Творения - Владимир Богоявленский

Каким же образом может совершиться это спасительное действие отлучения? Каким образом измождением плоти можно спасти душу? В ответ на этот неизбежный и насущный вопрос нужно помнить, что грешник, отлученный от Церкви, вообразив всю великость наказания и несчастия, постигшего его, представив себе ту страшную бездну, в которую низринут он, те опасности, которыми угрожает ему отторжение от недр Церкви и тела Христова, не может не отрезвиться и не прийти к сознанию своего печального положения и не восчувствовать глубокой скорби. А эта скорбь, это сознание, естественно, должны подавить в нем те страсти и порочные чувственные наклонности (измождение плоти), коими он навлек на себя это наказание, должны переломить его упорство и сопротивление, которыми он отвечал на все требования Церкви. В этом случае он, так сказать, вынужден бывает переменить превратный образ своей жизни и мыслей и в чувствах раскаяния возвратиться в недра Церкви, чтобы испросить прощение, сделаться снова участником благодати и таким образом спасти свою душу, как это действительно и было с коринфским кровосмесителем, который, принести чистосердечное раскаяние, снова был принят в общение с Церковью.

В таком же точно смысле говорит апостол и об Именее и Александре, что он предал их сатане, дабы научились они не богохульствовать (1Тим.1,20); т. е. он при отлучении их имел в виду привести их к сознанию своей вины и заставить изменить свой преступный образ мыслей, выражавшийся преимущественно в хуле на Христа и христианскую веру, словом, отлучил их, с тем, чтобы, подобно коринфянину, спасти их души. Наконец, когда апостол Павел пишет к солунянам: аще же кто не послушает словесе нашего, посланием его назнаменуйте, и не примешайтеся ему, да посрамится (2Сол.3,14), то этим хочет сказать, что противящихся его постановлениям должно отлучать от Церкви и прерывать с ними всякое общение, дабы они пришли к сознанию своего беззакония и подчинились его требованиям.

Так как в Священном Писании отлучение везде представляется как средство исключительно исправительное, то и Церковь во все времена признавала за ним то же самое значение и применяла его к делу с тою же самою целью. Рассуждая о цели отлучения, Иоанн Златоуст, между прочим, замечает, что апостол Павел не всецело отдал кровосмесника во власть сатаны (последнего он употребил как орудие для достижения своей цели — исправления грешника), т. е. чтобы отлученный под властью врага человеческого рода очнулся, пришел в себя и, по принесении покаяния, снова был принят в Церковь как живой член ее. „Велико наказание отлучения, но еще больше его польза: то — только временное и мимолетное, а это — простирается в вечность“. Равно и бл. Августин не раз и самым явственным образом отмечает исправление виновного как самую главную цель отлучения. Оно есть самое тяжелое наказание, какое только может касаться христиан; однако ж, употребляя его, Церковь действует отнюдь не по страсти гнева и мести, но проникаясь тою любовию и жалостию, какая присуща бывает сердцу пастыря при похищении из его стада овцы. Ее деятельность в этом случае, как справедливо замечает бл. Августин, есть „misericors severitas“ (милосердие строгости).

Впрочем, при определении наказания отлучения внимание церковной власти обращается не на одно только лицо отлучаемого, но также и на честь Церкви и благо ее членов. Так как честь и достоинство Церкви первее всего состоит в том, чтобы члены ее чистотою своих нравов, высоконравственным, безупречным образом жизни доказывали истинность своей религии и Божественность ее происхождения, то по мере развития между ними беззаконий и порока она теряла бы свой авторитет и уважение, и тем более унизила бы свое достоинство, если бы стала держать в своих недрах или, по крайней мере, оставлять безнаказанными отъявленных и грубых грешников. Вот почему, не желая ронять своего достоинства и давать лишнее против себя оружие в руки врагам своим, Церковь всегда считала и считает своим долгом упорных и неисправимых грешников подвергать формальному отлучению. Этот мотив для определения отлучения весьма естествен и понятен для каждого. Хотя он и не в такой мере, как другие, обеспечивается и подтверждается историческими данными, однако ж не может подлежать никакому сомнению то, что он во многих случаях был главным и решительным основанием при определении этого наказания; ибо кому не известно, с какою неослабною заботливостию Церковь, вопреки язычникам, старалась сохранить доброе о себе мнение и как высоко она держала знамя своей чести во всех отношениях. В подтверждение этой мысли можно указать на один исторический факт. Когда епископ Евкратий обратился к св. Киприану с вопросом: должно ли некоего лицедея, учившего своему искусству детей, терпеть в обществе и иметь с ним сношение, то последний отвечал, что это не согласно ни с величием Божиим, ни с требованием Евангелия, так как через такое сношение страдает честь Церкви. Епископ должен всячески убеждать его оставить такое занятие. Если же он, прекратив это занятие, впадет в бедность, то христианское общество доставит ему необходимые средства к жизни. Буде же для него это невозможно, то пусть идет он в Карфаген для пропитания, дабы вместо того чтобы учить других греховному делу, он сам научился здесь тому, что служит к его спасению[31].

Третья цель, преследуемая Церковью при отлучении от общения с собою публичных грешников, есть благополучие и предохранение от опасности заразы остальных членов ее. Как в каждом обществе пороки и преступления одного при их безнаказанности легко делаются предметом соблазна и подражания и для других и, распространяясь более и более, наносят существенный вред целому, так и в Церкви дурной пример одного может заражать и распространяться и на других. Общественный порядок и дисциплина легко могли бы поколебаться и нравственно-религиозная жизнь более слабых чад ее могла бы подвергнуться большой опасности, если бы она не стала отсекать вредных и зараженных нравственною болезнию членов своих и не предохраняла от нее здоровых. Эту мысль выразил еще апостол, когда он коринфскому обществу и его представителям, которых побуждал он к отлучению кровосмесника, поставил такой вопрос: ужели не знаете вы, что малая закваска квасит все тесто (1Кор. 5, 6); т. е. я настаиваю, как бы так говорит он, отделить преступника от вашей среды потому, что грех одного, как свидетельствует опыт, слишком легко переходит и к другому, он, как язва, заражает и других, когда не бывает удаляем от соприкосновения с ними. Эту мысль повторяют затем и Отцы Церкви. Св. Иоанн Златоуст, объясняя настоящее место Послания к коринфянам, замечает, что при отлучении имеется в виду не одна только личность отлучаемого, но и вся Церковь: ибо только таким образом можно предотвратить от нее опасность заразы; так как преступление одного в случае безнаказанности тотчас же передается и всей Церкви и подвергает ее разрушению[32]. Св. Киприан пишет епископу Помпонию[33], чтобы он отлучил от Церкви девиц, нарушивших обет целомудрия, равно как и их соблазнителей, и никогда не принимал бы их обратно, если они не исправятся, ne exemlum, продолжает он, exeteris ad ruinam delictis suis facere incipiant, т. е. чтобы они дурным своим примером не вовлекли в подобное преступление и других. Блаженный Августин говорит также, что на пастырях Церкви лежит обязанность отделять больных овец от здоровых, чтобы яд заразы не перешел и на здоровых. „Тот, — говорит он, — для Которого нет ничего невозможного, исцелит чрез это отделение и больных“[34]. Папа Иннокентий I, одобрив и подтвердив решение африканских епископов, которым отлучены были от церковного общения пелагиане, прибавляет: „Если бы они еще надолго оставались в Церкви безнаказанными, то неизбежным следствием этого было бы то, что они вовлекли бы в свое заблуждение многих невинных и неосторожных членов ее. Последние могли бы думать, что проповедуемое ими учение — православное, так как они были еще членами Церкви. Потому-то больной член и отсекается от здорового тела, чтобы сохранить то, чего еще не коснулась зараза“. А в постановлениях апостольских (кн. II, 7) говорится: „Овца шелудивая, если не отлучениа от здоровых овец, передает болезнь свою другим, и человек, зараженный язвой, страшен для многих… Посему если и мы не отлучим беззаконного человека от Церкви Божией, то сделаем дом Господень вертепом разбойников“. И церковное законодательство, таким образом, понимает отлучение как средство сохранять членов ее, еще не поврежденных заразою, и путем страха, возбуждаемого в них тяжестию этого наказания, удерживать их от тех преступлений и пороков, которые навлекают его. Эта точка зрения дает себя здесь замечать самым ощутительным образом.

Все эти указанные мотивы и соображения, руководящие Церковию при определении наказания отлучения, в большинстве случаев соединяются между собою и все вместе действуют на волю отлучающего. Но обстоятельства иногда слагаются так, что одна цель берет перевес над другой, причем эта последняя отступает на задний план, так что из двух или трех целей достигается только одна[35].