Одолжи мне жениха - Дарья Волкова

– Хватит, говорю, слезы лить. Мальца напугаешь.

Странно, но это подействовало. Я села, хмуро глядя в пол. Тётка протянула мне платок, и я принялась вытирать лицо.

– Он уехал?

– Этот уедет, как же, – хмыкнула Антонина Петровна. – Вон, на крыше сидит.

– Зачем на крыше?

– Так строитель же. Пусть починяет.

Я вскочила с кровати и подбежала к окошку. Так и есть. Огарёв стоял на крыше сарая. На самом краю, ирод!

– Он же сейчас упадёт!

– Ну и упадёт, тебе что за печаль? Сама же гнала прочь. Или вилы с граблями вниз положить для мягкой посадки?

– Тётя! – Я плюхнулась на кровать.

– Что тётя? – Антонина Петровна привычным жестом обняла меня, а я привычно устроила голову у нее на плече. – Ну, показала характер, ладно. Оно, может, и полезно. Но в бутылку-то не лезь. Сбегать не сказавши – тоже не по-людски.

Я лишь буркнула что-то невнятное тётке в плечо. Если рассказывать, так надо всё от начала и до конца. В том числе и то, как я чужого мужика в день свадьбы в дом свой пустила. Да не только в дом – в постель. Вспомнив весь этот водевиль, я даже застонала. Нет, Тоня, по-людски – это точно не про тебя.

Тётушка погладила меня по голове.

– Ну, будет тебе убиваться, будет. Если он тебе наговорил чего сгоряча, а парень-то он у тебя скорый да горячий, это видно, ну так чего люди не скажут в сердцах? Зато отходчивый – это хорошо.

Я сидела, слушала тётку и думала, откуда она так хорошо Ярослава успела узнать? А та утешала:

– Одумался ведь, приехал.

– Он не за мной приехал, а за ребёнком.

Тётя даже наклонила голову, чтобы заглянуть мне в лицо.

– Вот ты вроде умная, а рассуждаешь как дурочка. Зачем мужику ребёнок, а?

Я подняла голову с тётиного плеча и капризно надула губы. Прямо как Виолетта. Если честно, я себя не узнавала. То обмороки, то слезы, то капризно надутые губы. Не-е-ет, Ярослав Огарёв точно меня испортил! Во всех смыслах. Устыдившись, губу я завернула обратно.

– Не нужна я ему, тётя. – Я снова вернула голову на плечо тётушки. – Если бы не ребёнок… Вот ума не приложу, откуда узнал… И не вспомнил бы про меня.

– А так, значит, ему дитя срочно понадобилось, что вынь да положь? – елейно поинтересовалась тётя Антонина.

– Угу.

– Эх, Тоня, Тоня, – погладила меня тетушка по голове. – Не бывает так, что мужику ребёнок без бабы нужен. За тобой он приехал, дурёха. За тобой. А дитё – это уж к тебе как приложение.

Я молчала. Мне было что ответить на это. Но я подозревала, что у тёти найдётся ворох еще таких же убойных аргументов.

Я внесла рацпредложение:

– Пойдёмте картошку копать. Много осталось?

– Еще есть. Пойдём, – легко согласилась тётя. – Воды работнику захвати, жарко. Или лучше квасу.

– Обойдётся.

– Ох, выдеру я прут из веника…

Я покачала головой. Он уже и тётю родную против меня настроил!

– Иди-иди, – Антонина Петровна улыбнулась. – А я всё-таки квасу работнику прихвачу.

* * *

Работника мы застали уже внизу. Слез, окаянный, с крыши. А еще, знаете, что он сделал? Он снял футболку и повязал ее на голову наподобие банданы. Голый по пояс, широкоплечий, с ровной русой порослью на груди, чуток небритый и сероглазый, в модно потёртых джинсах и с топором в руке выглядел он так, будто сошёл с глянцевого постера с жизнерадостными канадскими лесорубами.

– Смотри не застудись, – сладко пропела я. Очень хотелось снять с ноги калошу и вмазать ему прямо… куда-нибудь.

– Без малиновых разберёмся, – мрачно отмахнулся Ярослав и вдруг расплылся в сладчайшей улыбке. – Ой, спасибо, Антонина Петровна, большое!

Смотреть, как Огарёв пьёт в жару холодный квас, я не стала, а гордо протопала к картофельным грядкам. У нас с тёткой картошка не докопана!

* * *

Мы копали, Огарёв стучал на крыше молотком.

Неожиданно стук прекратился, и я услышала такой вопль, что чуть ведро с картошкой не выпустила из рук. Аж похолодела вся. Обернулась. По грядкам, путаясь в ботве, к нам мчался Огарёв.

– Ты что, сдурела? Какого хрена ты ведра таскаешь? – Он встал передо мной, как конь, в пене, только ноздри от ярости раздувались. – А ну поставь ведро!

Я покорно поставила. Не потому, что послушалась. А потому, что руки чесались. Что за моду взял – на меня орать?

– Твое какое дело?

– Ты беременная! У нас будет малыш! Тебе нельзя поднимать тяжёлое!

– Ой, это я недоглядела! – подбежала тётушка. Моя острая на язык тётушка оправдывалась! – Только отвернулась, а она вишь чего. Ну, Тонька!

Ах, так, значит… Двое против одного… Ну ничего, и не в таких переделках бывали.

– Так! – Я схватила из ведра крупную картофелину и замахнулась на Ярослава. – Щас в глаз получишь! Иди-ка ты отсюда на свою… крышу!

Тётка заколыхалась от смеха.

– Ой, Тонька, я бы на твоём месте поостереглась грозить картошкой мужику с топором!

Только тут я обратила внимание, что Ярослав действительно держал в руке топор. Но это не помешало мне швырнуть в него картофелиной – исключительно за его наглую усмешку. А он, как ни в чем не бывало, отбил снаряд ребром ладони и повернулся к тётушке:

– Рубероид в хозяйстве есть?

– Был кусок, – кивнула тетя. – Пойдём.

И они пошли вдвоем, но перед этим обернулись и хором сказали:

– Не смей поднимать вёдра!

Ну не кидать же в родную тётку картошкой…

* * *

Тётка вернулась, но докапывать картошку мы не стали. Решили не убиваться и оставить на завтра. Огарёва я демонстративно проигнорировала и надменно прошествовала в дом. А вот тётушка поставила в сарай лопату, остановилась около Ярослава, и они начали что-то живо обсуждать, а тётка еще при этом заливисто смеялась.

– Надеюсь, вы не собираетесь его пускать ночевать, – принялась качать права я, едва тётя вошла в дом.

– Мне моя посуда еще дорога, – пожала плечами Антонина Петровна. – А вы перебьёте всё!

Не вполне удовлетворённая ответом, я фыркнула и поставила кастрюлю с супом на огонь.

* * *

– Тонька, отнеси гостю покушать.

– Он нам не гость.

Тётя вздохнула. Я прямо чувствовала, что она очень хочет мне сказать многое. Но крепится.

– Голодный же человек.

– Не маленький, захочет есть – вон, магазин через две улицы.

– Ну, что это за еда – всухомятку да холодное. Горяченького отнеси.

– И не подумаю.

Тётка смотрела на меня знакомым тяжелым взглядом.

– И бить-то нельзя – вот незадача, – вздохнула она, взяла глубокую тарелку и принялась накладывать