Истории будущего - Дэвид Кристиан

этих обширных и разнообразных империй пытались подняться выше местных богов и традиций, выявить более глубокие, универсальные закономерности и принципы, заложенные неким всеобщим Творцом или вплетенные, что называется, в ткань реальности. Так, по словам Ясперса, складывались те религиозные и философские традиции, которые, подобно современной философии и науке, стремились к универсальным истинам, а не просто отражали истины локальные. Как выразился историк Арнальдо Момильяно, одной из ключевых особенностей «осевого времени» был поиск «более универсального объяснения миропорядка»196. Еще мы наблюдаем расширение «круга забот», поскольку универсальные религии, созданные в рамках общеевразийских сетей власти и обмена, начали порождать религиозные и политические идентичности и лояльность, распространяясь на «воображаемые сообщества» [72] численностью в миллионы человек197.

Большинство пророков и ученых, озвучивавших универсалистское мировоззрение «осевого времени», были грамотными, много путешествовали, имели хорошие связи и пользовались покровительством элиты. Персидский пророк Зороастр одним из первых вообразил бога, установления которого справедливы для мироздания в целом, а империя Ахеменидов приняла зороастризм в качестве государственной религии. Притязания на всеохватность присущи также монотеистической традиции иудаизма, индийским Упанишадам и буддизму, великим китайским философским школам Конфуция, Лао-Цзы и других мудрецов, как и религиозно-философским системам древних греков.

Универсализм мышления в «осевое время» ограничивался образованными и влиятельными людьми. Причем элита прекрасно осознавала различия между своим мышлением и мышлением большинства. Жрецы, аристократы и философы презирали местничество и невежественные, как они считали, суеверия народного мышления в рассуждениях о будущем, хотя немногие среди них были и вправду готовы полностью отринуть фантазии о царстве духов и богов; даже завзятый скептик Цицерон чтил некоторые формы гадания. В конце концов, говорил он, признавая существование богов, как можно отрицать возможность того, что они общаются с нами посредством дивинации? При этом мыслители вроде Цицерона отдавали себе отчет в том, что думают иначе, нежели большинство: «…Мы не из тех авгуров, которые предсказывают будущее по птицам и прочим знамениям», пусть даже «при всем том, учитывая воззрения простого народа, и в коренных интересах государства необходимо поддерживать и нравы, и религию, и учения, и права авгуров, и авторитет их коллегии» [73].

Конфликты между элитным и народным мышлением о будущем

Различия между народным и элитарным представлениями о будущем становились видны отчетливо, когда два мира сталкивались между собой. Обычно это происходило, когда правители пытались искоренить некие формы народного мышления о будущем, противоречившие или угрожавшие их собственному авторитету.

В пастушеско-кочевых обществах евразийских степей империи возникали и рушились столь быстро, что эти конфликты могли принимать особо зрелищные формы. В начале тринадцатого столетия монгольские последователи Чингисхана всего за одно поколение превратились из малочисленных скотоводческих кланов с традиционными религиозными практиками и верованиями в глобальную империю, покорившую большую часть Евразии и пребывавшую под влиянием универсальных религий «осевого времени». Шаманы, которые повелевали народным мышлением о будущем в традиционном монгольском мире, были могущественными людьми, частично сами считались вождями198. Они исцеляли больных, впадали в транс, наблюдали за небом и предсказывали затмения. По трещинкам на обугленных костяшках овец они предрекали ближайшие события, находили злодеев и назначали благоприятные дни для начала войны или похода, а некоторые использовали специальные камни, чтобы управлять погодой или вызывать метели. Сам Чингисхан тоже притязал на шаманскую силу. По словам персидского историка Джуджани [74], он был «привержен волшбе и обману и водил дружбу с некоторыми бесами. Порою он словно впадал в забытье, и в этом бесчувственном состоянии с его языка слетало всякое»199.

Когда Чингисхан (Тэмуджин) достиг высшей власти, главным шаманом в его окружении считался Тэб-Тенгри (Кокочу), будто бы посещавший небо на сером жеребце, ходивший обнаженным в самые студеные зимы и умевший превращать воду в пар. Эти двое были друзьями с юности. Тэб-Тенгри объявил, что Небо избрало Тэмуджина будущим властелином мира, и, возможно, первым назвал друга Чингисханом, то есть «Общим правителем»200. По мере укрепления власти Чингисхана под его руку перешли многочисленные подданные различных культурных и религиозных взглядов, в том числе буддисты, даосы и мусульмане, да и собственные философские и религиозные горизонты самого хана заметно расширились. Постепенно он перенял частицу универсалистского духа «осевого времени». Мусульманский историк Джувейни [75], которого привечали преемники Чингисхана, писал, что хан «не терпел пристрастности, не ставил одну веру выше другой и не ценил что-либо одно; скорее он почитал и уважал ученых и благочестивых представителей каждой веры, усматривая в таком поведении стезю к Господнему Престолу»201.

Изменение взглядов Чингисхана помогает объяснить причину конфликта между двумя шаманами. К 1210 году Тэб-Тенгри и его родичи начали покушаться на власть Чингисхана. Они угрожали брату хана Отчигину и другим членам его семьи, переманили на свою сторону некоторых его последователей, а Тэб-Тенгри предсказывал, что Чингисхан может лишиться мандата Неба [76]. Согласно «Сокровенному сказанию монголов», когда Чингис услыхал, что Тэб-Тенгри с братьями собирались навестить его, он сказал своему брату Отчигину, у которого были свои причины не доверять шаману: «Тэб-Тенгри ужо явится. Я разрешаю тебе поступить с ним по своему усмотрению» [77]. Отчигин засел в засаде с тремя «силачами» и, когда прибыл Тэб-Тенгри, вызвал того бороться. Отчигин схватил Тэб-Тенгри за воротник со словами: «Вчера ты заставлял меня молить о прощении. Давай же попытаем жребия». Он вытащил шамана из шатра хана и отволок к силачам; те сломали шаману хребет и «бросили у края телег на левой стороне двора» (такая форма казни практиковалась для тех, кто имел высокий статус, чтобы избежать пролития крови). На третью ночь после смерти тело Тэб-Тенгри исчезло из юрты, куда его поместили, и это, как заявил сам Чингисхан, было доказательство, что даже Небо отвергло шамана. Как пишет историк Кристофер Этвуд, «вот так Чингисхан заменил Тэб-Тенгри в качестве имперского голоса небесной воли»202.

За этой битвой стояло множество политических и религиозных интересов, но отчасти это было и состязание за власть над будущим между традиционным шаманом, человеком локальных и личных взглядов, и восходящим императором, сторонником более широкого, универсалистского мировоззрения203. Последнее сохранилось и после смерти Чингисхана. В 1254 году христианский посол Вильгельм (Гильом) Рубрук присутствовал на диспуте, когда внук Чингисхана, император Мункэ, почтительно выслушивал сторонников различных религий, прежде чем объявить, что «мы, Моалы [78]… верим, что существует только единый Бог, которым мы живем и которым умрем, и мы имеем к Нему открытое прямое сердце… Но как Бог дал руке различные пальцы, так Он дал людям различные пути» [79].

Пускай не всегда столь жестокие, конфликты между разными представлениями о мире и будущем были широко распространены в аграрную эпоху.

Элитное мышление о будущем в аграрную эру

У нас имеется множество письменных свидетельств о помышлении