Своё никому не отдам - Сергей Калашников

— Ты, эта. Оставайся пока хлев доделаю, — хозяин наконец удостоил своего помощника слова. — Харчи обещаю и тебе и девке. Мне ещё овин надо ставить, а там с покосом пособишь. Ну а коли с жатвой управиться поможешь, овса дам два мешка, да ржи, да гречихи, да проса, да ячменя по мешку.

— Спасибо за лестное предложение. Однако посеяли вы в этом году немало. Как же без лошади столько вспахали? — Грише весело и не хочется торопиться с отказом, вот он и отводит разговор в сторону, пытаясь раззадорить мужика на какие-нибудь любопытные высказывания.

— Почему без лошади? Служебную кобылу брал у обходчика за три воза сена к зиме, а плуг, хоть и неважнецкий, дьяк привёз, когда приезжал оброчную сказку составлять.

Понятно, что эта семья — беженцы. Поэтому пристойно спросить:

— И каких мест сюда пожаловали?

— С Бутулина убёгли. Там все поля солдаты потоптали в аккурат, когда зерно уже созрело. Как мы ни собирали, как ни поднимали, а против обычного только треть в амбар попало. А тут княжьи борцы за оброком пожаловали и вымели сусеки, почитай, дочиста. Сын схватился за вилы, как увидал, что не дожить нам до весны. Так и прячется где-то с ватагой таких же, как он, отчаянных головушек. А жёнка его со внуками, да мы со старухой, как оголодали, так сразу сюда подались. Думали в батраки пойти, или в закупы, только бы прокормиться. А оно видишь как обернулось — опять хозяйством обзаводимся.

Знал бы я раньше, что воевода здешний столь разумен, давно бы к нему прибёг. Тут тебе и семена, и инвентарь, и довольствие, да ещё, слышь, сельджуков он напужал так, что они сюда не суются.

— А что, их ты тоже не любишь?

— Не за что их любить. Если покажется им дерзость во взоре — сразу за ятаганы хватаются, орут не по нашему. Не поймёшь, что им надо.

— И грабят, наверное? — наводит Гриша на нужную мысль.

— Вестимо, как же без этого. И безобразят. Только не так как наши. Эти, как налопаются, так и уходят. Не подчистую выметают, и сколько смогут съесть.

— Постой, сын-то твой, выходит, в тати подался. Али в бунтовщики. Он, получается, своим помехи чинит?

— Это кто, скажи на милость, такие свои? Княжьи дружинники, что всю провизию вывезли? Или фуражиры армейские, после которых и клока сена не осталось, и корову свели, и коня мобилизовали? Да кабы не они, мы с молоком да на лебеде бы хоть как-то протянули до тепла. Молод ты, паря, чтобы о таких высоких материях судить.

Вот здешний воевода — этот свой. Пахарей сберёг, позволил хлебушко собрать, супостата объегорил и опять крестьян не обидел. Да ещё и заработки дал. Сам в долгу, как в шелку — с хлеба, говорят, на квас перебивается, зато за спиной у него от голода не бунтуют. Вот этот царевич здешний — он свой. С таким не грех и последним поделиться, потому как надёжа на него есть. А коли сытая ряха по твоим овсам зайца борзыми гоняет, да копытами их топчет, так сельджукин он или иной стати чужеземец, или одного с тобой языка — нам, податному сословию, без разницы.

Гриша достал книжечку, и быстренько записал в неё нужные слова.

— Так ты грамоту разумеешь! — почесал в затылке хозяин. — А почто в дьяки не поступаешь?

— Всему своё время, — улыбнулся царевич. Пошли, что ли ещё два быка поставим, да побегу я. Как раз дорогу закончат чинить, да и поедем мы дальше.

До самых копей катили без остановок, причём быстро получалось. И дорога не петляет, и лошадка бежит легко, да ещё и перепягали свежую из той пары, которых сзади вели для смены. На конечном пункте осмотрели постройки и собственно ямы, откуда добывается селитра. Забавно тут дело устроено. Брусовая дорога маленькая, всего-то полметра между колёсами, и её передвигают, куда надо. Низкие тележки с ящиками, наполненными точно до краёв, вывозят к большой дороге, где переставляют их уже на нормальные платформы, громоздя один на другой, и так отправляют на очистку. Это километров семь, не больше.

Дома стоят, дымится труба кухни. Никакой суеты или напряжения не чувствуется. Спокойный ровный ритм. Не на что особо и поглядеть. Поскольку уже смеркалось, заночевали. Свободные комнаты нашлись в бараке, и в столовой их покормили запросто. Работники здешние вроде как солдаты — то есть стоят на довольствии. Хотя одежа у них не форменная. Видно, что пошита на один манер из всё той же домотканки, однако красить её никогда не пытались, отчего смотрится она привычно и никакими разводами глаз не радует. Уныло, но добротно.

Капрал, из тех, кому пора уже в отставку, жалоб никаких не высказал. Он, если ему что-то надо, отписывает по команде. Но требуется здесь немногое — огороды-то свои. И мастерская есть, чтобы починить что или изготовить. Довольствие поступает, жалование платят, а чего и сколько нужно сделать — с этим тоже всё ясно. Что ещё нужно, чтобы спокойно встретить старость?

Женщин в посёлке примерно половина. Они тоже, оказывается, считаются солдатами, состоят на довольствии и жаловании и трудятся потромойками, швеями, стряпухами да за чистотой смотрят, пока мужья их машут лопатами. Общим чохом в капральстве двенадцать человек вместе с командиром и его старухой. Была мысль срубить каждой семье отдельную избу, да вот что-то заспорили между собой бабы. Это, говорят, снова постоянная индивидуальная вахта у неугасимого огня на собственной кухне? Им, когда на всём готовом, куда как сподручней. Опять же продуктов уходит меньше и на голод не жалуется никто. Потому и разгородили казарму на восемь комнатушек, где и разместились без тесноты. Все печи из коридора топятся, а дневальный за этим следит — так что и от устава отклонений нет.

На другой день вернулись к посёлку очищальщиков. Такая же казарма, и быт налажен похоже. Однако собственно на очистке больше чем на двоих работа бывает редко. Грязный материал сыплется по жёлобу прямо сверху от насыпи у моста в бассейн, где ветряная мешалка это всё баламутит. Дальше только перепускай раствор в соседний пруд и жди, когда вода испарится. А потом снова добавляй, и опять жди. И так, пока не останется на дне полметра почти белого вещества, которое и надо разложить по ящикам с крышками и погрузить на телеги брусовой дороги. А тем временем в соседнем бассейне идёт выпаривание.

Так что занятость для всех здесь случается только изредка. Потому основная масса работников трудится на пашнях под руководством Волкера-немчина. Выше запруд засеяны большие клинья и всходы виднеются на них на любой вкус. Людей в полях заметно больше, чем на очистных бассейнах. Как признался здешний капрал, с копей несколько человек пожелали сюда перебраться, а уж командиры столковались и между собой, и с Тыртовым этот вопрос утрясли.

В этот день на дороге как раз возле моста множество телег с брусом поворачивали на новый путь, что ладили вдоль северного берега, поэтому торопиться смысла не было — всё равно обогнать медлительные тяжелогружёные телеги не удалось бы. Поэтому Гриц хорошенько потолковал с Волкером о всяких удобрениях. Оказалось, что это не просто так — сыпь, мол, навоз, да прелый лист, и всё из земли попрёт, как на дрожжах, а где-то извести нужно подсыпать, где-то селитры. Не чистой, а той, что остаётся на дне первого отстойника или бассейна растворения. Некоторые камни стоит размалывать и совсем помаленьку припорашивать грунт, вроде как подсаливать. Или даже — перчить.

Заполнив записями три страницы, царевич вдруг сообразил, что через малое время не сможет в них разобраться. Наташка выручила. Спросила, не устроит ли господина Волкера жалование преподавателя агрономии, и что студентов ему предоставят и обеспечат стипендией в размере солдатского жалования, а также поставят на довольствие, это она уже от себя добавила, даже не советуясь с суженым.

Последовавшее согласие никого не удивило, а потом Тимоха принёс самую лучшую карту острова и началась феерия планирования. Считались площади, которые можно занять под те или иные культуры, прикидывалась урожайность, Волкер талдычил про чередование культур в посевах, про сохранение лесов в местах формирования ручьёв и даже про необходимость высадки молодых деревьев в местах недавних вырубок, а Наталья настаивала на постройке системы триангуляционных знаков и подробной съёмке рельефа острова. Гриша заполнял книжку всё новыми и новыми записями и с тоской заглядывал на странички с эскизами пушки, которая, по его мнению, могла обеспечить решительное превосходство над супостатом. Чтобы сделать её у него не хватало ни денег, ни мастеров, способных на подобное творение. И еще он отдавал себе отчёт в том, что сегодняшние их намётки осуществляться будут крайне медленно, потому что ни людей, ни денег на все эти затеи у него просто нет.

Тоскливо вдруг стало. Отвёл взгляд и обнаружил, что площадка перед выходом из большой казармы наполовину вымощена плитняком. Его в этих холмах немало встречается на осыпях, видел он, когда со стрельцами разыскивал дорогу к подножию утёсов птичьего базара.