Портрет А - Анри Мишо

Сосед. У некоторых дела обстоят и похуже. А у тебя ведь есть еще дядя, которого можно бить.

Это, конечно, не то что сын — молодой, свеженький, порывистый. Но надо смотреть на вещи трезво.

Отец (громко, но рассеянно, как будто обращаясь только к себе). Да, правда. Напрасно я размечтался. Это глупость — пытаться изменить обычай.

Сосед. В подвешенном состоянии оставаться плохо. Надевай зеленую одежду. Все прочие мысли от лукавого, это уж точно. Ладно. Прощай.

Отец (остается один и видит, как мимо проходят его сын с девушкой — они хоть и не обнимаются, но идут, нежно склонившись друг к другу, рука в руке, и смотрят друг другу в глаза. Отец — в сторону):

Не надо мне им показываться.

Но я рад. Мне кажется, он будет счастлив.

Решительная, прекрасная, неприступная — и как это ее взволновал такой робкий юноша?

Непонятно! А ее недавней девичьей жестокости нет и в помине. Скоро она сама забудет, какой была раньше.

За несколько дней, а то и за один они переходят в другой возраст. (Накидывает на плени зеленую куртку.)…и я тоже…

Маленькую Дамидию не узнать: у нее совершенно изменились глаза.

Даже у моей жены они не были такими ясными.

И сын тоже сильно изменился.

Потом надо будет ими заняться.

Пожалуй, мне пора. Что-то я разволновался, даже смешно.

Занавес

Драма изобретателей{112}

(пер. А. Поповой)

В одном акте

Действие происходит во время прогулки изобретателей в аллеях сада, окружающего сумасшедший дом.

Персонажи говорят отчасти сами с собой, отчасти со всей Вселенной.

Их внешний вид: взрослые, затравленные, задумчивые.

Вдалеке видны охранники. При каждом их приближении изобретатели расходятся в стороны.

А. (с гордостью). Часто, играя в кости, я вдруг говорю себе: «Из этой костяшки я сделаю город», — и не заканчиваю партии, пока не построю город.

А дело-то, между прочим, не простое… расквартировать этих англичан в игральной кости, вместе со сквером, без которого они жить не могут, и с площадкой для гольфа, да уж, кто скажет, что это легко, пусть сам попробует. И вообще, что ж он раньше-то не спешил? Костей игральных, кажется, всюду полно.

В. (доброжелательно). Слушайте! Набейте сначала руку на блохах. Блоха-то ведь не просто маленькая и тоненькая, она еще и скачет. (Ко всем.) Ну, правда, согласитесь. Что вы так уставились, сами же не хуже меня знаете, что блоху прыжки кормят.

А. (с горячностью). Вы поселили англичан в блохе?

(Резко.) А взглянуть можно? Они целы?

В. Целы… а что им будет? Никакой в них особой хрупкости нет. Возьмите вот Манчестер, там англичан — как грязи…

С. (мягко, мечтательно). А я спроектировал город, где можно было… где была бы надежда пожить спокойно… так-то вот!

В конце концов я его и построил, и улицы в нем были такие узкие, что даже кошка протискивалась с трудом… Воры и не пытались скрыться. Они уже заранее были под колпаком, окончательно и бесповоротно. Так и застывали в ужасе, как вкопанные…

Е. (проходя мимо).…Небось, хлебнули вы горя, с вашим городом… (Остановился на минуту послушать.) Да уж. С городами вечно морока. (Уходит.)

С. (продолжает мечтательно). В театрах у меня — ни человечка.

На балконе я поставил телескопы. Зрители часами просиживали ушки на макушке… поджидая спектакль поинтереснее. А на галерее — крошечные бинокли, одни направлены на другие, приветливо так… и все смотрят, смотрят…

В. (задумчиво). Да, телескоп, пожалуй, вещь надежная.

С. (живо). Ну да! И бинокли, бинокли тоже… (Опять неторопливо, мечтательно):

…А мои изнуренные домики — в какой-нибудь сентябрьский вечер: раз! — и осядут, пораспахнув окна и двери, а печная труба вырастет, вытянется вверх, словно пестик цветка или колокольня.

…А мой город айсбергов! Айсберги с заборчиками и вкопаны так, что даже последнему моржу достается собственный огородик, паши — не хочу, опирайся всей тушей и веди свою борозду.

А киты как вывалят утром на улицы, как загромоздят все проходы, и запах от них до чего…

А. (в ярости). Киты! Еще чего! Не хочу я китов! И без них тесно. Займитесь чем-нибудь помельче. Я вот работаю с игральными костями, мучаюсь, слепну, а тут нам, видите ли, китов преподносят. Пусть сократит их в размерах. Превратит в головастиков! (Жутким голосом.) Вот! В головастиков!

В. (обращаясь к С., примирительно). Правда, понимаешь, очень уж строго за нами следят. Заберут, и глазом моргнуть не успеешь. Раз, и увезут. А мы останемся с твоими китами. Мы их не знаем. А им ведь только дай каплю воды, этим китам, и начнут нас теснить, собьют с ног, перепугают. Не очень-то это будет живописно, а, великий наш собрат и великий строитель? (Немного подумав, отечески.) А ты, может быть, сделал бы надувных китов, и, когда шпионы заявятся, проколешь — фук им в нос! И если он будет приставать (показывая на А.) — тоже: фук в нос! Киты? Какие еще киты! (Хихикая.) Были, да уплыли!

(Видят приближающихся охранников.

А., В. и С. друг другу: тсс… тсс… они замолкают и делают несколько шагов к краю сцены.)

D. (не вставая с места, плаксиво). Бездельники! Бездельники! Захватчики!

(Всхлипывает.) Я столько выстроил из бревен в своем глазу, что вот-вот зрение потеряю. (Пауза.)

…Не хватало еще, чтобы после всего, что я выстрадал, у меня отбирали мое кровное.

Участвуют: F., G., В., D.

F. (сидит в глубокой задумчивости, слова произносит медленно, чуть не по слогам). Город… Любой дурак может построить город. А я хочу построить «бежать», и пока бежится… без конца… просто бежать и все. Нет, я не предлагаю бежать двадцать пять лет без передышки — это тяжеловато. Можно, пожалуй, даже устать. Но я все это устрою. Бежать! Увидите, как это будет легко и… связно, да.

G. Тут ошибка, я не строю городов. Я изобретал снаряд, который бы долетел до Луны. И он не просто долетел, а пробил ее насквозь. Неплохо, а?

Бог-Отец. Ну нет, бежать двадцать лет подряд — это нам не годится. Не принесет это людям пользы — они и так во многом меры не знают.

В. (обращаясь к Богу-Отцу). Вам не надо было разрешать и снаряд, который долетел до Луны.

Бог-Отец. Луна ничего не почувствовала, друг мой, — я ее придержал.

D. (вбегает в панике, на глазах — слезы). Бог-Отец, умоляю, уберите этот город, который они построили у меня в животе! Прошу вас, Бог-Отец!

(Но тут приближаются охранники. Изобретатели расходятся и дожидаются, пока те отойдут, чтобы снова собраться вместе.)

Участвуют Бог-Отец и Н.

Н. (самодовольно). Мой друг Можжевеловый Глаз сделал муху величиной с лошадь. На таком коньке можно далеко ускакать. Что да, то да. Но чего стоит одна мухолошадь в сравнении со ста тысячами моих изобретений, которые можно встретить по всей Вселенной, а кое-где она только из них и состоит.

Бог-Отец. Так, приведите ко мне этого типа по имени Можжевеловый Глаз. Слишком давно он уродует мое творение.

Н. Ну, не настолько уж он одарен.

Бог-Отец. Хватит! Я вас узнал. На свете не найдется двух таких бороденок. А другим будет наука. Приготовить котел в преисподней! Живо!

И на черта вам понадобилось портить столько мух? А при виде всех этих очумелых лошадей совесть не мучила? Мне-то ведь потом пришлось и учить их, и пропитание им добывать. Они же ничего на свете не умели, даже копыта правильно ставить. А кто должен искать им жеребцов? Снова я! Когда же мне дадут хоть немного отдохнуть!

(Появляются охранники. Изобретатели расходятся.)

D. (выходит на сцену и погружается в сладостные воспоминания). Однажды я строил на Юпитере… прекрасная почва, идеальные недра… но вот незадача: женщинам вечно не нравится в чужих краях. И моя… понимаете? а впрочем, теперь все пойдет как надо. Я раздобыл немного порошка АжДва-О. (У него в ладони горстка песка.) Могу отправляться своим ходом. (Показывает на охранников.) И пусть смотрят, ничего им тут не поделать: фьюить… приветик! (К остальным.) Ну, кто со мной на Юпитер, давайте, там для всех работа найдется. Отправление сегодня днем.

(Некоторые в растерянности повторяют за ним: «Отправление днем! Отправление днем!» Приближаются охранники, изобретатели расходятся.)