Врата ночи - Татьяна Степанова

— Итак, Серега, все твои переговоры отныне фиксируются. Пленки с записями будут у меня в сейфе. Когда все закончится, я тебе их верну, — хмуро подытожил Колосов.

Мещерский лишь пожал плечами: делай что хочешь. Ты же мой друг.

Вторым неотложным делом была попытка наведения справок об Институте истории и экономики стран Востока. Но в розыске быстро убедились, что это учреждение для обычной оперативной проверки недосягаемо. Колосова вызвали к руководству и долго и нудно объясняли, какие визы и от кого персонально надо получить для санкционированной работы по институту. И виза министра МВД была в этом списке только на седьмом месте.

Итак, официально к зданию на Большой Пироговке нельзя было подойти и на пушечный выстрел. Но Никита уже привык к тому, что официальные пути наиболее долгие и труднопреодолимые. Весь фокус состоял в том, чтобы попытаться отыскать некие «иные каналы». Однако на это нужно было время. Много времени, много сил, много мозгов. А пока...

С великодушного согласия московских коллег за общежитием, в котором проживал потерпевший Маслов, было установлено негласное наблюдение. В качестве объектов выбрали пока, по предложению Колосова, соседей Маслова по комнате — Льва Погорелова (у лидера-"кенгурушки" оказалась весьма печальная фамилия) и Максима Боброва. От «наружки» за бедными студентами, чьи извилины были закомпостированы сессией, а души ранены смертью товарища, Никита особой пользы и прибыли не ждал. Но он привык использовать все имеющиеся в деле шансы узнать хоть какую-то дополнительную информацию: всё обо всех.

Этими же соображениями он руководствовался, приступая уже поздно вечером к изучению Катиного отчета. Его особенно позабавила фраза о том, что автор этого любопытного и очень смутного документа собирается «в своих наблюдениях и выводах полагаться лишь на голые факты». Факты без домыслов и фантазий. Боже, да для Катерины Сергеевны это было... Как говорили в старину — да скорее небо упадет в Дунай!

Читая предложение за предложением, написанные ее быстрым округлым почерком (отчего-то на этот раз она даже не потрудилась перепечатать отчет на машинке или компьютере), Никита думал о ней.

В принципе не нужно было думать о ней. Причем вот так. Надо было просто читать, вникать. Но...

Потом он разложил листы перед собой на столе. Фамилии-заглавия пока еще ничего ему не говорили. Он не видел этих людей. Не представлял их рядом с Мещерским. Их всех предстояло, конечно, подвергнуть тщательной проверке на причастность...

Однако Никита не раз уже был научен горьким опытом. И опять же не ждал от проверки ничего экстраординарного. Он знал: такие дела не раскрываются оттого, что где-то удачно сработала «наружка», «прослушка», «камера».

Иногда такие дела не раскрываются вообще.

Он снова посмотрел на исписанные листы и два из них, озаглавленные Катей «Риверс» и «Скуратов», сложил пополам и засунул в свой личный особый блокнот.

Глава 21

ОЙ-ЙО

А дальше события начали развиваться стремительно. И в последующем Никита Колосов не раз сожалел, что не присутствовал в ту ночь в том месте лично. Приходилось узнавать опосредованно — глазами, нервами, чувствами оперуполномоченного Ландышева, оказавшегося очевидцем. Вчитываясь в перлы его подробного рапорта на десяти страницах. А это было делом непростым, потому что в отличие от Кати Ландышев в своем сочинении напирал в основном на личные впечатления и эстетические эмоции.

Да, Никите потребовалось время, чтобы четко представить, что же все-таки произошло в ту ночь в «Доме Скорпиона», перед тем как в его квартире на другом конце Москвы раздался заполошный звонок лейтенанта Ландышева.

Однако все по порядку.

Свой отчет о проделанной работе лейтенант начал с того, что в ту ночь наиболее популярными в «Доме Скорпиона» песнями были опусы группы «ЧайФ». И это создавало вокруг происходящего там какую-то, как выразился лейтенант, «неповторимую атмосферу». В том, что Ландышев сам в ту ночь оказался возле «Дома», ничего случайного не было. Просто третий день подряд сотрудники отдела по раскрытию убийств несли круглосуточное дежурство в составе группы наружного наблюдения за сокурсниками Маслова — Львом Погореловым и Максимом Бобровым. Работенка, в общем, не пыльная. Первые два дня работала всего одна машина сопровождения. Маршрут же очевиден: общежитие в Лефортове — институт радиотехники — и снова общежитие. Два дня подряд рапорты наружного наблюдения, ложившиеся на стол Колосова, пестрели только скучными глаголами: «убыли — прибыли». Но затем вдруг настал четверг. И, как было выяснено, в этот день с десяти по семнадцати ноль-ноль однокурсники Маслова дружно сдавали очередной экзамен — теоретическую механику. Фигуранты вели себя в преддверии экзамена и на самом экзамене как нормальные студенты. «Относительно нормальные» — этот перл Никита вычитал в рапорте Ландышева. В четверг именно Ландышеву выпало бдить в составе группы наблюдения.

К пяти вечера все было кончено. И группа студентов в составе двадцати одного человека (Ландышев отметил, что «гужеваться дальше остались исключительно пацаны») отправилась из института на остановку 45-го трамвая, заглянув по пути в коммерческий ларек. Начали там с пива. Выпили еще на остановке, повторили, повторили еще. Подошел трамвай — втиснулись и двинули в общагу.

И там к семи вечера весь седьмой этаж уже гудел как пчелиный рой. Лейтенант Ландышев, как было отмечено в рапорте, трижды покидал машину сопровождения, дежурившую у общежития, поднимался на лифте глянуть, что и как. По возрасту он вполне мог сойти за «радиста» с соседнего курса. И на него в угаре студенческой пирушки никто не обращал внимания.

«В коридоре седьмого этажа отчетливо витал запах браги и других винно-водочных изделий кустарного производства», — Ландышев не преминул отметить и это. Впрочем, «радисты» обмывали экзамен не только брагой, но и кое-чем покрепче. И так продолжалось до одиннадцати вечера. А затем...

«Я находился вместе с напарником в машине, как вдруг... Я сразу смекнул — что-то произошло! Они всей ватагой вывалились из общежития, находясь в степени крайне сильного опьянения...»

Колосов, читая все это, как человек незлой, прощал Ландышеву стилистические погрешности. Его интересовала суть дела. А суть заключалась в том, что в половине двенадцатого сокурсники Маслова, разгоряченные спиртным, внезапно решили глотнуть свежего воздуха. Однако «глотание» это было каким-то...

«Я сразу смекнул: у них есть какая-то цель. Они объединены какой-то внезапно возникшей идеей, — философствовал Ландышев. — У подъезда общежития стоял раздолбанный красный „Москвич-401“, госномер... А также мопед, госномер... И вот меньшая часть студентов, среди которых находились и объекты наблюдения Погорелов и Бобров, направилась к этим средствам передвижения. Большая же часть их товарищей, кому в „Москвиче“ просто не хватило места, пьяные, вышли на 1-й Курсантский проезд и начали голосовать, ловя частников».

Подвыпившие студиозусы куда-то отчаливали, и единственная машина сопровождения, в которой бодрствовали Ландышев и его напарник, несколько замешкалась перед дилеммой: кого преследовать? Однако Ландышев, в силу накопленного опыта, мудро решил: следовать надо за главными объектами — Погореловым и Бобровым! И вот уже неприметная «девяточка» наружного наблюдения пристроилась в хвост раздолбанного «Москвича».

«Мы ехали ночной столицей...» На этой фразе лейтенанта Колосов просто тихо-тихо закрыл глаза. Ответ Ландышеву был один: «двурогая луна».

Конечным пунктом поездки по ночной Москве оказался Черноморский бульвар, дом под номером два, где помещался ночной клуб «Дом Скорпиона». Возле него с визгом и скрежетом и затормозил красный «Москвич». Однако прибывшие не направились в клуб. Минут двадцать они ждали. Чего именно, стало ясно, когда к дому номер два подъехали еще две машины — частники, доставившие остальных «радистов». Ватага снова насчитывала ровно двадцать один человек. И в таком составе студенты двинулись по винтовой лестнице в клуб.

Ландышев мудро поостерегся светиться в подобной, неясной пока, ситуации. По рации он связался с местным отделением милиции. Там были в курсе дела Маслова и пообещали выслать дежурный наряд, «если вдруг что».

«Сначала все было тихо. Из клуба только музыка доносилась — „ЧайФ“, — повествовал Ландышев, — но затем...»

А Колосов, читая, тоже вспоминал, как это было в четверть второго ночи его поднял с постели звонок лейтенанта: «Шеф, все пропало! Гипс снимают! Клиент уезжает!!»

Гипс, правда, не снимали. А кое-кому должны были наложить. Но это было уже после двух часов ночи. А в половине первого в «Доме Скорпиона» все еще было тихо, глухо, цивильно. Но затем из динамиков «ЧайФ» грянул «Ой-Йо!!», и тут-то все и завертелось юлой!

Первое, что услышали в машине сопровождения Ландышев и его напарник, был звон разбитого стекла, грохот мебели, пьяный гвалт, крики боли. «Луна появилась и лезет настырно все выше и выше... — „ЧайФ“ переживал одиночество уже на весь тихий, сонный ночной Черноморский бульвар. — Сейчас со всей мочи завою с тоски... Ой-Йо!!!»