Лучше поздно - Mummica

Вскрикнув скорее от удивления, чем от боли, Снейп, вскочив, пытается отбросить от себя пылающий пергамент, но тот словно прилип к его рукам, и Снейп, отчаянно встряхивая кистями, вскрикивает уже громче, а оранжевые языки огня жадно лижут его пальцы.

Мерлин, я-то что сижу?!

Я неистово взмахиваю палочкой, и вылетевшая из нее струя воды оказывается такой мощной, что буквально выбивает из снейповских рук горящий свиток. Новым взмахом палочки я прекращаю потоп: пергамент, упав в лужу на полу, моментально затухает, и до меня вдруг доходит - свиток почти не тронут огнем. Какое-то время я ошеломленно пялюсь на него, а затем, собравшись с духом, поднимаю глаза на Снейпа.

Он стоит, вытянув вперед руки, и отстраненно, словно некие посторонние предметы, рассматривает собственные кисти.

О господи. Изящные пальцы, которыми пять минут назад я втайне любовался, теперь выглядят так, будто их опустили в крутой кипяток, - ярко-красные, они словно распухают на глазах, и на ладонях, кажется, уже начинают вздуваться волдыри.

- Прекрасно, - хрипло произносит Снейп, по-прежнему не сводя взгляда с обезображенных рук. - Вы не знаете, никто больше с метлы не падал? Если кому-нибудь еще понадобится Феникс Лакрима или хоть Снотворное зелье… ничем помочь не смогу.

Мерлин, он еще и иронизирует! Неужели ему не больно?! Больно, и это еще мягко сказано, понимаю я, глядя, как дергается щека и на прозрачных висках выступает испарина. Больно, и с каждой минутой боль все нарастает, - он пытается выровнять дыхание, но у него плохо получается, и судорожные вдохи скоро начинают походить на всхлипы, а вытянутые вперед руки - мелко дрожать. Какого черта он их не опустит?! Почему продолжает разглядывать?

Да потому, что хоть так он может… контролировать процесс, вдруг понимаю я. Наверное, ему кажется, что, выпусти он свои руки из вида хоть на секунду, они перестанут существовать, превратившись в два сгустка палящей боли. И меня он ни о чем не попросит - даже не из гордости, а потому, что это бессмысленно. Я все равно помочь не смогу.

Не смогу?..

Я лихорадочно соображаю. Сегодня пятница… До понедельника допросов не будет, его в аврорате не увидят… Если я буду смазывать ему руки каждый день, возможно, к вечеру понедельника следов уже не останется. Если останутся… Плевать, выкручусь как-нибудь. Может быть, Дамблдор поможет.

А если все же отстранят?...

Лучше пусть я больше никогда его не увижу, чем через час он умрет у меня от болевого шока - в его состоянии это вполне возможно, боль, я знаю по собственному опыту, будет только нарастать. А если он умрет…

- Что я могу сделать? - быстро спрашиваю я.

- Ничего, - выталкивает он сквозь стиснутые зубы, - оставьте… оставьте меня.

Ладно же. Средствами от ожогов мы с ним занимались только вчера - и большую часть из рассказанного им я запомнил. Шкаф, второй слева. Склянка с зеленовато-серой мазью. И - лечить так лечить - узкий флакончик с обезболивающим. Кроме основного, мазь обладает тем же свойством, но ожоги такие серьезные, что лучше подстраховаться.

Поставив то и другое на стол, я подхожу к нему и, взявшись за предплечья, пытаюсь усадить - впрочем, тут же оказывается, что его нужно не заставлять, а поддерживать, чтоб не упал. Затем осторожно укладываю вытянутые руки на стол, невольно вздрогнув, когда багровые кисти касаются столешницы. Снейп тоже вздрагивает всем телом и прикусывает губу, стараясь сдержать стон, но у него все же вырывается невнятный хриплый возглас.

- Сейчас… сейчас, - бормочу я. Выдернув пробку, щедро - как он вчера - зачерпываю мазь, протягиваю руку, чтобы приподнять его правую кисть за не тронутое огнем запястье и…

И он отводит дрожащие руки. Опирается о стол локтями - и встает.

- Что вы делаете? - спрашиваю я, и собственный голос кажется чужим и далеким. - Сядьте и дайте мне руку.

- Вам ведь… запрещено… это делать… - почти шепчет он. Какого черта - он что, о моей карьере вздумал беспокоиться? Или?.. Я вскидываю глаза - и встречаю его взгляд, полный муки и странной решимости.

- Вам же больно, - тихо говорю я. - Очень больно.

- Боль… это… неважно… я… и не такое… терпел… - кажется, он попытался усмехнуться - и меня вдруг оглушает ошеломляющая догадка.

Час назад я лишь предполагал - но, честно говоря, почти не надеялся - что он беспокоится о моем отстранении не потому, что боится за свое будущее. Черт побери… оказывается, я был прав: тот, кто меня сменит - если сменит - должен будет очень постараться, чтобы заставить его так мучиться.

И это значит… то, что значит.

Я ему не безразличен. Настолько, что он готов вытерпеть то, что терпит, и отказаться от помощи ради того, чтобы я оставался рядом. И даже пытается меня… успокоить.

Вот только подумаю я об этом как-нибудь потом. Чуть позже.

- Профессор, - быстро говорю я, стараясь, чтобы это вышло как можно убедительнее. - Не беспокойтесь. Просто позвольте помочь. До понедельника вас в аврорате не увидят, а в понедельник… в понедельник мы что-нибудь придумаем.

Если он и сейчас не уступит, придется применить силу - просто сжать его запястье, и пусть вырывается, если сможет… а я посмотрю, как он будет освобождаться от захвата первого хогвартского ловца. Но он медленно опускается на стул и наконец-то протягивает ко мне дрожащую руку. Сам. По-видимому, и у снейповского самоконтроля есть предел, а может, все-таки поверил… хорошо бы второе, но взглянуть ему глаза, чтобы в этом убедиться, у меня сейчас нет возможности - я всецело занят его ожогами.

Левой рукой я придерживаю тонкое запястье, чувствуя, как под горячей гладкой кожей лихорадочно бьется пульс, а правой осторожно наношу мазь, вначале на тыльную сторону кисти, затем, повернув руку, - на ладонь, ощущая подушечками пальцев твердые шершавые бугорки мозолей. Сегодня утром я обнаружил у себя такие же - появились после приготовления Феникс Лакрима. Профессиональные зельедельческие мозоли от ножа и пестика, совсем свежие по сравнению с квиддичными. Я еще подумал, что скоро они бесследно исчезнут. А с его рук они, наверное, не сойдут даже в Азкабане.

Так, хорошо… теперь смазать пальцы - очень осторожно, каждую фалангу, не пропуская ни единого участка обожженной кожи. Особенно досталось большому и указательному - потемнели даже узкие ногти. На среднем - странный извилистый шрам - я его никогда раньше не замечал… сколько всего можно узнать о человеке на ощупь… на безымянном содран крошечный лоскуток кожи - наверное, вчера во время нашего безумного зельедельческого марафона - и Снейп чуть вздрагивает, когда я касаюсь этого места. И, черт… какие же они все-таки тонкие, его пальцы - мои кажутся рядом с ними прямо-таки хагридовскими.

Прежде чем заняться второй рукой, я на мгновение поднимаю на него взгляд, и вижу, что он откинулся на высокую спинку и наконец позволил себе прикрыть глаза, но морщинка между сведенными бровями показывает, что ему все еще больно. Ничего, он у меня и обезболивающее выпьет, никуда не денется… да и какая теперь, к дементорам, разница.

Это удается сделать даже раньше, чем я думал - вторая рука обожжена немного меньше, я заканчиваю с ней довольно быстро, осторожно пристроив ее на столе, откупориваю флакон и, поднявшись, сам подношу его к бледным губам - как в понедельник. Только в отличие от того раза он, не сопротивляясь, послушно выпивает все зелье - и через пару минут я почти физически чувствую, как боль оставляет его, уходит, словно волна во время отлива. Но морщинка между бровями остается такой же глубокой.

- Спасибо, - произносит он, открывая глаза, и я понимаю, что боль из его взгляда никуда не делась, только теперь это не физическая боль.

- Пожалуйста, - тихо отвечаю я. Прослеживаю направление его взгляда - и вижу, что он устремлен на пергамент, по-прежнему валяющийся на полу.

Мать твою… Устраняя последствия, я и думать забыл о причине. А причина - вот она. Мокнет в луже. И факультетский герб, который оттиснут в правом верхнем углу… Страшась признаться себе в догадке, я поднимаю свиток - и в глазах темнеет от стыда и ярости.

Гриффиндор. Первый курс. Какой-то Сэмюэль Брэдшоу - я его даже не знаю… да какая, к черту, разница? Ему-то Снейп что сделал?!

Если он сейчас что-то скажет… Мерлин, он может сказать все, что угодно, и я ни слова не возражу. Это… это…

- Это - или что-то подобное - когда-нибудь должно было случиться - его спокойный тон совсем не вяжется с усталым потухшим взглядом. - Что вы так переживаете? Меня, - уголок тонкого рта вздергивается, - не слишком любят в этой школе даже первокурсники… и у них есть на то причины.

- Сомневаюсь, чтобы этому Брэдшоу Дамблдор приходился дедушкой, - хрипло выговариваю я. - Не оправдывайте их. Это… это гадко и подло.

- Это всего лишь последствия безнаказанности, - он пожимает плечами. - Разве вам с вашей мантией-невидимкой незнакомо это чувство?

- Но я никогда никому не вредил, - бормочу я. - Или вы о той шкуре бумсланга и жаброслях? Да не брал я их, клянусь Мерлином… хотите, выпью Веритасерум?!