Русская поэзия Китая: Антология - Николай Алл

«Холод осенний в китайском панно…»

Холод осенний в китайском панно.Птицы загрезили дальними странами.Птицы молчат над плакучими ивами.Ивы поникли зелеными гривами,Ивы оделись седыми туманами.Холод осенний в китайском панно.

«Шорох ли… Шепот ли… Непостижимый…»

Шорох ли… Шепот ли… Непостижимый,Над головой пронесется он мимо.Хочешь поймать его? Нет! Безнадежно!..Но отчего же ты вздрогнул тревожно?Хрустнули пальцы измученных рук…Был ли знакомым тот звук?

ПРОЩАНИЕ

В блеске печальном свечейЗаколебалась парчаУ плеча.Больше не надо речей.Веер к губам поднесен.Все.

«Жизнь спокойней. Жизнь как будто соннее…»

Жизнь спокойней. Жизнь как будто соннее,Отшумели все ее ветра,За очками тихими иронииПобредут, хромая, вечера.

Не болеть уж больше одержимостьюНи страстей, ни песен, ни борьбы —Это в книге засыхает жимолостьНе расцветшей — выцветшей судьбы.

«Ты любишь цветы? Я их тоже любила…»

Ты любишь цветы? Я их тоже любила,Но только мои — облетели, завяли.Твои же пытаются цвесть на могилахФарфоровой хрупкой печалью.

Ты любишь любовь?.. Я любила когда-то:Ее или тех, кто дарили ее мне?Не помню… все это ушло без возврата…И ты постарайся, не помни.

«С ногтей так быстро сходит лак…»

С ногтей так быстро сходит лак,Так быстро вянет портулак —И так же быстро жизнь скользнет,Как лифт, опущенный в пролет.

Белеют ногти от тоски,Чернеют в книге лепестки,И, зубы в губы зло вонзив,Решишь, что жизнь — нелепый миф.

Все вычеркнуть, перечеркнуть,Твердить себе: «Забудь! Забудь!»Все суета, все — только тлен,И сердцу — ничего взамен.

«Часто на Бога сетую…»

Часто на Бога сетую,Злюсь на себя, ропщу.То, что сыта, одета я,И замечать не хочу.Горестей моих горы,Радости ни на грош.А нищенка под забором,Наверно, думает: «Врешь».

ДЫМ

Волчья кровь у меня. Волчья кровь в моих спутанных жилахГоворит, и гудит, и поет, и взывает о мести.Я волчихой была. Я по-волчьи жила и любила —Не жалейте меня. Это ей, белокурой невесте,Что сегодня, краснеющую, подведут к жениху,Ваша жалость нужна. Это ей на пути лебединомСлово доброе нужно. А мне, что одна издыхала на колющем мху,Что, едва зализав свои раны, бежала в долину,Где скрывался мой недруг. Мне, что вонзала в детеныша зубы,Если был он труслив. Мне, седой, но внутри еще черной,Мне, которой не нужны ни люди, ни боги, ни норны,Мне — костер из сухого бы дуба.Зажилась я на свете. Я с вами бессменно в столетьях,В ваших снах, в ваших сказках. Проносят меня ваши детиЧерез жизнь, через смерть, на проклятье храня, не на счастьеИз клыков моих острых звенящие гневом запястья.Лишь огонь вас спасет от наследья волчихи-прабабки.Разложите ж костер, чтобы дым был и черный, и едкий,Сядьте в круг, подожмите покорные лапкиИ смотрите — я вышла из клетки.Я хвостом заметаю следы, по которым, давно ли, —Я бежала за волком вот этою самой дорогой,Я стонала, хрипела. Я выла у вашего лога,Выть еще я умела от боли.Все хвостом замету. Эти кости, которым нет счета,Черепа, из которых я — жадная — мозг выпивала,Все, что было добыто охотой,Все, на что меня злость посылала.Пусть сгорит это все, чтобы дым был и черный, и едкий,Чтоб тяжелым костром нависал он над вашими головами,Чтобы слезы глаза вам кололи больней, чем иголки,Чтобы радовались ваши далекие предки,Этим дымом прощаюсь я с вами,Волки.

НОРА КРУК

«Белые, чистые хлопья на этой панели…»

Белые, чистые хлопья на этой панелиВ грязь превращаются. Белые, чистые — в грязь.Город жестокий украсить они не посмели,Он ненавидит все чистое, не таясь.

Вот он — Шанхай. Над чудовищным месивом грязиЛьется из окон высоких прикрашенный свет,Судьбы людские без смысла, без цели, без связиПрячут от жизни нарядные тюль и жоржет.

Климат душевный тяжел, ограниченны дали,Страшно, что вакуум жизни уютен и чист,Люди и сами смертельно уютными стали,Тянет в болото безжалостный город-садист.

«Я хочу, чтобы память осталась в ладонях…»

Я хочу, чтобы память осталась в ладонях,чуть шершавая память китайской одежды,и чтоб запах остался неувядаемтех пионов, и ландышей, и надежды.

Твои губы шершавые жарко дышат,а глаза твои узкие — угольки.Нас никто не увидит и не услышитблиз моей желтокожей родной реки.

Вечера, о которых потом писали«незабвенные вечера»…И чего мы друг другу не обещали…как вчера.

Опускается занавес. Все сместилось,все затянуты в битвы идеологийи впадают балованные в немилость —их с Олимпа преследует голос строгий.

Глас народа? Так думали и в России.Снова бегство… Разлука. Прощанье ранит.А в стране из поэта возник Мессия…Я хочу, чтоб в ладонях осталась память.

ИРИНА ЛЕСНАЯ

СТЕПНЫЕ ЗЕРКАЛА

Чуть видно струится над степью нагретойСеребряно-тонкая мгла;Плывет в тишине синеглазое небо,В степные глядясь зеркала.

А воздух над травами легкий и пряный,Ковыль разостлался ковром.Над дальней дорогой, под старым курганомСапфирное небо шатром…

Сбегают к болотам по влажному скатуЦветные коронки цветов…Синеющим вечером выйду к закату —У насыпи ждать поездов.

Ковыль отражается в глади зеленой,Над степью бегут провода…Я все вспоминаю тот день озаренный…Как больно мне было тогда!

Горел семафор в полутьме изумрудом,И сталью блестели путиИ, в даль убегая заманчивым чудом,Манили куда-то уйти…

Но гасло на западе алое пламя,Нахмурясь, темнел небосвод:Таинственно вечер звенел голосамиСтепных отдаленных болот…

А звуки дневные все тише и глуше.Наш день отгорел и затих.Больной безнадежностью веяло в душуОт темных просторов степных.

Томилося сердце… Но губы молчали…Сигнальный фонарик сверкнул.И ветер донес из нахмуренной далиКолес нарастающий гул.

Глазами прожекторов ночь осветилась,Зажглись позолотой пути…И что-то живое в душе надломилосьИ умерло с горьким «прости»…

И степь поглотила гудки и сигналы,Разбег равномерный колес…Но не было в сердце безумно усталомНи горя, ни мыслей, ни слез…

Мерещился только над темной равнинойПоследний тоскующий взор…А рельсы блестели… Зловещим рубиномЗажегся вверху семафор.………………………………………….И все же я выйду на алом закатеСегодня… и завтра опять…Грустить на песчаном желтеющем скатеИ вдаль поезда провожать.

На старом кургане, травою одетом,Где вниз оборвалась скала,Взгляну, как плывет синеглазое лето,В степные смотрясь зеркала…

ДАЛЕКИЙ СОН