая нежная, мягкая, что до слез умилила Соню. «Вот еще», — упрекнула себя Соня, стыдясь своей чувствительности.

Она долго бездумно сидела на скамье. Не заметила, как скрылось за облаками солнце, и на все вокруг легла легкая тень. На дороге серым облачком закрутилась пыль. Стало неуютно.

Соня вздохнула и хотела встать. Довольно ей сидеть на чужой скамье, у чужого забора. Ведь она пришла сюда за делом. Встать, перейти через дорогу и…

Интересно, если бы он родился, кто бы это был — девочка или мальчик? Очень они бывают маленькие, когда рождаются? Да, значит, она все-таки беременна. Все надеялась, что обойдется. Но пришлось идти в больницу.

А жалко… Мог бы родиться человек и не родится. Потому что она так хочет. А если бы она захотела, чтобы он родился…

«Мой ребенок, — думала Соня со странным, неосознанным упрямством. — Мой и больше ничей. Я одна могу решить, быть ему или не быть. Но… разве это еще не решено?»

Соня вдруг ощутила облегчение и радость от того, что еще может думать и решать. Еще не поздно. Он еще может остаться жить. Незнакомое прежде чувство проснулось в Соне. Да, это только ее ребенок! Она улыбнулась. Смешно. Она, такая еще девочка — на вид никто не дает ей больше семнадцати, — может стать матерью.

Нет, она в самом деле рассуждает, как девочка. Разве можно иметь ребенка, если у него нет отца?

Соня стремительно встала со скамьи, пробежала несколько шагов, снова ощутила на ладони прохладу чуть потемневшей бронзы.

— Не могу, — вслух подумала она. — Я не могу.

Без отца. А вот она сама выросла и без отца, и без матери. Тетя заменила ей родителей. Хорошая, милая тетя. Вот кто любит ее. А она, неблагодарная, все скрывает. Сначала любовь к Аркадию, теперь это.

Надо было давно все рассказать тете Ане, а не мучиться одной. Тетя Аня поймет. «Ну что ж, вырастим твоего ребенка, — скажет она. — Нам даже станет веселее с ним». Тете Ане тоже не повезло в жизни. Пусть у них, у двух одиноких женщин, будет ребенок. Ни Аркадий, ни Константин Ильич им не нужны. Обойдутся.

На минуту Соня почувствовала себя счастливой. Горячей волной нахлынула глубокая, жадная любовь к своему будущему ребенку. Никому она его не отдаст! Сама будет кормить, одевать, растить… Даже если тетя Аня… Но нет, тетя Аня, единственный близкий человек, поймет, простит и ободрит ее. Все будет хорошо.

…И снова Соня ошиблась. Тетя Аня отнюдь не одобрила ее решения. Невозможно, невероятно, твердила она. Ты должна избавиться. Зачем тебе губить свою молодость? Ты еще встретишь человека, будешь счастлива, а с ребенком тебя никто не возьмет.

Во всем этом была своя логика и, может быть, Соне стоило подумать. Но она враждебно слушала тетку и без размышлений, с невольным внутренним сопротивлением отвергала все ее доводы. Чужая. Ни одной близкой души. Аркадий чужой и тетка чужая.

В эту минуту и ощутила Соня ту непомерную усталость, которая как бы пригнула ее к земле.

Анна Андреевна, видя, что доводы ее не действуют, заговорила грубее.

— Упрямая, глупая девчонка! — Дурацкое упрямство и больше ничего. Ребенок! Зачем он тебе?

— Я его буду любить. И он меня тоже, — тихо сказала Соня, скорее себе самой, чем тетке.

— А я не хочу, слышишь, не хо-чу! Я еще жить хочу, а не возиться с пеленками! — и она снова понизила голос, стала уговаривать: — Соня, ну перестань, не упрямься, ведь ты сама потом…

Тетка говорила то же, что Аркадий. И оба думали не о Соне, не о ребенке, а о себе.

— Тебе не придется нянчиться, тетя, не беспокойся. Я уеду, — отчужденно проговорила Соня.

— Куда ты уедешь?

— Еще не знаю. Но уеду.

— Нет, я не пущу тебя… Послушай меня, согласись…

Она обняла Соню и вдруг разрыдалась, тяжело вздрагивая всем своим крупным телом.

Соня высвободилась из объятий Анны Андреевны и почти покровительственно, таким тоном, каким часто говорила с нею тетка, сказала:

— Оставь, тетя. Ты же будешь довольна, если я уйду. И твой Константин Ильич тоже. Мой ребенок никому, кроме меня, не причинит хлопот.

Анна Андреевна перестала плакать. С мокрого, сразу постаревшего лица ее удивленно, обиженно и жестко глядели большие серые глаза.

— Какая неблагодарность! Боже мой, какая неблагодарность! — простонала она.

Этот разговор убил в Соне родственную привязанность, которую она питала к тете Ане. Уехать — в этом она видела теперь единственный выход. В другой город, к другим людям. Не видеть ни тетю Аню, ни Аркадия, ни… Ни Вадима.

Да, пожалуй, труднее всего будет теперь встречаться с Вадимом. Вадим… Не надо. Поздно сожалеть. Да и не о чем. Ведь она не любила его.

Соня задолго до смены поехала на завод. Обогнув цех, она вошла в ту дверь, от которой было ближе до кабинета Минаева. Никто не встретился ей на лестнице. Минаев сидел один.

— А, Назарова, — приветливо сказал он. — Ну, как дела?

— Ничего дела, — тусклым голосом ответила Соня. — Я пришла просить, чтобы вы меня уволили.

— Уволить? — удивился Минаев. — Лучшую модельщицу и вдруг — уволить. Ну, не такой я щедрый. А, собственно, почему это?

— Я уезжаю.

— Далеко?

— Еще не решила, но уеду. Куда-нибудь…

Иван Васильевич задержал на Соне пытливый взгляд. Стоит, повесив голову, как ощипанный воробышек. Видно, стряслась какая-то девичья беда.

— Ты вот что, Назарова, ты говори-ка мне правду.

Соня почувствовала в голосе начальника цеха теплые нотки. Вот кто ее пожалел — совсем посторонний человек. Может, и правда признаться ему во всем?