Что сердцу дорого - Наталья Парыгина

Нет. Теперь нет. Но что-то осталось от того чувства. Жаль ее, маленькую, тихую Соню Назарову. Не та она стала. Кожа на лице вовсе прозрачная, круги под глазами, губы плотно сжаты. Сидит, опустив глаза на свою работу, и все молчит, молчит. Подойти бы, спросить: «Соня, кто обидел?» Аркадий, должно быть. Ходили уж слухи, что поженятся, а теперь встретятся — не видят друг друга, словно враги. Переживает из-за него. Любит. Вадима Егорова не захотела любить. Да и кто захочет — такого нескладного, неречистого. Другой раз от нежности сердце плавится, а станет говорить — слова на языке вязнут. Лучше и не пытаться.

Сегодня в лаборатории оживление. Поиски подходят к концу. Для любого состава этил-силиката разработаны рецепты, известно, сколько нужно добавлять спирта, соляной кислоты, воды, бензина. Рецепты не раз проверены на практике, записаны в таблицу, и брак на обмазке стал явлением исключительным.

Все повеселели, шутят, хохочут над пустяками, которые в другое время и улыбки не вызвали бы.

— Ну, шабаш, — объявил Минаев. — Кончаются наши ночные бдения. Задерживаться после работы запрещаю. Ясно? А теперь — по домам. Время-то — чуть не полночь! Девушек надо бы проводить, только я прошу амнистии — мой возраст списан в резерв.

— Давай, Костя, я провожу твою жену, — предложил Вадим.

— Не трудись, мой друг, — улыбнулся Костя, а Вера звонко расхохоталась и спряталась за Костину спину, точно и впрямь боясь, что их разлучат.

— Ну, я пошла, — сказала Соня, направляясь к выходу.

— Подожди, Соня, — окликнул ее Вадим. — Мы с Тамарой проводим тебя, а потом я — ее.

— Хорошо, — сказала Тамара, чувствуя, как вдруг заколотилось ее сердце. Она жила почти рядом с Минаевым, и Вадим отлично знал это. Может, просто избегает Сони, не хочет остаться с нею наедине?

Они ехали на трамвае, потом шли пешком. Вадим держал девушек под руки, пытался наладить какой-нибудь общий разговор, но это ему не удавалось. Тамара старалась поддерживать беседу, но Соня…

Соня шла замкнутая, необычно ссутулившаяся, как будто ставшая еще меньше ростом, придавленная незримой, не известной Вадиму тяжестью. Рядом с ними, с Вадимом и Тамарой, она была одна. Ее глухое молчание было броней, через которую никто не мог проникнуть, чтобы разделить ее переживания или хотя бы посочувствовать ей.

Долгим показался Вадиму знакомый путь до Сониного дома. Но вот, наконец, и дом на углу, и корявый старый тополь, и тротуар с провалившейся доской, и занавесочки на тех окнах, против которых он стоял однажды ночью, полный любви и сомнений.

— Соня, ты, если что нужно… — не выдержал Вадим.

— Нет, ничего, — перебила она, даже не дав ему закончить.

Что ж, может быть, и в самом деле никто не в состоянии ей помочь. Разве ему, Вадиму, легко было тогда… Нет, все равно, он не желает ей зла. Так, вспомнилось…

Все же на обратном пути Вадим опять думал о Соне.

— Вы бы там по-своему, по-девичьи, поговорили с Соней. Видите, неладно что-то у нее. Надо поддержать человека.

— Я скажу Вере. Мы вместе, — пообещала Тамара.

— Вот-вот.

На пустынной темной улице они остались совсем одни. Вадим бережно держал Тамару под руку, и, ощущая его большую сильную руку, Тамара испытывала смутное волнение, какую-то незнакомую, тревожную радость.

Была та переходная от весны к лету пора, когда днем жарко, а ночью еще прохладно; деревья уже пышно распустились, но листья еще не успели выгореть, утратить яркость и весенний дурманящий запах.

Днем прошел дождь, и теперь было свежо и сыро, аромат тополей чувствовался так сильно, что хотелось дышать и дышать, и, казалось, не хватает легких, чтобы вобрать в себя весь этот удивительный невесомый напиток весны.

— Знаешь, я тоже когда-то жил на этой улице, — говорит Вадим Тамаре. — Мы жили с матерью.

— Так вы давно знакомы с Соней?

— Давно. Еще до армии.

Может, рассказать ей о Соне, об их неудачной любви? Впрочем, поймет ли она? Ведь совсем еще девочка. Очень милая, спокойная девочка с непотревоженным сердцем. Как забавно она плакала тогда на комсомольском собрании…

Ему захотелось сказать Тамаре что-нибудь приятное. Но что? Он вспомнил, как она недавно нарисовала в лаборатории портрет Веры, который всем понравился.

— Ты хорошо рисуешь, Тамара.

— Папа хотел, чтобы я стала художницей, — обрадованно улыбнувшись, ответила она. — Но я полюбила химию. И, главное, таланта у меня никакого нет, просто так, немного научилась рисовать.

— Слушай, Тамара, ты организуй в цехе какого-нибудь «Ежа», интересно может получиться…

«Ежа»! Тамара едва не заплакала. Обрадовалась, дура: папа, талант, способности!.. Вообразила, что интересует его. А ему «Еж» нужен, вот что.

— Что же ты молчишь?

— Хорошо, организую «Ежа», — тяжело вздохнув, согласилась Тамара.

Сто раз она давала себе слово поставить крест на всякой там любви — так нет! Но уж теперь — хватит. Теперь — все. Видно, любовь не для таких, как Она…

И, считая, что с этим вопросом все покончено раз и навсегда, Тамара деловито сказала:

— Надо подобрать редколлегию.

Она даже попыталась тихонько высвободить свою руку из его ладони, но Вадим не отпустил. Не вырываться же силой. В конце концов, это ничего не меняет. Решено: они просто товарищи. Товарищи — и ничего больше.

33

Не один Вадим — все в цехе догадывались, что Соню постигла какая-то беда. Иные пытались сочувствовать, расспрашивать, но Соня никому не призналась в своих переживаниях. Не потому, что хотела скрыть случившееся, — все равно, скоро невозможно будет скрывать. Просто она устала. Так устала, как будто прожила на свете сто лет. Ей не хотелось ни говорить, ни вспоминать, ни думать о том, правильно ли она поступила. Все равно. Ей стало все равно.

А сначала… О, как она испугалась. Совсем потеряла голову. Еще до разрыва с Аркадием были основания подозревать неладное. Тогда Соня не обратила внимания. Но прошел еще месяц, и она забеспокоилась. Тем более, что ее надежды на замужество рухнули. Неужели на нее свалилось новое несчастье?

Каждый новый день подтверждал: да, свалилось. Соню стало поташнивать. Она все старалась обманывать себя, пыталась обвинить обед, хотя обед был самый обыкновенный. «Слишком жирный суп», — утешала себя Соня.

Тетя Аня пристально следила за ней. Возможно, она тоже подозревала? Как-то странно подобрела, не упрекает за Аркадия, старается приготовить любимые Сонины блюда, сама отправляет в парк.

«Поди, развлекись, хватит тебе об нем думать, не голова с плеч. Это мне кручиниться, годы мои ушли, не воротятся, а ты еще найдешь свое счастье».

«Нет, не догадывается», — с облегчением думала Соня.

Но для нее самой неизвестность стала мучительна. Соня решила пойти к врачу. Она выбрала терапевта — все-таки возможно, что у нее просто неприятности с желудком. Или нервы не в порядке.

Врач был маленький, полный, с очень зоркими, будто насквозь пронизывающими глазами. Соня рассказала ему о своем состоянии. Он выслушал, не перебивая, потом спросил:

— Вы замужем?

Соня до слез смутилась и неожиданно сгрубила:

— Какое вам дело?

— Видимо, вы беременны, — невозмутимо ответил врач. — Вам надо зайти в консультацию.

Она возвращалась домой, не видя перед собой дороги. Неужели у нее будет ребенок? Нет, это невозможно… Но что значит «невозможно», если он уже существует, — невидимый, но сильный. Он сильнее ее. Она не хочет, чтобы он был, а он — есть! И ему неважно, нужно ей это или не нужно. Ребенок без отца. Ребенок Аркадия.

Соня остановилась, пораженная этой внезапной мыслью. Ребенок Аркадия. Их ребенок. Они в ссоре, они расстались навсегда, но теперь… Теперь он не смеет оставить ее одну. Оставить их. Он должен на ней жениться. И тогда… То, что она считает бедой, может стать радостью. Муж, ребенок. Счастливая семья. Аркадий обидел ее, но она готова простить, забыть… Он просто не подумал, что может случиться такое. Он любит ее. Все можно исправить. Все будет хорошо.

Она помчалась к Аркадию. К счастью, застала его дома. Правда, в квартире была еще домработница, но Аркадий увел Соню в дальнюю комнату, плотно закрыл дверь, и там она рассказала ему все.

На это не потребовалось и двух минут, но как изменился за эти две минуты Аркадий! Сначала он обрадовался Соне, поцеловал ее, взял за руки, и она совсем успокоилась. Видно, вообразил, что она хочет возобновить прежние отношения. А когда узнал все, лицо его сделалось неподвижным, точно деревянным, он выпустил ее руки и повелительным громким шепотом сказал:

— Ребенка не надо.

Они сидели в спальне на кровати, в той самой спальне… Соня смотрела под ноги. Красная дорожка с зелеными полосами. Белое пятно некрасиво расплылось на бархатном ворсе. Отчего может быть такое пятно? Раньше его не было.